Работяги |
03 Апреля 2013 г. |
Тот, что с первого взгляда понравился мне, был Николай Голубев. Крепкий, жилистый, с открытым добрым лицом, по его словам, опытный канавщик и шурфовщик с колымских приисков. Земляк, - подумал я. Это и определило его судьбу на полвека работ в Сосновской экспедиции и нашу личную дружбу. Второй зэк тоже был колымчанин, худощавый, жилистый, чернявый, с фамилией подстать его виду – Костя Чернов. Он отработал недолго, но проявил себя как классный канавщик. Кто же они – геологи-работяги? Саша Летов промелькнул в моей жизни, как яркая легенда, оставив в памяти образец порядочности, доброты и мужества. Это был небольшого роста крепыш, перворазрядник по штанге. Лицо широкое, мускулистое, а глаза с небольшим прищуром, мягкие и приветливые, но с какой-то глубинной грустинкой. Он сразу начал работать, как он сам выражался, по примеру старших, - ходить в маршрут в одиночку с радиометром на груди. Два дневника (геологический и геофизический), которые согласно инструкции надо было заполнять, были, порой, не обузой, а нашими спасителями от кары небесной. Это было в нестерпимо жаркие дни, когда металлический прибор обжигал голую грудь. Вот тогда-то, при заполнении одного дневника, второй подкладывался между прибором и грудью, а по ходу маршрута сдвоенные дневники надежно спасали от возможных ожогов. Саша работал на совесть. Я видел в нём настоящего геолога. Вечерами, бывало, он доставал свой баян и пел шуточные и студенческие современные песни. А иногда он грустил и, склоняя голову на баян, исполнял одну и ту же особо грустную песню о больном отце, возлагающего надежду на единственного сына… Я помню последние слова этой песни: «…Прощай, мой сын! … Ведь ты же у меня один». Звук голоса и баяна на слове «один» заканчивались какой-то особенно грустной обрывистой нотой. Что-то пророческое вплеталось в эту ноту. С грустью загляну в предрешение Сашиной судьбы. Это свершилось, когда Александр Летов уже, будучи начальником одной из урановых партий на Алдане, завершил свой путь благородным подвигом во имя жизни вверенных ему людей. Один из бывших зэков, разбушевавшийся в диком опьянении, начал стрельбу из двуствольного ружья по палаткам, домикам и тем, кто попадался на глаза. Саша, услышав выстрелы, выбежал из своего домика, оценил обстановку и пошёл к стрелявшему. Он шёл на убийцу с открытой душой, пробуя убедить доверительными словами: - Гришка, ты, что перепил немного? Кончай пальбу. Хватит пугать людей. Давай ружьишко и ложись спать.… Проспись… Дел много. Всё будет хорошо. - Не подходи, начальник! Не подходи, Сашка! Убью! – в беспамятстве в ответ кричал тот. Однако Саша подходил, дружелюбно уговаривая безумного стрелка, пытаясь правой рукой уже взяться за ствол ружья… Выстрелы из двух стволов разорвали грудь и Сашино сердце. Оборвалась недопетая песня. Выскочили с гневом рабочие, скрутили убийцу. А что толку?! Увезли в милицию. По закону получил неоднократный убийца очередной свой срок – десять лет лишения свободы. А что потом? Новое убийство? По выражению самих колымских зэков - узаконенный беспредел. Представляю лениво голосующих правозащитников за отмену смертной казни убийцам. Не прощаю! Ненавижу! Но всё это будет потом. А пока шла работа в маленьком геологическом отряде на благо большой страны советов. Однако и наш дружный отряд не был исключением в геологической бедовой жизни. Всякое бывало, один случай интересен - с ножом у горла. Это было после первой зарплаты, выданной сезонным рабочим по их просьбе. Видимо, захотелось купить на станции водки и выпить. Водитель Семён, прибывший недавно, попутно с водой привёз им водку. Выпили они так, что не смогли на следующий день работать. Вечером следующего дня я заметил, что Коля Голубев что-то жжёт в костре. Я подошёл и увидел, что он сжигает бумажные деньги. Я спросил шутливо: - Что, Коля, излишки ликвидируешь, чтобы не украли? Он рассудительно ответил: - Старший сказал, что канавы рудные, надо работать, а ты, мол, угощаешь своих друзей канавщиков, нехорошо, Коля... А как я могу не угостить, если у меня ещё деньги есть? Вот сожгу, и совесть чиста будет. Купить будет не на что. Чифирку попьём и вкалывать будем. - Правильно, Коля, - поддержал я его идею, - сжигай, и за работу. В это время к костру подошла таборщица Клава, со слезами уговаривая Николая не жечь деньги. Тут же появился Костя Чернов и резко отдёрнул Клаву за руку. Она упала на землю. Я не выдержал и двинул Костю в грудь, предупреждая: - Не тронь повариху, пьянь! От неожиданности и похмелья, он тоже упал на землю. Не торопясь, он поднялся и зло сказал мне в лицо: - Я приду к тебе ночью.… Поговорим за жизнь. - И ушёл. Николай дожёг свои деньги и ушёл в палатку вслед за Костей. О чём они говорили, я не знаю, но выяснение отношений было однозначно. Я подобрал среди кайл и лопат одностороннюю кайлушку без черенка и тоже пошёл спать. Сон не приходил. Я чувствовал, что разговор пьяный состоится. Поэтому примерил кайло в правой руке, с учётом высоты низенькой палатки и предполагаемой головы моего гостя. Главное, понимал я – это упредить его замах с ножом. Хуже будет, если он пырнёт снизу – могу не успеть. Я уже потерял надежду на встречу, но он пришёл. - Я обещал поговорить, - начал он, - и кое-что принес для верности с собой, можешь проверить, - и стал мне подсовывать в левую руку, лежащую на спальнике, нож. Я сжал кайлушку правой рукой, примериваясь к его левому виску, и вроде нехотя потрогал его нож. - Хорош финарь, особенно ручка наборная из коры берёзовой, - похвалил я его нож, но сам уже определился, что дрейфит Костя. - Знаешь, Петрович, я ведь по пьяной лавочке и в порыве гнева за твой толчок решил замочить тебя. Но Коля отрезвил меня тем, что ты тоже колымчанин и «человек». (Напомню, читатель, человек - это высшая оценка чего-либо или кого-либо на Колыме. К примеру: костер – человек, чифир – человек, гражданин начальник, если не злой, тоже человек). Поэтому «мокруха» (убийство, обычно ножом) не состоится, а чтобы не помнить «черноты», возьми нож на память. Я взял нож, подержал его в руке и, отдавая его обратно, сказал как можно дружелюбней: - Костя, нож я твой не возьму, чтобы не бередить память, лучше забыть «потеху» и кончить «базар». Ты ведь толковый парень, не фраер какой-нибудь, забудем и «замётано». А Клаве завтра добрые слова скажи. Она ведь в жизни, может, и не слышала добрых мужских слов, да и не ела досыта, может быть, никогда. Чего же мы, живя в бараке одном, бузу затевать будем?! И не вздумай отваливать из отряда – дел много. Обещай…, и спать пора. Он тихо проговорил: - Прав Коля. Человек ты, Петрович. Обещаю…, и по-тихому сматываюсь. Он аккуратно, отогнув полог палатки, исчез. Я разжал правую затёкшую руку на холодном кайло и поудобнее разместился в спальном мешке. Сон был крепким и безмятежным. Коснусь четвёртого прибывшего «специалиста». Это был школьник, рослый крепкий паренёк, Игорь Ляшонок, сын техрука нашей партии Георгия Николаевича. Он мог быть принят рабочим-оператором, радиометристом – это допускалось. Но он был направлен как поисковый рабочий, в основном на эманационные поиски. А это тяжелая работа – бить бурки, чтобы взять почвенный воздух для определения количества радона или торона. Это с утра и до вечера забивать стальной лом в землю почти на метр кувалдой весом восемь килограммов, а затем ключом вытащить этот лом и вставить плотно ногой металлическую воронку со шлангом к прибору «СГ-11» («ишаку»). Вот и прикиньте, читатель, если 200 бурок по десять ударов, это две тысячи ударов кувалдой полпуда весом! Каково школьнику! Я понял – это отцовское воспитание человека, специалиста. Снова забегаю вперёд – так оно и вышло. Игорь Георгиевич через годы стал специалистом геологом – начальником отряда. Я бывал у него в отряде – образцовый порядок! Сегодня, полвека спустя, в возрасте семи десятков лет, он, как его отец в прошлом, продолжает работать ведущим специалистом на поисках урана. Это один из ярких образцов геологов-работяг, о которых слагаются песни. Я дорожу нашей дружбой.
Тэги: |
|