Пути Господни (Продолжение, часть 2) |
06 Февраля 2014 г. |
Надежда Усик, москвичка, спортсменка, староверка продолжает свой рассказ о том, как она прожила пять лет на таежной заимке послушницей знаменитой отшельницы Агафьи Карповны Лыковой. Начало беседы можно прочитать здесь. На фото: Надежда Усик Расскажите, пожалуйста, как ваша встреча с Агафьей произошла? Она нас ждала, очень радовалась, что мы пришли. У нее к тому времени, когда мы пришли, уже было три избы на этом месте на Еринате. Один дом они построили, когда еще с отцом жили, потом им помогли еще побольше сделать избушку, построили, закрыли рубероидом. Но поскольку они привыкли в чистом, экологическом месте жить, запах рубероида им не понравился, пахнет, когда печку топишь, они в доме перестали жить и ушли под кедру. Тогда уже геологи построили им большой дом. Но для них это совершенно нормальный образ жизни: они все лето живут под кедрой, на костре варят что-то себе на улице. Снег, вода, - кедра немножечко прикрывает. Какой-то шалашик иногда делали. Когда их уже нашли геологи, они очень оценили новшество – целлофан и резиновые сапоги. Это было то, что они приняли от нового мира. В течение пяти лет как ваши взаимоотношения развивались? Агафья по нашим понятиям – сложный человек. Она к этому времени уже лет 15 жила одна, и вдруг прихожу я, девочка из мира, где с десятилетнего возраста спортом занималась, а там тщеславию очень хорошо учили и гордыне. Конечно, она меня очень сильно ломала, ей даже палку приходилось иногда в руки брать, воспитывала меня. Какой был распорядок дня у вас? Мы жили в разных избах. Я жила в той, которая была рубероидом покрыта. Родной запах? (Смеется) К тому времени, как я ушла, я научилась и козу доить, и сено косить. А вы учились прямо с нуля, вы ведь московский человек? Значит, любой сможет? У нас, в принципе, дача была, но, конечно, если желание есть, то все возможно, я целенаправленно шла к тому, что я менялась. Я понимала, что прожила всю эту жизнь не так, как следовало. Поэтому, конечно, я и к Агафье пришла, и я понимала, зачем я пришла. Я понимала, что я к ней пришла, в ее монастырь, поэтому я свои правила там не устанавливала. Есть в «Прологе» (древне-православный сборник житий – А.М.) такой рассказ, в котором ученик ищет себе учителя и находит такого злого, который всех бьет и с которым никто не уживается. А он говорит: «Мне как раз вот такой нужен». Я именно потому ушла к Агафье, с которой никто не уживался: мне надо было, чтобы она меня уму-разуму научила. И какой же устав в ее монастыре? Она встает часов в шесть, начинает полуночницу молиться, потом молится «12 псалмов» или службу праздничную, иноческое правило она все вычитывает. У нее матушка-инокиня была, ее «накрыли» (т.е. посвятили в инокини), так что она «накрытая», молится сорокоусты постоянно и за родителей, и за людей, которые из мира приезжают, и кто-то просит помолиться... Молится за всех, за кого как за раба Божия, за кого – как за «создание Божие» (если не крещен). Очень хорошая молитва за создание Божие: «Приведи, Господи, в истинную веру христианскую» … Она молится очень много, и молится действительно как ребенок. Она может днем на меня накричать: «Ты не так что-то сделала». А я, естественно, по хозяйству. Я там с козами, с курами управлялась, полуночницу отмолилась и за работу: воды натаскать, коз и кур накормить. После полуночницы я благословляюсь на все это и на работу, а она дальше сама молится. Молитва у нее очень дерзновенная. Были несколько раз случаи, когда, например, я кошу сено – и вдруг надвигается туча черная, и дождь невдалеке поливает, и я думаю, что делать дальше, косить – не косить, Агафье говорю: «Видишь, туча черная идет: сейчас гроза будет». – «Иди коси, я что, зря молюсь что ли?». Однажды мы шишки собирали, уходили с ней в тайгу на неделю, и вдруг медведь… Ходит вокруг нас и рявкает. Мы ну посудой греметь, костер разжигать, а он не уходит: видимо, на его месте улеглись, палатку поставили. У Агафьи память феноменальная, она разные каноны (например, Николе угоднику и Богородице) наизусть знает, и принялась молиться. Молится Николе и Богородице, помолилась, а медведь все не уходит. И она заканчивает молитву такими словами: «Ну, ты что, Господа не слышишь, что ли, тебе пора уходить уже». Нет у нее осознания того, что она живет одна. Когда приезжает кто-то из мира и спрашивает ее: «Агафья, тебе не страшно одной?» она отвечает: «Я не одна, – и икону Богородицы из-за пазухи достает. – У меня Троеручица-помощница». Страха в тайге она вообще не испытывает. Мне, московской женщине, было очень страшно одной идти в тайгу, а она говорит: «Иди». Для меня первое время это было большое испытание. А потом осознаешь, что с молитвой ничего не страшно, и идешь, и ничего не случается. Мы там, на Еринате, сетки ставим для рыбы. Еринат – это горная речка, и она очень быстрая. А есть такие омуты, где сетку можно поставить. А много там рыбы? Достаточно много. Хариус в основном, раньше был линёк, а сейчас уже нет.
Куда же делся линь? Очень много рыбаков, они перекрывают полностью речку… Когда мы с Агафьей вдвоем, мы сетки ставили, а Сергей когда приходил - мы так называемые «заезды» делали: в мелком месте, где перекат, перекрывается полностью река, сначала ставятся такие треноги, потом на них кладутся бревна, а потом на эти бревна – слеги (тонкие перекладины), а потом на эти слеги –плетеные прутья из ивняка. Река перегораживается полностью, в одном месте только оставляется проход, куда рыба идет. Но это только осенью. Начинается листопад – и ловим. Целый день ходишь по этому заезду с палкой. Ну, зато рыбу солим на двоих – ей бочку и мне бочку. Хозяйство разное было? Да, она чистой считает себя, мы из одной посуды не ели – она себе, я – себе. У меня своя печка, у нее своя печка. Пока я по хозяйству, Агафья молится. Я печку затопила, хлеб поставила... А пшеницу где брали? Сейчас в основном все привозят. Картошки она много сажает, ну и был момент, когда долго не было вертолетов, и остался один мешок муки. Так она его спрятала – заначила. «Заначку» не едим, картошку тогда едим без хлеба. Картошку с картошкой. Кто видел передачу о ней, наверное, заметил, что она говорит как-то плоховато. Сначала можно подумать, что из-за одиночества, что человек мало общается, но ведь когда она целый день читает молитвенные правила, она же их вслух произносит? Это кажется так, вот почему: она даже просто когда молится, произносит слова немного нараспев, и говорит так же нараспев. Когда она разговаривает, у нее все слова слитно получаются. И много слов таких, которые из нашего обихода уже ушли. Первое время вообще через переводчика с ней надо было общаться («ломись, заломись»), я все время переспрашивала «а что это такое» и чуть ли не словарь целый первое время писала для себя. Потом я лучше ее стала понимать. Мать научила их читать, она уже с пяти лет читала, и она в заслугу маменьке ставит, что она всех детей научила читать, писать. Что касается отца, то он был на все руки мастер. Они не все время на одном месте жили – они на Абакане, в Тешах жили. Я, когда уже некоторое время там пожила, стала находить их избушки старые, где они жили, восемь на семь, такие кедры здоровенные. Как один мужчина-отец строил это? Агафья мне рассказывала, что были разные приспособления, и действительно… для нас до сих пор загадка, как пирамиды строили, вот то же самое, как подкатывали эти бревна, поднимали. Вообще не было такого, чтобы руками поднимать бревно, а только с помощью рычагов. Подкапывать, подкладывать… И сами эти избы настолько потрясли нас тем, что срублены так, как будто из камня выложены, настолько ровно. Я спрашивала, как это возможно, а Агафья говорила, что специальные топорища делали – не прямые, а изогнутые, чтобы можно было обтесать. Ну и печи строили – «битые» печи – из камня и глины. Они в самотканом во всем ходили, так лен сеяли, коноплю сеяли, и всем этим отец управлял, все сам своими руками делал. Я когда на это все посмотрела, сказала ей: «Конечно, с таким мужиком можно в тайгу уходить, который сам все от иголки до ружья делал».
Как же он ружье сделал? Нашел какую-то железяку, сделал там гвоздем резьбу… получился такой самострел. Стреляли животных, там какой-то медведь был, который их постоянно преследовал – так вот его отпугивать надо было, защищаться. В основном же жили тем, что ловили рыбу. Мама умерла как раз потому, что в какой-то год они поймали очень много рыбы, а вода сильно поднялась, и эту лодку они тащили. Тятенька поскользнулся и упустил повод, за который лодку держал, а маменька на себе и детей, и эту лодку, стоя в воде, держала, чуть ли не в зубах, – и надорвалась. А конопля, что они делали с ней? Одежду, веревки. Пряли, ткали. Лен и коноплю сажали, делали свою обувь: животных ловили на мясо в ямы. Делали яму, выкапывали, застилали прутьями, сеном сверху, еще и снежок припорошит и подкормку подкладывали сверху. Туда попадались к ним маралы, из кожи маралов они делали обувь. Тятенька сам кожу выделывал. А мясо диких животных ели они? Ну, пока жили всей семьей – ели. Правда, у них не было соли. А как же они рыбу без соли сохраняли на зиму? В рыбе есть своя соль, как и в мясе, и ее достаточно для человека. При вялении она свою соль выделяет. Хотя кто не пробовал соль… вот Агафья не пробовала соль, так она совершенно спокойно все ела без соли. А кто уже попробовал соль, тятенька или старший братец ее, они хранили кусочек соли, который был им в качестве лекарства. Как маралы ходят на соль. Когда ребенок болел какими-то болезнями, они ему давали полизать кусочек соли, и ребенок выздоравливал. (Продолжение следует)
Тэги: |
|