НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

Свидетель окаянных дней

21 Декабря 2016 г.

chirkov evgenii

Сегодня имя Евгения Чирикова мало кому известно. А между тем в конце XIX – начале XX вв. его произведения были чрезвычайно попу­лярны. Его пьесы шли на сценах многих театров не только в России, но и за рубежом. Его дореволюционное собрание сочинений составляло 17 томов! В наше же время лишь в 2000 году впервые увидел свет известный, неоднократно переиздаваемый во многих странах мира роман «Зверь из бездны: поэма страшных лет», признанный самым достоверным художественным документом тех «окаянных дней». А невнимание к личности Чирикова на Родине объяснялось просто: он всегда был неугоден властям...

Чириков Евгений Николаевич

Чириков Евгений Николаевич

Биография Чирикова Евгения Николаевича

В безумстве Гражданской войны его ужасало пробуждение в человеке зверя.

И днем, и ночью безостановочно катились по России людские потоки, оставляя на cвоем пути слабых, заболевших, умирающих, и мерт­вых без предания земле. Сходили с ума, бросались под поезда, стре­лялись, дрались. Место в поезде, добытое боль­шими деньгами, обманом, унижением, иногда продажей своего тела, казалось обезумевшим людям таким счастьем, за которое можно было запла­тить даже собственной жизнью: многие, цепляясь на ходу, ехали верхом на буферах, на подножках и, стаскивая друг друга, гибли. Убегая от ненависти и жестокости, они сами делались жес­токими и несправедливыми. Родители не только теряли детей, но часто бросали их, лишь бы спастись. Мужья покидали жен, невесты — женихов. Многолетние браки рассыпались, вза­мен наспех строились новые, чтобы поскорее по­пасть на спасительный поезд или пароход. Паника расшатывала все бытовые и моральные устои, доб­родетели подвергались испытанию.

Пока пароходы увозили высокопоставлен­ных граждан и их семьи, в народе росло воз­мущение. За какие такие заслуги? Разве не они своим глупым чванством осквернили идею борьбы с насилием и погубили все дело белых? Почему раньше народ встречал белую армию цветами, хлебом-солью, а потом возненавидел?

Понятно, что такие мысли, высказываемые Чириковым в его произведениях, не могли не вызывать с обе­их сторон соответствующей реакции.

До революции — царская цензура, высылки под надзор местной полиции, запрет на постанов­ку пьес. После нее – Ленин на брошюре Чи­рикова «Народ и революция» пометит: «Особая полка: белогвардейская литература».

Хотя когда-то, в годы юности, в 1887 году, они оба были исключены из Казанского универси­тета как организаторы знаменитой студенческой сходки.

С тех пор за Чириковым прочно закрепилась репутация «политически не­благонадежного». Его неоднократно арестовыва­ли, даже тогда, когда он уже начал отходить от не­посредственной революционной деятельности.

После очередного выхода из тюрьмы Чирикову разрешили остаться в Казани при условии жить «смирно». Он становится сотрудником «Волжского вестника». В то время там работали известные русские лите­раторы И. Анненский, В. Короленко, Д. Мамин-Си­биряк, Г. Успенский, Н. Михайловский и др. Под руководством милейшего редактора Н. Загоскина в редакции царила поистине творческая атмосфера. Однако вскоре, в связи с публикацией очередного фель­етона Евгения Николаевича снова выслали из Казани.

С молодой женой, Валенти­ной Григорьевой, родной сестрой одного из первых марксистов в России Михаила Григорьева, он переехал в Алатырь. Уже там начал работу над крупными произведениями, а затем, очутившись в Самаре и будучи сотрудником «Самарской газеты», прославился как фельетонист и автор острых статей.

Среди поклонников его хлестких фельето­нов оказался генерал Григорович, служивший главным контролером Самаро-Златоустовской железной дороги. Он предложил Чирикову стать его секретарем с возможностью дальнейшего продолжения литературной деятельности. Вскоре генерала перевели на службу в Минск, а вместе с ним туда со всей семьей в 1895 году переехал и Чириков. Пока Евгений Николаевич дожидался в Самаре перевода, Григорович не только зачислил его на службу своим помощником, но и втайне от него представил к награде. Так, неожиданно для себя, писатель стал кавалером ордена святого Ста­нислава.

В Минске он продолжил активно и плодотворно работать, а также участвовал в общественной деятельнос­ти местной передовой интеллигенции, оказывал покровительство украинской писательнице Лесе Украинке. В 1898 году участвует в создании Общества любителей изящных искусств.

Здесь рождаются его, сразу получившие громкую известность произведения: повести «Инвалиды» и «Чужестранцы».

В «Инвалидах» Чириков одним из первых в русской литературе (одновременно с Ве­ресаевым) отразил новые явления в общественной жизни России – зарождение марксизма и его расхождение с идеями народничества. Повесть вызвала боль­шой интерес у читателей и резкую «народническую» критику якобы за тенденциозность.

Столь же неоднозначную оценку получила и повесть «Чу­жестранцы», на которую откликнулись почти две ты­сячи читателей журнала «Жизнь», в котором она была опубликована. В «Чужестранцах» писатель рассказывает о жизни в провинциальном городе группы интел­лигентов-марксистов, которые пытаются изда­вать газету и влиять таким образом на окружаю­щее общество. Но все их попытки проваливаются, а сами они оказываются чужими в родной стороне.

Теперь Чириков подвергся жесткой критике со стороны уже марксистов, которые упрекали его в неспособности понять марксизм.

Внимательно наблюдая за всеми явлениями общественной жизни России, Евгений Ни­колаевич обостренно ощущал время, поддерживал его прогрессивные тенденции. Но он никогда не стано­вился ни политиком, ни идеологом, предпочитая оставаться просто художником.

С другой стороны, он всегда страстно и пос­ледовательно отстаивал общечеловечес­кие ценности. В 1898 году Чириков становится сотрудником петербургского журнала «Жизнь». Как известному по провинциальным газетам фельетонисту, очеркисту и хроникеру, ему пору­чают вести постоянный раздел журнала «Про­винциальные картинки», ставший впоследствии образцом провинциального обозрения. Позже эти заметки были изданы отдельной книгой под названием «Тихий омут».

В 1901 году Евгений Николаевич попал в Ху­дожественный театр на постановку «Дяди Вани» Чехова, которая его буквально потрясла. Вер­нувшись домой, он тотчас сел за свои первые пьесы. Из-под его пера выходят «На дворе во флигеле», а затем — «За славой». В кон­це 1902 года обе пьесы уже шли на сцене Театра Корша.

В Минске Чириков собирает материал и для своей, ставшей скандально знаменитой тогда пьесы «Евреи». Пьеса была написана по следам кишиневского погрома, свидетелем которого он стал. Она привлекла всеобщее внима­ние. Сохранился восторженный отзыв Горького, где пролетарский писатель предугадал сложную судьбу пьесы в России. Горький не ошибся: опасаясь скандала, к постановке ее не разрешили. Но, несмотря на распоряжение Минис­терства внутренних дел о запрещении пьесы на сцене, она, хоть и с купюрами, долго держалась в ведущих театрах Москвы, Петербурга и других городов, где, как и ожидалось, спектакли прово­цировали стихийные митинги и демонстрации протеста.

Несмотря на весьма успешную творческую деятельность, жизнь в провинциальном Минске уже не радовала Чирикова, и, по совету Горького, он уехал оттуда — вначале в Ярославль, а затем в хорошо знакомый ему по ссылке Нижний Новгород. Там он сблизился с местной интеллигенцией: Шаляпиным, Малиновским, но, главным образом, с Горьким, квартира которого стала культурным центром, где сходилась самая разношерстная публика, приезжали столичные писатели, артисты...

Чириков начал сотрудничать с издательством Горького «Знание», в котором были изданы некоторые его отдельные произведения и восьмитомное собрание сочинений. Очень скоро около издательства сконцентрировался кружок из революционно или оппозиционно настроенных молодых писателей. Тут оказались Андреев, Бунин, Вересаев, Куприн, Серафимович, Скиталец...

В Нижнем он напишет пьесу «Иван Мироныч», которая с успехом будет идти во многих театрах. Это была комедия из провинциальной жизни. Премьера ее состоялась 28 января 1905 года в Художественном театре, в постановке Немировича-Данченко. К этому времени Чириков переехал с семьей в Москву. На репетициях своего спектакля он знакомится с известными артистами О. Книппер, В. Качаловым, И. Москвиным, входит в круг театральной интеллигенции.

Траурные события 1905 года снова увлекли темпераментного писателя. «Когда жизнь концентрируется вокруг революционного движения, литература не может не отражать так или иначе это движение», — считает он.

В ответ на опубликованную в печати беседу Льва Толстого с английским корреспондентом о событиях «Кровавого воскресенья» он пишет возмущенное письмо писателю:

«Вам непонятно, зачем голодный кричит о хлебе и зачем арестант хочет выйти на свободу. Вы всегда были на воле и на барских хлебах. И вам ничего не оставалось желать, кроме самосовершенствования. Самосовершенствоваться очень удобно в Ясных полянах, с громким именем Льва Толстого, которого «не трогают», даже в тех случаях, когда обыкновенных людей вешают и гноят в тюрьмах».

Его потрясли события в Глуховском уезде Черниговской губернии своим размахом и жестокостью расправы над крестьянами. Они заставили Чирикова принять участие в судебном процессе и выступить в их защиту. И в очерке, и в драме, и в повести писатель поднимает и по сей день самый важный для крестьян вопрос — кому должна принадлежать земля. Он присутствует на учредительном съезде партии конституционных демократов, принимает участие в работе «Крестьянского союза» и его нелегального съезда. В результате, после небольшого перерыва, его вновь арестовывают и помещают в Бутырскую тюрьму.

Когда он вышел из тюрьмы, за ним установили слежку, а черносотенные организации пытались даже организовать на него покушение как на «любителя политических свобод». В результате Чириков был вынужден тайно покинуть Москву и обосноваться сначала на даче в Финляндии, а затем поселиться в Петербурге. Дача была расположена недалеко от «Пенат» Репина. Чириков часто бывал в гостях у художника. Тот любил дарить ему свои работы. Они очень сдружились.

Первое десятилетие XX века, связанное в России со спадом революционного движения, привело к переосмыслению им общественных явлений. Чириков вместе с другими писателями-демократами ушел из «Знания». Крутой перелом в душе и в творчестве был связан и с личной драмой: умирает любимая мать.

«Две недели, проведенные около постели умирающей, впервые заставили меня оглянуться на пройденный путь, почувствовать малоценностъ всей прежней революционной суеты и вернуться к вечному: душе человеческой», — напишет он позже.

После переезда в Петербург красавица жена Чирикова, актриса, вошла в труппу Нового театра, где главные роли исполняла знаменитая Комиссаржевская, а режиссером некоторое время был Мейерхольд. Здесь же Чириковы сближаются и с художником Иваном Билибиным. Многие отмечали, что сам Чириков выказывал недюжинный артистический талант, принимал участие в постановке своих пьес, которые в то время шли во многих столичных театрах.

Он любил юмор, был прекрасным рассказчиком. Когда говорил своим надтреснутым голосом, все его лицо смеялось игриво и лукаво. «Чириков — воплощенная жизнерадостность», — вспоминал о нем известный тогда журналист Владимир Поссе.

В течение 1910—1916 годов «Московское книгоиздательство» издает «Собрание сочинений» Чирикова в 17 томах. Туда вошли наиболее значительные его произведения. Одновременно он ездит по городам с лекцией «Душа народа».

«Я ощутил таившуюся в новой идеологии разрушительную силу, грозившую моей родине если не гибелью, то огромными бедствиями... Я почувствовал себя не просто человеком, а человеком и писателем русским», — напишет писатель в своих воспоминаниях.

В Первую мировую войну он работает корреспондентом газеты «Русское слово». Итогом знакомства с ужасами войны стала книга «Поездка на Балканы». В ее заключении он восклицал: «Все звериное в человеке пробуждается на войне... И пусть печать Каина лежит на всех «культурных и гуманных» людях, которые толкают страну к пролитию крови и к зверствам!».

Начинающиеся расхождения во взглядах с Горьким, разворачивающиеся события и надвигающаяся опасность для России заставляют Чирикова вновь обратиться к публицистике. Он работает с Плехановым в его газете «Единство», затем перебирается в Москву, пишет в «Русских ведомостях». Выступая против большевистского террора, ездит с лекциями, участвует в собраниях. Однажды чуть не поплатился за это жизнью. Спас его от расстрела писатель Пильняк.

После публикации в «Русских ведомостях» статьи «Великий провокатор» Ленин, помня писателя по Казанскому университету и Самаре, через брата жены Чирикова, М. Григорьева, передал ему записку:

«Евгений Николаевич, уезжайте, – писал вождь пролетариата, – уважаю ваш талант, но вы мне мешаете. Я вынужден вас арестовать, если вы не уедете».

В конце 1917 года Чириков с женой и ее матерью покидают Москву и укрываются на даче в Батилимане. Это был райский уголок на западном побережье Черного моря, совсем дикий, огороженный скалами и громадными соснами. Группа петербургских и московских интеллигентов решила его благоустроить для отдыха: отношения среди писателей в начале века были чрезвычайно сердечными. В числе пайщиков этого коллективного имения – писатели Короленко, Куприн, Чириков, Елпатьевский, художники Билибин, Дервиз, профессора Иоффе, Вернадский, Ростовцев. Здесь Чириковы нашли последнее пристанище перед эмиграцией.

Тем временем статьи и брошюры Чирикова, написанные простым, доходчивым языком, продолжали издаваться. Названия говорили сами за себя: «Человек, класс и партия», «Вера в Бога и вера в социализм», «О "буржуях" и "врагах народа"» и т. д.. А брошюру «Народ и революция», как уже говорилось, Ленин поместит в своей кремлевской библиотеке, написав на ее обложке: «Особая полка: белогвардейская литература».

«Не вправе ли мы, — вопрошал писатель, — не дожидаясь суда, призвать их к суду нашему, суду современников, преданных, проданных и распятых во имя какого-то фантастического эксперимента? Ведь этот эксперимент всеми своими ужасами и кошмарами, всей кровью и всеми слезами обрушивается именно, прежде всего, на нас, современников революции, превращенной в истребление нации и культуры! Такой суд — единственная форма нашей самозащиты, и кто решится отнять у нас это последнее право живого существа — защиты от напавших убийц, грабителей и мучителей? Мы должны защищаться, а потому не можем не обвинять. Мы — не историки, а живые люди...»

Между тем ужас и кровь Гражданской войны коснулись и семьи писателя. Старшего своего сына Евгения в 1918 году Чириков отправился разыскивать на фронт, узнав, что тот ранен. Он нашел его в живых, но инвалидом с ампутированной ногой.

В конце 1919 года неожиданно мобилизован во врангелевскую армию другой, несовершеннолетний сын Георгий. Оставив в Новороссийске, в больнице, еще не оправившихся после тифа дочерей Людмилу и Валентину, Чириков с женой едут в Севастополь хлопотать за сына, чтобы отозвать его с фронта. «Начальство готовится к эвакуации, а младенцы посланы на фронт...», — с горечью отмечал он.

В ожидании приезда детей разъехались и супруги Чириковы: жена вернулась на дачу в Батилиман ухаживать за больной матерью. Местонахождение старших детей — сына Евгения и дочери Новеллы — было неизвестно.

Несмотря на то, что надвигающиеся события и отношение новых властей к Чирикову диктовали необходимость отъезда за границу, морально писатель не был к этому готов.

Он до последнего надеялся, что ему не придется покидать Россию, бросать все, что так дорого его сердцу. И все же в середине ноября 1920 года вынужден был срочно покинуть родину в полном одиночестве.

Через несколько дней по тому же маршруту уехал из России и его младший сын Георгий, которого отец все же вызволил из-под Перекопа. Встретились они случайно на улице в Константинополе, где и прожили до начала 1921 года, а затем перебрались в Софию. Дочери Людмила и Валентина тем временем покинули Новороссийск вместе с другом семьи художником Иваном Билибиным. Они попали в Египет, в лагерь для интернированных. Вскоре в Софию приехала Валентина, а Людмила осталась в Каире, потом она переехала в Берлин. В октябре 1921 года Чириков вместе с сыном и дочерью отправился в Чехословакию, а через год уже вся семья Чириковых соб­ралась в Праге под одной крышей.

Среди русских писателей, эмигрировавших в Чехословакию (в их числе Аркадий Аверчен­ко, Марина Цветаева, Василий Немирович-Дан­ченко), Чириков был заметной фигурой. Многие его произведения уже были известны и чешскому читателю. Об их популярности можно судить по статистике Русского народного университета за 1923—1927 годы. Чириков стоял на третьем месте (после Достоевского и Толстого!) по количеству книг (в общей сложности — 846), приобретенных народными публичными чехословацкими библиотеками. Далее с большим отрывом шли Гончаров, Тургенев, Че­хов, Гоголь, Мережковский, Горький.

В апреле 1919 года в Праге было основано общество «Чешско-русская Еднота» со своей биб­лиотекой и издательством «Новая речь». Почет­ным членом общества стал Чириков.

Осенью 1922 года он участвует в создании «Союза русских писателей и журналистов в Чехос­ловацкой республике» и избирается постоянным членом правления Союза.

В Чехословакии Чириков написал последнюю часть автобиографической тетралогии «Жизнь Тарханова», много вещей, посвященных России прошлого, ее природе, народным обыча­ям и поверьям. Находясь в эмиграции, он продолжает возвращаться к пережитой теме ужа­сов Гражданской войны, выпускает сборник «Красный паяц: повести страшных лет». Но более глубокое ее осмысление писатель дает в романе «Зверь из бездны: поэма страшных лет». Это произведение, впервые опубликованное на чешском языке в 1924 году, в 1926-м выходит на русском в пражском изда­тельстве «Пламя». Советское литературоведение, несмотря на то, что роман в России никогда не издавался, однозначно отнесло его к антисоветс­ким произведениям. И лишь почти 70 лет спустя, в 1992 году, в российской газете «Правда» впервые был дан развернутый отзыв на «Зверя из бездны»:

«...Роман Чирикова, — писал корреспондент А. Крушинский, — из всей известной литературы содержит наиболее честную, точную и глубокую характеристику Гражданской войны. Сегодня он столь же актуален...».

В романе Чириков описывает судьбу родных братьев, которые в ходе Гражданской войны, ока­завшись во вражеских лагерях, проходят крова­вое месиво братоубийственной бойни. И здесь писатель не пощадил никого: ни красных, ни белых.

«Зверь из бездны объял своим смрадом всю землю русскую. Сатана там правил бал. Он уже не давал людям возможности рассуждать. В этой кровавой пляске надо было без устали пля­сать, ибо отдых грозил смертью. Кто не хотел плясать, того гнали плетьми, пулеметами, рас­стрелами... Люди убегали от красных, убегали от белых. И те, и другие считали их своими врагами и жалили с двух сторон».

Эмигрантская пресса разразилась бурной полемикой. Группа бывших участников белого движения — организовала сбор подписей против автора за клевету. «Около моего романа "Зверь" теперь идет борьба, и грызня разбередила больное место. А читают нарасхват. В библио­теках месячная очередь», — сообщал писатель своей дочери Людмиле.

Основная полемика развернулась на страни­цах газеты «Возрождение», редактором которой был П.Б. Струве.

«Мы решительно протестуем против вашего романа и считаем его клеветой на белое дело и его участников... Ни одна статья в советских газетах не могла так очернить бойцов за спасение родины, как ваш роман», — писали в ней анонимные студенты-патриоты. Там же была опубликована заметка само­го Струве как отклик на открытое письмо Пражской национальной молодежи — отповедь Чирикову. Так газетная полемика вышла за рамки обсуждения конкретного произведения и затронула актуальную и поныне проблему — литература и политика.

Обращаясь к двумстам неизвестным авторам «Письма», писатель в своем ответе, опубликован­ном в той же газете «Возрождение», с сожалением замечал: «Неужели никто не уразумел, что моя "поэма страшных лет" имеет не историческую, а чисто психологическую задачу обнажения в чело­веке под влиянием братской междоусобицы, "зве­ря"... Охотно напечатал бы свою книгу на всех языках, чтобы не пережившие гражданской войны народы отвратились от большевизма...».

Полемика вокруг романа отняла много сил и нервов у Чирикова. Он даже хотел оставить Прагу, но жизнь распорядилась иначе.

Живя в эмиграции с постоянным чувством ностальгии, Евгений Николаевич до последних дней верил в возвращение. Ни о чем другом, как о России, ему не хотелось ни читать, ни писать, ни думать.

Евгений Чириков умер 18 января 1932 года в Пра­ге. Чехи устроили писателю торжествен­ные похороны. Он был погребен на Ольшанском кладбище рядом с русским храмом, в земле, где покоится прах многих его соотечественников.

  • Еще новости, статьи и советы о нашем с вами здоровье - по ссылке

Здоровье пожилых - советы

  • Беспокоит что-то конкретное? Вы можете сделать более подробный выбор интересующей вас темы из списка:

Источник: stoletie.ru

  • Расскажите об этом своим друзьям!