ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ

Юрий Яковлев: «Я – сын театра»

А. АНДРЕЕВА, журналист, заслуженный работник культуры РФ   
26 Апреля 2023 г.
Изменить размер шрифта

Десять лет назад не стало актера Юрия Яковлева. В этом году он мог бы отметить свое 95-летие. Вспомним замечательного артиста и его знаменитое: «Какая гадость эта ваша заливная рыба!» из уст героя Ипполита.

Народный артист СССР, артист кино и театра, лауреат Государственной премии СССР и Российской Федерации, кавалер ордена Ленина Юрий Яковлев

Весна 1993 года. Московский академический театр имени Евгения Вахтангова. Нежданно-негаданно театр на Арбате вновь стал центром притяжения театральной Москвы. Причиной тому явилась очередная премьера – спектакль по пьесе А. Островского «Без вины виноватые». Постановщик – П. Фоменко. Длинные очереди в кассу. Аншлаг на месяцы вперед… Об этом сообщали СМИ и сюжеты информационных программ.

Не могу сказать о себе: театрал, постоянный зритель премьер и глубокий знаток театра. Нет. Просто приоритеты другие – книги, музыка, документальные фильмы, путешествия. В театр хожу от случая к случаю. На актера. Знаю, допустим, его по экрану. Хочется увидеть, каков он на сцене. Сравнить. Как-то так, я бы сказала.

Но этот спектакль хотелось увидеть. Почему? Во-первых, режиссер. Новатор, экспериментатор. Ни одной работы не видела. Во-вторых, звездный состав исполнителей: Ю. Борисова, Л. Максакова, В. Шалевич, Е. Князев, Ю. Яковлев… Каждый – легенда, вошедшая в историю российского театра. А имя Юрия Яковлева – заколдовало. Его киношные роли каждый из нас знает, как таблицу умножения. «Виной» тому – систематические телевизионные показы. Итак – огромное желание. Но как попасть? Где Арбат, где Иркутск?.. И опять везение. Случай. Как это чаще всего происходит: чего не ждешь, но хочешь – само придет. Вот и в данной истории. Звонок от Тамары Петровны Царик, тогдашнего руководителя Востсибкомбанка. Просьба: нашей творческой группе иркутской телерадиокомпании снять очерк о московском филиале ее банка. Совпадение. Неожиданное. Здесь же родилось решение: спектакль увидеть и интервью взять – у Юрия Яковлева.

Юрий Яковлев роли А. П. Чехова

На неоднократные звонки домашний телефон ответил не сразу. Не помню, с какой уж попытки трубку взяли. На интервью сразу дал «хорошо». Обозначил место – театр, гримерка. Время – после спектакля. От сердца отлегло: боялась отказа. А вот время не устроило. Ну сами подумайте: актер, отработав почти три часа на сцене, сядет давать интервью, отвечать на незнакомые вопросы провинциального журналиста. А это значило – на долгие посиделки рассчитывать не придется. Так, накоротке. Как в информационную программу «Вести», вопрос – ответ. Но главное сделано: встреча состоится, а дальше будем думать «как», решила я. Уже почти прощаясь, Юрий Васильевич спохватился: «Что же вы о главном-то не спросили – как на спектакль попадете? Очереди же, билетов нет в продаже…» Подумал. Пауза. Жду. «Не беспокойтесь, они будут лежать в кассе на ваше имя. Сколько? Два, хорошо».

И вот мы с оператором Сергеем Яковлевым на Старом Арбате, дом 26. Театр. Малая сцена. Довольно небольшое помещение. Обозначено пространство сцены. Зрительный зал, мне показалось, не более 200 мест. На импровизированной площадке раскручивалось действие спектакля. Верится, читатель знаком с содержанием пьесы драматурга Александра Островского. Ее и экранизировали не раз, и каждый театр считает необходимым иметь ее в своем репертуаре. Да и ТВ не отставало – снят фильм-спектакль. Скажу лишь о реакции зала, где я имела возможность сидеть, наблюдать, видеть. Появление каждого персонажа встречали аплодисментами (аванс имени, таланту, профессионализму артиста), каждый монолог сопровождался криками «Браво!», «Бис!». И вот последняя сцена. Спектакль подошел к концу. Для актеров. Но не для зала. Длительные оглушительные аплодисменты заставляли исполнителей еще и еще раз кланяться, совершать под музыку не только поклоны, но и повторы каких-то сцен, монологов… Отпустили. Артисты молниеносно покинули сцену: переодеться и домой. Мы же с оператором шаг в шаг идем за Яковлевым – не упустить бы. Дошли. Хозяин пропускает вперед, несколько оправдываясь и извиняясь:

– Проходите. Правда, тесновато, но что есть. Здесь к спектаклю готовлюсь перед выходом на сцену. Гримируюсь.

Зашли. Узкая, вытянутая, с окнами на Арбат, комната. Кресло. Рядом – туалетный столик. Над ним большое зеркало. По краям столика – настольные лампы, современные, хорошо дающие свет. Узкий диванчик напротив кресла. Юрий Васильевич мне предложил диванчик, сам упал в кресло, облокотился на столик. Разгоряченный, потный, в гриме. Он еще там, на сцене, в образе Дудукина, старого барина. Во фраке, белоснежной рубашке и бабочке. Ему очень идет костюм. Отдышался. Вытер пот. Улыбаясь, добрейшими глазами смотрит на меня – ну вот, я и готов снова работать. Начнем?

– Юрий Васильевич, первое, что я увидела в вашем театре много-много лет назад – это «Принцесса Турандот». И вот сегодня. Впечатления равнозначны. Да и исполнители повторяются: Вы, Юлия Борисова, Людмила Максакова, Юрий Волынцев… Тогда – восхищение, гордость (какие актеры!), праздник, сегодня – не хочу повторяться…

– Спасибо. Нам трудно, естественно, самим оценить нашу работу. Но вот прошло уже, кажется (задумался, что-то подсчитывает в уме), да, прошло уже спектаклей 15, вместе с генеральной репетицией, и знаете, общее настроение зрителей, их благожелательное, очень восторженное отношение к спектаклю не спадает. А наоборот, возрастает. И я не боюсь похвалиться.

– Такой бешеный темп…

– Да. Но что делать? И танцы, и песни, и море шуток. Эмоционально. На пределе возможностей. Только так. Иначе зритель ходить не будет. Такова наша актерская планида. (Он сам во время разговора много улыбается, слушая вопрос. Много смеется, давая оценку.)

– А ведь площадка для игры – не очень, мне кажется. Пространство ограничено. «Сцена» мала. Создается впечатление, что действие не на сцене, а в зале, среди нас. И мы, зрители, втянуты в игру.

– Возможно, это и задумывал постановщик. То, что вы видели, это наш театральный буфет. Зал, где вы сидели, в обычное время заставлен столиками и диванчиками для отдыха. Вот из этого театрального буфета и сделали «Малую сцену». Что надо – скрыли, задрапировали. Где нужно – зрителям место определили. Здесь и играем. И все, что вам удалось увидеть, – это творение великого, прекрасного, замечательного режиссера Петра Наумовича Фоменко. Вот такой подарок сделал он и Вахтанговскому театру, и зрителям.

В гримерку, я бы не сказала, ломится, но кто-то постоянно пытается войти: то дверь приоткроют, то заглянут, то постучат. Собеседник никак не реагирует.

– Я сказал – подарок. И это так. Все, кто приходит на спектакль, остаются довольны и счастливы. И каждый говорит, что после «Турандот» это, пожалуй, первый спектакль, с которого уходят, словно на празднике побывали. Простите, что я так нескромно, возможно, говорю. Но дело в том, что я и сам получаю такое удовольствие, такое истинное наслаждение от игры, от пребывания на сцене, которое давно, честно говоря, как актер не испытывал.

– Юрий Васильевич, я очень хорошо помню свои впечатления от фильма «Без вины виноватые» (1945 г.). Я еще в школе училась. Но это был другой Островский. Драма. Помню, что зрители плакали.

Кадр из фильма «Идиот». Князь Мышкин – Юрий Яковлев

– Да, это так. Согласен. Но не случайно же пословица «Каждому овощу – свое время». Та работа великолепна. Помните? Алла Тарасова блистает. Она тогда была на вершине славы. Да и весь состав актеров: Владимир Дружников, Виктор Станицын (показывает на себя) Дудукина играл, Борис Ливанов, Алексей Грибов… Но это был Островский – реалистический. Драма. Трагедия. Но ведь полвека прошло. Сегодня совсем другое прочтение, акценты. То, что родил Фоменко – комедия, психологическая драма, мелодрама – все вместе. И главное, все это согласно тому, что проповедует наш театр, театр Вахтангова. Что исповедует наш театр. И Петр Наумович очень точно почувствовал, понял, что в нашем доме номер с реалистическим Островским не пройдет. И мы ему за это, «старики», очень благодарны…

– Юрий Васильевич, вы как получили диплом, как вошли в этот храм, так и работаете уже пятое десятилетие. Вам не свойственна «охота к перемене мест»?

– Да, вот уже 42 года. Одно место работы. Знаете, я как-то задумывался – почему? Очевидно, консерватор. Консервативен по своей природе. Ничего не люблю менять. И это всего касается. Обои ли переклеить, мебель ли переставить, ремонт затеять. Не люблю менять свои привязанности. Это же и работы касается. Уж коли меня взяли сюда однажды, в 1952 году, уж коли я сделал здесь когда-то свои лучшие работы – так уж куда и зачем уходить? Да и кому я нужен? (Смеется весело, до слез…)

– А звали?

– В театре не всегда бывает роль. Бывают простои. И у меня было. Узнавали режиссеры и звонили. Царев приглашал во МХАТ, Ефремов – в «Современник». Иногда простои были длительными. Но от всех предложений отказывался. Пережидал. У меня интуиция – все будет хорошо… Живу, работаю и постоянно чего-то жду, надежда какая-то теплится в душе… И это очень хорошо. Смотрите, месяц назад мне исполнилось 65 лет. А я на сцене – вы видели сегодня – скачу, как молодой конь. Дурачиться могу, как вздумается. Импровизировать, шутить. Я у себя дома. В родных стенах. Разве в другом театре, с другой труппой я бы мог себе это позволить? Я думаю, нет. Я ведь по натуре и робкий, и стеснительный… В другой труппе никогда не позволил бы так себе раскрепоститься. Поэтому и не ухожу. И не собираюсь, естественно, уходить. И слава тебе господи, что это так.

– Сколько бы и у кого бы ни брала интервью (артисты, солисты), в большинстве своем, на вопрос о выборе профессии стандартный ответ: с трех лет пою, с трех лет стихи читаю – и вот… А у вас как?

– Как? И в помыслах сцены, театра не было. Начну издалека. Мне 16 лет. Вернулись из эвакуации. Москва голодная. Я высокий ребенок, тощий. Врачи поставили диагноз – дистрофия, вторая степень. Сидеть на уроках, писать, верите, сил не было. Даже голову держать. Из школы ушел. Перевелся в вечернюю. А чтобы в вечерней школе учиться – работать нужно. И вот меня, по маминой просьбе и великой дружбе, соседка (мама с ней дружила) устроила на работу в Бюробин. Так называлось бюро по обслуживанию иностранцев. При посольстве США. Это была работа на побегушках. Выкупить билеты в театр, почту разнести. Короче, подай – принеси. Но! Зарплата была. А к ней еще и паек: яичный порошок, печенье, консервы мясные… И постепенно здоровье наладилось. Я окреп. Меня повышают, переводят в посольский гараж. То же самое: подай – принеси. Машины мыл, заправлял. Двигатель смазывал. Мелкий ремонт научился делать. Схватывал все на лету. Сначала понимал, что от меня хотят, потом и говорить начал по-английски. Общался с ними сносно. Машину освоил. Водить научился. И неплохо водил. Молодые ребята, у которых я числился помощником, позволяли даже по городу проехать…

И как-то так случилось, а может потому, что двоюродный брат учился на дипломата, я решил стать дипломатом. Учебники купил, еще какие-то книги по дипломатии – и стал готовиться к экзаменам. Знал ли я театр? Ходили с друзьями на спектакли. Интересно было… А окончил школу – документы понес во ВГИК. Почему – объяснить себе не мог, словно вел кто-то. Набирал курс Сергей Герасимов. Экзамены сдал успешно. Собеседование нормально прошел. Осталась мелочь – кинопробы. Перед камерой пройти. Туда, сюда, улыбнуться, повернуться. И – нет. Не киногеничен… Короче, отсюда попросили. «Беги в Щуку (Театральное училище им. Б. В. Щукина), – подсказал кто-то из ребят. – Там еще прием не закончен». Пришел. Все нормально вроде бы. Экзамены. Собеседование. Пробы тоже. Осталось узнать мнение членов жюри. Обсуждение. Я подслушивал, стоя за дверью, приоткрыв ее. Долго спорили, и итог – не киногеничен, вся комиссия единогласно. И вдруг в тишине женский голос: «Господа, неужели вы не понимаете, что его нельзя не принять? Вы глаза его видели? Посмотрите, какие у него глаза!» Позднее я узнал, что это был голос Мансуровой Цецилии Львовны, актрисы театра и члена отборочной комиссии. Спорить с ней было не принято. Дискуссия разом свернулась. Наступила тишина. И эта тишина говорила – ну что ж, раз так видишь и понимаешь – бери и учи... Вот так в 1948 году я и был принят в Щукинское училище. Студент.

  • Цецилия Мансурова

У этого хрупкого создания, у этой женщины было «звериное чутье» на талант. Она его видела в студенте. Как? Непонятно. Видела в глазах, манере говорить, общаться, улыбаться. И никогда не ошибалась. Ее любили. Однажды увидев ее, необыкновенно красивую, легкую, изящную, в «Турандот», граф Н. П. Шереметев влюбился. Отказался от эмиграции. Остался в Москве. Женился. И позднее заведовал литературной частью в театре. Цецилия вела педагогическую практику с 1925 года, но лишь спустя десятилетия решила набрать свой курс. И случилось это именно в тот год, когда поступал Юрий Яковлев. Выпустив первый набор, набрала во второй раз. Было это уже в 1952 году. Именно в этот прием и попал Василий Лановой. Тоже ее птенец.

– Юрий Васильевич, а на сцене, в одном спектакле, жизнь сводила вас с Мансуровой?

– Немного, но пришлось. Это случилось два раза. Два раза я был ее сценическим сыном. Первый раз в 1956 году. В спектакле по пьесе Эдуардо Де Филиппо «Филумена Мартурано». У героини было несколько сыновей. Одним из них был я. Кроме того, в спектакле были заняты Рубен Симонов, Михаил Ульянов. А второй – в 1962-м в спектакле по пьесе Льва Толстого «Живой труп». Цецилюшка, так мы ее звали, партнером была отличным.

– Видите, как судьба распоряжается?! Комиссии двух ведущих театральных вузов сказали «непригоден», а потом космический взлет. Фильм «Идиот». И как? Что?

– Как? И снова – глаза. Видите ли, Иван Александрович Пырьев искал на роль князя Мышкина актера, чьи глаза подходят под описание Достоевского. Ведь в романе писатель глазам князя, как он смотрит, уделяет очень много внимания. Глаза ведь отражают внутренний мир человека, его переживания, страдания… Поиски, как он потом говорил, затянулись надолго. Пока случайно не увидел мое фото.

А как же их описал Достоевский? Не поленилась, достала роман. Нашла нужный текст: «Глаза его были большие, голубые и пристальные; во взгляде их было что-то тихое, но тяжелое, что-то полное того странного выражения, по которому некоторые угадывают с первого взгляда в субъекте падучую болезнь».

– И что потом, Юрий Васильевич?

– Кинофестивали. Награды. Посыпались звонки от режиссеров сниматься в других фильмах. Да так много – отказываться приходилось.

– И было приглашение в Голливуд…

Сцена из спектакля. Юлия Борисова и Юрий Яковлев

– Да. Но это уже в 1960 году. Нас было трое: Иван Пырьев, Юлия Борисова и я. Всю жизнь благодарен Пырьеву. Всю жизнь. Он ведь человек был несдержанный. Нецензурным словом любого мог…, накричать… Но ко мне относился так, словно боялся нарушить мое душевное состояние: очень бережно, трогательно, нежно… Видимо, это было его отношение к князю, которого считал идеалом… Пригласила нас компания «XX век Фокс». Много ездили: Голливуд, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Вашингтон… И неожиданно для себя я понял – могу свободно общаться на английском. И притом легко. Не учился. Ни правил, ни грамматики, ни правописания… а тут? Вот что значит детская память и уроки в гараже посольства. Даже переводчиком выступал иногда. Жалею, что языком не занимался серьезно. Позднее, когда были гастроли в театры Европы, в любой стране выступал на языке – польский, чешский, немецкий. И получалось. Просто к языкам способность.

– Только не обижайтесь на мои слова. Дело в том, что мне нравятся все ваши роли. Но одно дело – классика. Там вы органичны, естественны. А другое – игра. Роль. Я это вижу.

– Видите ли… (задумался, смотрит на меня внимательно) я думаю, или мне кажется, но родился поздновато. Мне нужно бы родиться, когда классика была в расцвете… Чехов, Гоголь, Островский, Толстой… Думается, это мое время. Это мое окружение. А так! Знаете, сколько зачастую играть пришлось всякой белиберды. А белиберды этой было написано черт ее знает сколько.

– Отказывались?

– Сколько раз. Но за это мне, в частности, и обструкцию устраивали. Не раз. Как? Вызывали в Минкульт, выговаривали, урезонивали, беседовали. Как же так? Как не стыдно? Народный. Не стыдно отказываться? По партийной линии не могли – я не член. А вот по творческой… Такое было время.

– Чехов – ваш человек?

– Мой, любимый.

– Почему?

– Да по всему. Он отвечает моему мировоззрению, моей точке зрения на все: на людей, на мир, на то, что меня окружает. Я с ним во всем солидарен и не только как с писателем, как с человеком. И выпало мне счастье сыграть самого Антона Павловича в спектакле по пьесе Леонида Малюгина «Насмешливое мое счастье». Было это в начале семидесятых. Пьеса написана по письмам Чехова: брату, сестре, Лике Мизиновой, Книппер-Чеховой… То есть на основании его переписки. Работая над ролью, я прочел шесть томов его писем. И он навсегда стал моим. Посмотрите на себя, и вы увидите, что в каждом из вас, ваших друзей есть черты чеховских героев. Есть мысли писателя, его чаяния… Кумир? Иногда спрашивают меня. Нет, не люблю я это слово, оно какое-то плохое. Он просто стал моим. И в жизни. И в творчестве. У меня хорошая библиотека, где о Чехове собрано все. И книгу мечтал написать «Мой Чехов». Но лень-матушка не позволила сесть и работать.

– Ваша любимая цитата?

– У него, что ни возьми – все афоризм, все цитата. Фразу его запомнил: «Одиночество – прекрасная штука!» И это, действительно, так. По себе знаю. Испытал. Оно помогает думать, анализировать, приводить мысли в порядок. Всё время быть на виду – тяжело. Невозможно. Утомительно. Опустошает.

Фанатично преданный Антону Павловичу, он с удовольствием и радостью соглашался на любой проект, если там присутствовал писатель. Радиопередачи, чтение рассказов, озвучивание фильмов, закадровое чтение прозы и т. д. Не отказался он и от очень трудоемкой работы, которую предложил ему в начале 1980-х литературовед и писатель В. Лакшин. Сериал «Путешествие к Чехову». Позднее, спустя годы, он так вспоминал время съемок: «Это была очень сложная и такая интересная работа. Всю Россию объехали. Снимали в Мелихове и Москве, на Сахалине и в Ялте, Таганроге и Сибири… Во всех чеховских музеях. Сколько же я узнал нового. И полюбил еще больше его... Сахалин. Тихий океан. Незабываемое время…»

Но у этой интересной работы и незабываемого времени есть еще и другая сторона. Переезды с места на место на поезде. Перелеты из одного конца страны в другой. Зачуханные гостиницы. Туалеты в дальнем углу двора. Неудобные кровати с панцирной сеткой. И это нужно было перенести – целых два года. И выход на сцену никто не отменил. И подготовка к новым ролям не остановилась. Так что здесь все объясняется не только тем, что «интересно».

В молодости, говорю о своем времени, мы любили коллекционировать цитаты, мысли великих. Интересно было понимать, что же думают они о том или ином: любви, работе, одиночестве и т. д. Мысли великих о таланте, гениальности: «Гений лишь отчасти состоит из таланта, но в большей степени из трудолюбия». (А. Эйнштейн) Кто-то решил сказать точнее, определив процент: талант – 1 %, 99 % – трудолюбие. «Большой талант требует большого трудолюбия». Это уже Чайковский П. И. Вот и Юрий Васильевич. Это был не только человек, Богом одаренный. Это и трудоголик, каких поискать. Попробуй сыграть Чехова, как он, не перелопатив все его труды, не изучив всю его переписку… И так работал над каждой ролью. Читал, много дополнительных сведений выкапывал…

– Но не одного же Чехова вы читаете?

– Конечно. И очень много. Перечислять не буду. Ведь иногда сюжет так затянет – оторваться невозможно. Все зависит от настроения. Хотя, знаете, Булгакова обожаю. И перечитываю. Особенно когда грустно, когда хочешь получить удовольствие. Беру и перечитываю «Мастера и Маргариту».

– Вас, естественно, больше знают по кино. А вы о себе что скажете? Ваше – сцена или экран?

– Сцена или экран? Конечно, сцена. Это же две музы – кино и театр, пути которых никогда не сойдутся. Кино мгновенно приносит славу. Можно сняться лишь в одном фильме – и все узнают. В театре жизнь можешь прослужить – и никто, только зритель в зале. И все-таки… В кино я – гость. А театр – мой дом, мои стены, мои коллеги. И я сын этого дома. Я сын театра… Тишина зала. Я очень завишу от зрителей… Всегда, даже если зал молчит, – понимаешь, нравится или нет сегодня твоя игра. Это необъяснимо.

– А партнеры? По кому из них, ушедших, вы сегодня скучаете?

– Ой, ужасно скучаю, тоскую. Николай Сергеевич Плотников. Мой партнер. Ему было уже очень много лет (1897–1979 гг.). Я с ним был занят в спектакле по пьесе А. Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Он играл Крутицкого. Он очень много был занят на сцене. Блистательный актер. Но мало того, что это актер блистательный, он и партнер такой же. Играл везде легко, раскованно, талантливо. Пребывать с ним на сцене всегда было очень радостно и приятно. Мне как молодому актеру доставляло удовольствие. Жаль, ушел из жизни. Я представляю, как бы он радовался, увидев наш сегодняшний спектакль…

– Мне кажется, в вашей труппе о каждом актере можно говорить только с восторгом… Борисова, Ульянов, Лановой, Максакова, Этуш…

– А Гриценко Николая Олимпиевича (1912–1979 гг.) возьмите! Это же не актер – актерище. Такой актерище! Талант, богом данный. И так жалко, что рано ушел. Ему ведь всего-то 67 лет было. Вроде бы, немного. Мог бы сыграть еще столько хороших ролей. Раньше ведь как оценивали актера? Говорили «хороший актер», или «один из лучших», или «очень хороший». А сегодня – это же просто эпидемия какая-то, вирус. Все «звезды». Ни Миша Ульянов, ни Рубен Симонов не говорили о себе так. Бывает, случайно за кулисами или в буфете подслушаешь разговор молодых – называют все себя «звездами». Не стесняются. А ведь ничего путного не сыграли. Получают в сериалах какие-то роли, ходят по сцене и произносят текст. Время такое сейчас. «Звезд» много – артистов хороших нет. Единицы.

Нет в его голосе, интонации ни осуждения, ни порицания стариковского, ни ворчания в адрес начинающих… Горечь, сожаление и боль за театр.

– Если человек реальный, он всегда знает: это я сделал хорошо, но можно было лучше. Это недоделал. А вот это – в яблочко попал. Лучше и хотел бы, да некуда… Вот анализируя свои роли, что бы вы оценили «в яблочко»?

– Что? (Думает совсем мгновение.) Чехова. Все, что сделано по Чехову – в точку, лучше уже невозможно. И «Насмешливое мое счастье», в спектаклях по его пьесам. А еще «в яблочко» – это Стива Облонский, Степан Аркадьевич. Барин из Москвы грибоедовской, фамусовское порождение. Он мне родной. Понятный своей бесконечной мягкостью и добротой. Своей любовью к жизни во всех ее проявлениях, своим обаянием и подкупающей искренностью. Бесконечно греша – раскаивается. И снова грешит.

Читатель, вероятно, вспомнил и фильм «Анна Каренина» по роману Л. Н. Толстого. И обаятельного Стиву в исполнении Юрия Яковлева. Вспомнили, конечно, по-разному. Мужчины – сочувственно и понимающе. Многие солидарны с ним. Женщины разгневанно и категорично: ничтожество, как он может, жена, дети, а он… А я взяла с полки роман, листаю страницы и в самом начале нахожу строки об этом барине: «Степан Аркадьевич был человек правдивый в отношении к себе самому. Он не мог обманывать себя и уверять себя, что он раскаивается в своем поступке. Он не мог теперь раскаиваться в том, что… не был влюблен в жену… Он раскаивался только в том, что не умел лучше скрыть от жены». («Анна Каренина» Л. Н. Толстой)/.

Тогда, когда эта встреча случилась, и шли киносъемки, я думала лишь о том, как довести интервью до конца, и нас бы не прервали. А сегодня, когда я переносила слова моего собеседника на бумагу, расшифровывала текст, наблюдала мимику, жесты, глаза, движение рук, улыбку. Внимательно рассматривала картинку на экране. Во всем проглядывает добродушие, деликатность и терпение (а ведь торопится, устал). Сегодня вижу – передо мной аристократ, барин. Возможно, что из той же грибоедовской Москвы. Красив, осанист, вальяжен. Спокойное достоинство человека, который никогда ни перед кем не сможет унизиться и других не способен унижать – совестлив очень и дружелюбен. Откуда в нем это? Гены каких далеких предков проросли и дали о себе знать через столетия? Ведь вырос в самой заурядной советской семье. Мать – медсестра. Отец – юрист. Но после развода сына воспитывал только по четвергам – день встреч, то есть вырос, как многие, если не большинство, послевоенных подростков. Бедность знал. Скудность быта домашнего ощутил на себе. По жизни зашагал сам. Ни выгодных знакомств, ни друзей во власти, ни сильной руки – ничего. В потенциале была мечта, упорство, трудолюбие, любознательность и ОБАЯНИЕ. Безграничное обаяние.

– Киношных работ – несколько десятков. А любимые? Кроме Стивы и Чехова?

– Пожалуй, самая первая. Она же самая судьбоносная – князь Мышкин. С него пришла уверенность в себе – могу. Признание – может. А какую школу, какой опыт работы приобрел – на всю жизнь хватило. Дальше уже: «Гусарская баллада» и «Выстрел», «Крах», «Король-олень», «Иван Васильевич меняет профессию»… Везде есть, за что порадоваться.

– Ипполит из «Иронии судьбы, или С легким паром!»?

– Ипполита не люблю. Это из той белиберды. А народ любит. Недавно был в Ленинграде. Концерт. Творческая встреча. Собчак Анатолий Александрович подошел, первый мэр города: «Я только вчера с вами виделся». – «Где?». – «Да кассету купил «Иван Васильевич…». Как только плохое настроение – включаю. Вот и вчера то же самое – просмотр». И я ему, знаете, был очень благодарен и признателен. (Подпер голову руками, смеется.)

– С прессой дружите? Она для вас что-то значит?

– Ничего. Ровным счетом ничего не значит. Мне абсолютно все равно, что обо мне напишут, или пишут, или оценивают. Театральный критик, мне кажется, это вообще не профессия. Это род занятий. Это желание собственного успеха. Актер или актриса для них ровным счетом ничего не значит. Главное написать, а что потом с человеком, как он переживает – да никому не интересно… Прожевывание и пережевывание фильмов, судеб… Очень мало критиков настоящих, которые умеют понять творца, его сущность. Разобраться в том, что он действительно собой представляет, и написать об этом профессионально. Наш спектакль вышел. Напечатано уже 5 или 6 рецензий. И что? Господи, это же невозможно читать. Просто невозможно. И вот слышали сегодня устную рецензию Георгия Менглета, видели реакцию зала. Это же оценка. Или вот звонит мне домой Мария Владимировна Миронова: «Господи, Юрочка, вы вернули нам театр Вахтангова». И благодарит. Вот что дороже всего. А то, что пишут или напишут в газете – для меня не имеет никакого значения. И пусть они меня простят, но это так.

Юрий Яковлев и Георгий Менглет

– Я поняла: театр – ваше все. А еще от чего в свободное время вы можете получить радость, чем занимаетесь?

– На дачу люблю ездить. В этом году как-то так рано наступило тепло, разом все расцвело. Дачка, правда, небольшая, но съездили уже раза два покопать, конечно, что-то. Грибы люблю. Это уж осенью. Люблю среднюю полосу России. Стараюсь бывать. С собакой люблю возиться. Бус – спрингер-спаниель. Много читаю (Чехов, Бунин). И ей читаю вслух. Кажется, понимает. Слушает, во всяком случае. Но все равно первая в этом списке – работа. Для меня она – главное в жизни. У меня чудные дети (от разных браков), внуки. Чудная семья – обожаю всех. Всех люблю. Все это – второй план. Пусть родные не обижаются. Первый план – работа. И в этом вопросе я с собой ничего не могу поделать. Говорю как есть.

В дверь уже стучат громче и требовательней.

– Поклонники?

– Актеры. Вечерний же спектакль через пару часов. Вот они и рвутся в уборную: грим, переодеться, настроиться на сцену.

– Что ж мы-то так затянули?! Спасибо, Юрий Васильевич. За спектакль, за беседу. И дай бог, чтобы работа вам доставляла всегда только радость… Желаю от души!

– Вот за это спасибо – радость. Потому что она так редко бывает. А когда приходит – это великое счастье. И от меня – привет иркутянам.

Прощаясь, попросили его позволить снять проход их с женой по Арбату. На конец передачи. Согласился. Переоделся: темные брюки, куртка светло-бежевая. Они идут по Арбату. Спокойно, не торопясь. Отдыхая от всего, что было до этого. Мы в десяти шагах сзади. Работаем. Неожиданно они остановились. Развернулись к нам лицом. Машут. До свидания. Таким я его запомнила.

…Он ушёл в ноябре 2013 года. В этом, 2023 году, исполнится десять лет, как его последним приютом стало Новодевичье кладбище. А жизнь, не заметив потери, продолжается. Зрители спешат на новых актеров. ТВ по праздничным дням транслирует киноленты с ним в главной роли. Его цитаты (из фильмов) люди знают наизусть, они стали народными афоризмами: «Танцуют все!»; «Какая гадость эта ваша заливная рыба»; «Оставь меня, старушка, я в печали». …Сколько ни смотри его работы – они не надоедают. Почему?

«Значит, вы прикоснулись к настоящему искусству. Только оно воздействует на психику людей, на душу, сердце. Вызывает слезы, смех, грусть…». (Ю. Яковлев. Из интервью).

Читайте также:

  • Расскажите об этом своим друзьям!