Незабытая война

30 ноября 1996 года президент Ельцин подписал секретный указ

«О мероприятиях по восстановлению конституционной законности и правопорядка на территории Чеченской республики», предусматривающий разоружение и ликвидацию незаконных вооружённых формирований. К началу декабря предполагалось выдвинуть к Грозному силы МО и МВД, блокировать его, установить контроль над городом и стабилизировать военную обстановку. Так начиналась первая чеченская война. Об этой войне мы узнавали из газет и телевизионных репортажей. Там была и горькая правда, и некрасивая ложь. И трудно было отделить одно от другого. Мы и до сих пор мало знаем о 1-й и 2-й чеченской войне. Конфликт на Кавказе тлеет, время от времени грозно вспыхивая, а мы продолжаем замалчивать правду. Мать, которая отправилась в пекло войны, чтобы спасти из плена сына – вот самый честный свидетель той войны.

Рассказывает иркутянка Раиса Павловна Пономарёва.

Романа забрали в армию, когда он учился в банковской школе. Парень он был крепкий, рослый, хороший спортсмен, ну вот его и призвали. Он мне сказал: пойду служить. Мы надеялись, что его не возьмут из-за поперечного плоскостопия, но взяли, да ещё в десант.

Отправили их в Кяхту. Он мне письма писал, что всё у него хорошо. Эти письма из Забайкалья продолжали приходить, когда сына уже послали в Чечню. И вот как-то мы были дома, и тут звонок в дверь. Открываю: стоит женщина. Называет нашу фамилию – вы такие-то? И протягивает мне газету: почитайте. Женщина ушла, я развернула газету и прочитала название статьи – «Кому нужны кавказские пленники?» Так я узнала, что мой сын Роман попал в плен к боевикам. В статье была информация о том, что в Бамут приехал депутат ГД, правозащитник Юлий Рыбаков. А тогда готовилась зачистка Бамута, и чтобы её предотвратить, Рыбакову рассказали, что здесь находятся десантники, которые попали в плен по вине своих пропойц-командиров. И вывели к нему четверых наших ребят, среди них был и мой сын. Парни назвали себя и сказали свои адреса. Эту информацию напечатали в газете «Труд», которую и принесла нам женщина. Потом ещё люди приходили, опускали нам газеты в почтовый ящик. И был сюжет на телевидении, где боевики показывают пленных солдат. Там мой Рома ещё крепкий, здоровый, а после месяцев плена он вот такой стал. Видите на фото – какой у него затравленный взгляд.

Если набрать в поисковике компьютера слова «Чечня, пленные», «Utub» выдаёт несколько роликов. Вот трое парнишек - лица в крови и грязи, те же затравленные, перепуганные глаза. Боевики велят им стать в ряд. Ужас на лицах парней. Это 18-19-летние мальчишки, солдаты-срочники. Кто послал их на войну? Кажется, что сейчас их будут убивать. Но пока боевики просто запугивают. А потом уводят. Судьба этих парней неизвестна. Ещё ролик. Полевой командир демонстрирует кому-то, видимо, журналистам, психологически сломанного солдата. На лице парня жалкая улыбка. «Вот она, российская армия, - говорит чеченец. – А вот наши воины. Сравните их». В кадре улыбаются рослые боевики, увешанные оружием. Смотреть видеоролики дальше просто нет сил.

Рассказ матери

Когда на меня всё это обрушилось, первым делом полетела в военкомат. Там мне сказали: кому вы верите, журналистам? Идите и сидите дома. Он в своей части, в Кяхте.

Позднее я от сына узнала, что их сначала отправили с грузом в Ростов, а оттуда прямиком в Чечню. Он даже и стрелять-то толком не научился, они там всё больше что-то строили. Побежала я в Комитет солдатских матерей. Там работала замечательная женщина Людмила Карпова. Она мне сказала: сама не поедешь - никто тебе не поможет. Она меня познакомила с другими матерями, дала полезные советы. Пошла я в телекомпанию «АИСТ». Там ко мне тоже отнеслись с сочувствием и пониманием. Валерий Почекунин и его коллеги сняли репортаж, и уже на следующий день он был в эфире. Я сказала, помню, что сына не на войну провожала, не на смерть и плен, что он шёл служить, учиться быть воином. Ребята с АИСТа дали в эфире номер счёта, помогли мне собрать деньги на поездку. Денег-то в семье не было. Я работала в детском саду, двое детей учились – какие могут быть сбережения. А тут мне передали записку, чтобы я готовила деньги на выкуп. Странная была записка: вроде и по-русски написана, но писал не русский человек. Я пошла искать деньги, потому что сумма там была со многими нулями. Обратилась в мэрию, к Борису Говорину, сказала: сын в плену, требуют деньги на выкуп. Слёзы у меня ручьем, в сумке свой платок найти не могу, руки дрожат. Он ко мне очень человечно отнёсся, платок свой достал, мне протягивает: «Не плачьте, поможем мы вам деньгами». А ещё очень помогли разные люди. Некоторые просто приносили деньги и складывали в наш почтовый ящик. У Ромы в школе, которую он окончил, тоже собрали деньги, помогли и Ромины друзья. Я и не знала, сколько у нас хороших людей. И сегодня всех вспоминаю с благодарностью.

Поехала я в Чечню на народные деньги. 2 мая 1996 года я прилетела на аэродром «Северный» с нашим иркутским ОМОНом. Потом вертолётом мы вылетели в Грозный. Вид города был ужасный. Я не могла понять, как можно было бомбить и расстреливать город, в котором оставались мирные жители. Нас поставили на солдатское довольствие и поселили в казарму близ аэродрома в Ханкале. Вокруг этого аэродрома было много воинских частей. Сначала нас, солдатских матерей, было немного, но потом стало значительно больше, потому что данные о пленных стали проникать в СМИ, да и мы сами, если узнавали какую-то информацию, старались сообщать её родителям пленных солдат.

Я тоже писала в Иркутск семье Чемезовых, когда узнала, что их сын в плену вместе с моим мальчиком. Его отец приехал к нам и тоже стал искать сына. Происходили при нас и трагические истории. С нами жила Любовь Васильевна Родионова. Она тоже искала сына, которого воспитывала одна. Держалась она отстранённо. Денег у неё совсем не было, и она убиралась в штабе, чтобы подработать. Её сын отказался принять ислам и умер в плену мученической смертью. Любовь Васильевна ещё не знала об этом, ей боялись сказать. Я слышала, что РПЦ причислила его к лику святых.

Сначала мы всё ходили, вернее, пробирались в часть, где служили наши ребята. Там всё было опутано проволокой, так что даже приходилось делать подкоп. Мы верили, что парней ищут. Разговаривали с командирами, они обещали организовать поиски. Потом мы снова приходили и часами стояли на палящем солнце перед КПП – нас не пропускали, хотя солдаты и сочувствовали нам. Время шло, ничего не менялось. Мы поняли, что должны действовать сами. Мы нанимали на базаре в Грозном такси и объезжали соседние деревни, стараясь что-нибудь узнать о пленных. Одевались как местные женщины, головы повязывали платками. Я там подружилась с армянкой. Мы и не знали, что вместе найдём своих сыновей, но нас что-то бросило друг к другу.

Опасность была всюду. На рынке в Грозном боевики могли появиться в любую минуту. Я запомнила страшный эпизод.

К молодому командиру нашей части приехала невеста. Он на радостях на минутку заскочил на рынок, чтобы купить ей цветы.

И его тут же застрелил снайпер. Прекрасный был парень, его солдаты любили, и мы, матери, тоже – такой он был открытый, улыбчивый. Как невеста плакала!

Страшно было, конечно. Я про пули не думала. Боялась, что если что со мной случится, сын мой погибнет. Вот этого я по-настоящему боялась. И поэтому старалась на рожон не лезть. Когда обстановка обострялась, мы отсиживались в казарме. Как-то нас так обстреливали, что мы потом считали в нашей двери отметины от пуль. Срабатывало какое-то чутьё: что можно, а что нельзя. Три матери из Оренбурга сами договорились с чеченцами о выкупе сыновей. Мы им говорили, что это опасно, но они взяли с собой деньги и поехали. Вернулись зарёванные: деньги у них отобрали, самих изнасиловали. Им и домой было не на что вернуться.

Постепенно нас, матерей, стало много, около ста человек. У меня было командировочное удостоверение, что я ищу сына. Кормили нас неважно, всё больше тушёнкой, а я её видеть не могу. Ещё был хлеб, видимо, из стратегических запасов, пропитанный чем-то вроде спирта. Выручали грецкие орехи, которые мы покупали в деревнях. Орехи, бутылка воды – вот наш рацион на день. И всё же случались неприятные инциденты. Как-то в столовую вошёл офицер и стал кричать, чтобы мы убирались по домам, что сидим тут непонятно зачем и объедаем офицеров. Тяжело было это слышать.

Внутреннее напряжение не оставляло ни на минуту. Мы приезжали в сёла, разговаривали с людьми. Они там тоже разные. Есть фанатики, есть нормальные. Иногда нам шипели вслед ужасные слова, иногда пытались помочь, сочувствовали, но с опаской.

И всегда информация о нашем приезде становилась известной всем – так там положено. Мы никогда не оставались ночевать, даже если нас приглашали. Были известны случаи ужасной жестокости по отношению к пленным. У одной женщины сына, а он был музыкант, заставляли играть на свадьбе. Он устал и стал отказываться. Тогда его живым закопали в землю.

Позже нашёлся ещё один пленник, наш земляк. Я написала письмо его родителям и отправила его с женщиной, которая вызволила из плена своего сына и увозила его на родину. А я всё искала Романа. В Чечне было много журналистов, были сотрудники Красного Креста, правозащитники. Они тоже искали пленных. И, наконец, удалось связаться с боевиками, которые держали в плену наших солдат. Боевики велели приезжать вместе с журналистами и представителями Красного Креста. Они уже решили менять наших ребят на своих боевиков. Место встречи, которое они указали, было на пересечении двух дорог, недалеко от деревни.

По данным правозащитного общества «Мемориал», опубликованным в издании «Россия – Чечня, 1994-1996 гг. Цепь ошибок и преступлений», в плен попало около 2000 российских военнослужащих и сотрудников МВД. Сначала пленников содержали в относительно нормальных условиях и самостоятельно обменивали их на боевиков. Но федералы утверждали, что никаких пленных нет, а есть «захваченные бандитами заложники». Заложников стали выкупать, что вскоре привело к появлению рынка торговли людьми. Чеченская сторона прекратила одностороннее освобождение, ухудшились и условия содержания пленных. Были зафиксированы случаи чрезвычайной и преднамеренной жестокости. Российские власти по-прежнему рассматривали вооружённый конфликт в Чечне вне контекста права, что усугубляло положение пленных. В таких условиях спасти солдат могли только матери и представители общественных организаций. Полгода провела в Чечне мать Романа Пономарёва, прежде чем ей удалось вызволить сына.

На опустевших рельсах, на открывшемся пространстве только и толпились они, новоиспечённые солдаты. Никого больше… Они вдруг видят сами себя. Вот мы какие! Нас много! А поезд (всего-то два вагона), на котором они прибыли, скромный такой, тотчас куда-то отгрохотал и ушёл. Здесь поезд не задерживается, могут взорвать. Война! Почему два взвода, притом неполные? И почему на всех солдат только один офицер? Встречающего офицера на пыльном перроне тоже нет. Зато есть какой-то бздиловатый распорядитель с воспалёнными глазами. И с красной повязкой на руке. Этот, как водится, торопит прибывшую солдатню – пора, пора!.. Гонит с перрона… Ему бы поскорее избавиться от пьяноватых юнцов с автоматами. От этой гульной необстрелянной орды. И от войны вообще, мать её перемать! Вон с путей!.. Ага!.. Через бомблённый вокзал на площадь, тоже слегка бомблённую… Вот там пришли БТРы – это для вас, пацаны! Для вас!.. Вперёд! Солдаты, так и не построившись, уходят всей ватагой с рельсов.

В романе «Асан» писатель Владимир Маканин показал чеченскую войну глазами очевидца. Его правда, жёсткая и неудобная, лишена героизма и непатриотична с точки зрения тех, кто любит использовать это слово в своих целях.  Это жизнь на войне, а в жизни есть место всему – и верности долгу, и предательству.

Та война и сегодня напоминает о себе сводками новостей из Северо-Кавказского региона.  Та война унесла жизни десятков тысяч военнослужащих федеральных сил, чеченских ополченцев и мирных жителей. На той войне были тысячи пленных, на которых не распространялись нормы международного права. Она не даёт забыть себя. И живёт не только в душах её солдат, но и их матерей.

2 мая 1996 года иркутянка Раиса Павловна Пономарёва отправилась в Чечню, которая тогда называлась республика Ичкерия, чтобы вызволить из плена сына. Солдат-срочник и его товарищи оказались у боевиков по вине командиров. Вместе с журналистами и сотрудниками Красного Креста матери пленных десантников приехали в назначенное место.

Рассказ матери

Это было близ деревни, на пересечении двух дорог. В первый день мы ждали до вечера – никто не появился. Мы решили: чеченцев что-то насторожило. Появилась информация, что встреча состоится через три дня. Мы снова приехали, ждали больше часа. Смотрим – машина проехала. Я в ней сына увидела. Остановились в отдалении. Вышли боевики, бородатые, вооружённые до зубов. Подвели ребят, и Роман среди них, разрешили с ними поговорить. Я в куртку сына вцепилась, пальцы аж свело – боюсь, что его тут же увезут, и я его больше не увижу. Разговаривали мы минут 15. Сын был такой худой… Простите, мне нужно таблетку выпить. Я как начинаю вспоминать, у меня что-то делается с головой. Один из боевиков при прощании приблизился ко мне, будто хотел обнять: у них так принято, обычай такой. И шепнул мне: насчёт выкупа – потом. Когда мы вернулись в часть, я стала звонить в Иркутск, чтобы выслали обещанные деньги для выкупа – на адрес воинской части.

И тут появился генерал Лебедь. Он вёл в Чечне переговоры с сепаратистами и приехал в нашу часть. Мы увидели его машину, бросились наперерез. Мы ему рассказали, что наши сыновья-десантники в плен попали не по своей вине. Он велел помощнику переписать имена всех пленных. Лебедю удалось решить вопрос об освобождении ребят безо всякого выкупа, потому что его боялись и уважали. Но и здесь всё получилось не сразу. Боевики затягивали время. Мы уже тревожились, что всё затухло, но нет, 25 сентября нам отдали наших детей.

Об этом событии в 1996 году писали иркутские газеты. «Встреча состоялась возле населённого пункта Алхазурово. Чеченцы обменяли наших парней, среди которых был и Роман Пономарёв, на двух чеченских журналистов, к тому времени уже  освобожденных». С прессой ребятам было, видимо, легче общаться. Матерей они берегли. Роман тогда рассказывал, что боевики заставляли пленников драться друг с другом. Тех, кто отказывался, били. Из пятнадцати человек в плену погибли четверо. //

Вспоминает мать Романа Раиса Павловна Пономарёва.

Мы их привели, сыновей, в часть, тут же переодели. Документов у них не было. Знающие люди нас предупредили: мы не должны допустить, чтобы на них навесили СОЧ – самовольное оставление части. Такое практиковали некоторые командиры, чтобы снять с себя ответственность. А ведь как бывало: пошёл солдат за водой к ручью, а его украли, чтобы выкуп просить. Тут ему и припишут СОЧ, потом долго допрашивают, проверяют, могут и уголовное дело завести. Был случай: парень сбежал из плена, а его – в КПЗ, мол, будем с ним работать.  Так что мы своих парней даже в часть не отдали. Сказали: мы их сами нашли, сами и увезём, тем более что срок службы у них уже закончился. Выдали мне справку из воинской части, что в отношении Пономарёва Романа нет уголовного дела. Добрались мы до Ростова, там с другими матерями нашли воинскую часть, где служили те самые офицеры, из-за которых наши дети попали в плен. Солдаты сказали: знаем мы их, позовём. Вызвали этих двоих на КПП. Ну, мы их и побили. Как могут побить женщины: кулаками, сумками. Может, не так и больно, как постыдно для них.

Из Ростова ехали поездом. Я так нарочно сделала, чтобы сын по дороге немножко в себя пришёл. А то он из такого ужаса да сразу в мирную жизнь – тяжело! Про плен почти не рассказывал, вообще больше молчал. У нас проводница была, молодая девушка. Я ей рассказала нашу историю, попросила, чтобы она с Романом больше разговаривала. Вечером смотрю: они в тамбуре на ящике сидят, о чём-то беседуют. Роман вроде даже улыбается. Я про себя перекрестилась.

Он там столько всего пережил! Я вот в плену не была, а такое испытала – вспоминать страшно. Однажды к нам в казарму пришёл офицер. Он как-то странно мялся, прежде чем нам сказать, мы сперва и не поняли, что с ним. А потом сказал, что на базаре, на прилавке, обнаружены четыре отрезанные головы солдат, видимо, пленных, и нам нужно на них посмотреть и провести опознание, нет ли среди них наших сыновей. Увидел наши лица и дал  подумать до завтра. Мы ночь не спали. Я поняла, что не вынесу этого. И другие матери тоже не смогли. Одна женщина предложила, чтобы сделали фотографии, так легче будет смотреть. Он обещал. Но потом выяснилось, что это были контрактники. С ними боевика вот так жестоко обращались, убивали сразу. Причём, как-то их вычленяли из общей массы пленных, не знаю уж, как они это делали. Мы постоянно чувствовали угрозу. Опасность просто была разлита в воздухе. По дороге в часть из аэропорта я видела надпись на бетонном ограждении: «Русская свиноматка, забери своих поросят!»

Так вот ехали мы с сыном с войны. Я по работе связана с психологией, работала с трудными детьми. И я видела, как сыну плохо. Он о плене не хотел говорить. Рассказал только, что жили они в горах, вырубали там какие-то тоннели для боевиков. Работа была тяжелая, кормили плохо. Привезут на несколько дней коровью голову, бросят как собакам и вся еда. Сын был так подавлен, что не мог думать о будущем. Я ему об учёбе, а он мне: мама, какая учёба! Я видела, что он дезориентирован.

А ведь раньше он был весёлый, спортивный парень. Его любили в школе, у него было много друзей.

Вернулся сын из Чечни, и оказалось, что кроме семьи, он никому особо и не нужен.  Ребят и на работу брать боялись, было мнение, что если ты воевал в Чечне, то ты уже не человек. А ведь это были юноши, они шли туда по приказу Родины, долг свой выполняли. Кто-то принимал эти безумные решения, а они пострадали. Я там, в Чечне, одному иностранному журналисту так и сказала: вон у президента Ельцина внук – ровесник моего сына. Учится в Англии, а не сидит в яме в чеченском плену. Он что, из другого теста? Я тогда не так сказала, грубо сказала, мне тогда было не до деликатности выражений. Как всегда, наши дети нужны, когда плохо, когда грудью на амбразуру, а потом о них забывают.

Вот и с сыном так. Ранения у него не было, значит, и льгот никаких и никакой реабилитации. Жили мы в двухкомнатной квартире, туда сын и вернулся. Тогда для работников образования строили дома на льготных условиях. Мне бы добиваться, чтобы нам квартиру дали, у нас взрослые разнополые дети  в одной комнате жили, Рома и сестра Женя, они близнецы. Но мне тогда не до квартиры было, мне его нужно было восстанавливать. Да и сама я перенесла инсульт. Пыталась я хлопотать, но меня пристыдили: у нас ещё не все ветераны ВОВ квартиры получили, а вы тут со своим сыном! Хотя это не мне, это государству нашему должно было быть стыдно, что у нас через полвека после войны  ветераны всё ещё живут в хибарах.  Пытались мне помочь в Комитете солдатских матерей, но их ходатайство ни к чему не привело. Так мы и остались впятером на площади 33,2 кв. м. У Романа и до сих пор нет своего жилья. А откуда ему взяться? Кто у нас его тогда мог купить на трудовые деньги? Семью бы прокормить. Сын у меня хороший. Это моя поддержка в жизни. Многим ребятам та война судьбы покорёжила. Рома мой уцелел. Он мне говорит: это ты меня вытащила, и не только из плена, а из этого ужаса войны, смертей.

По различным оценкам, в ходе чеченской компании на территории республики в 1994-1996 гг. погибло 30 000 военнослужащих федеральных сил и чеченских ополченцев, а также около 75 тысяч мирных жителей.

Простой российский солдат был в той войне самой мелкой монетой. Его жизнь мало чего стоила и для чеченских боевиков, и для московских политиканов. По данным правозащитников, в плен попали 2000 российских военнослужащих и сотрудников МВД. Иногда деньги для выкупа земляков давали главы регионов. Матери Романа тоже дали деньги, которые, к счастью, не пригодились и были возвращены. А вот помочь с жильём власть уже не захотела.  К ребятам, вернувшимся с войны, просто потеряли интерес, о них забыли. Да и вернулись далеко не все. Не все смогли выдержать голод, побои, работу сверх всяких сил. Пленные солдаты работали на маковых плантациях, пасли скот, строили дороги. Их страдания не волновали тех, кто начал эту войну и бездарно её завершил. Да и завершил ли? И кто будет воевать за родину, которая так хорошо умеет забывать?

• Расскажите об этом своим друзьям!

• «Модный приговор» вернётся в эфир 22 апреля
  
  Шоу «Модный приговор» вернется в эфир 22 апреля. Об этом сообщили в пресс-службе Первого канала.
• Василий Ливанов в больнице, но повода для тревоги нет
  
  В начале апреля появились новости о тяжелом заболевании артиста Василия Ливанова. Телеграм-каналы опубликовали новости о якобы обнаруженной у актёра злокачественной опухоли.
• Александр Рогов назвал белое платье самой модной вещью в летнем гардеробе
  
  Летний сезон не за горами, и модные эксперты советуют готовиться к нему заранее. По мнению стилиста Александра Рогова, уже сейчас можно обратить внимание на трендовые модели белых платьев.
• Пятые сутки в Улан-Удэ идет поиск пропавшей таксистки
  
  Уже пятые сутки в Улан-Удэ идет поиск пропавшей таксистки. На звонки 30-летняя Сэсэг перестала отвечать в ночь с 11 на 12 апреля. Родные девушки обратились за помощью в поисково-спасательный отряд «ЛизаАлерт». Сейчас волонтеры заняты прочесыванием территории.
• Мужчина во сне сломал себе пенис
  
  Иногда некоторым людям не везет и они у себя что-то ломают. Часто это руки или ноги, бывает, что ребра. А вот парень из Туниса сломал себе, неудачно повернувшись во сне, пенис.
• Диетолог объяснил, чем могут быть опасны пасхальные яйца
  
  На Пасху принято печь куличи и красить яйца. Последние, по мнению диетолога Марии Морозовой, могут представлять опасность для человека.
• Никас Сафронов рассказал о трудностях развода с женой-итальянкой
  
  Художник Никас Сафронов рассказал о сложном разводе с итальянской фотомоделью Франческой Вендрамин. Он вспомнил, что сам бракоразводный процесс проходил в Великобритании.
• Дочь Агутина и Варум собралась замуж
  
  Дочь Анжелики Варум и Леонида Агутина Елизавета с самого раннего детства проживает в Соединённых Штатах. Поэтому неудивительно, что свою карьеру и личную жизнь она связывает только с этой страной.
• Певица Валерия восхитила поклонников идеальным шпагатом
  
  55-летняя певица Валерия много времени проводит в спортзале, чтобы поддерживать идеальную фигуру. И надо сказать, что результат выглядит совершенно потрясающе.
• Алла Пугачёва в свой юбилей выпустила новую песню
  
  Певица Алла Пугачёва в день своего 75-летия выпустила новую песню под названием «Жизнь слишком хороша». Музыку к синглу артистки написал Андрей Ступкевич, а слова – Юлия Старостина.
• Поклонница с телефоном вывела из себя Григория Лепса
  
  Неприятный для Григория Лепса инцидент произошел на концерте в Костроме 13 апреля. К счастью, никто при этом не пострадал.
• Мошенники попытались обмануть 97-летнего ветерана ВОВ
  
  97-летнего участника Великой Отечественной войны пытались обмануть на 100 тысяч рублей мошенники. Однако их план провалился благодаря находчивости курьера и преданности жены ветерана.
• Совенка достали из вентиляции жилого дома
  
  Необычная находка ждала хозяйку дома в Новороссийске. Женщина услышала из вентиляции непонятные звуки, оказалось, что это совенок.  
• Россиянин хотел незаконно пробраться в самолет, чтобы улететь к Наталье Ветлицкой
  
  Курьезный случай в Москве. Мужчина пробрался к аэропорту, чтобы якобы улететь на море и жениться на пляже на певице Наталье Ветлицкой.
• Россиянка смогла родить сразу четверых детей без ЭКО
  
  Россиянка удивила врачей тем, что смогла родить четверых малышей без ЭКО.
• В Москве зацвела сакура
  
  В Москве расцвела первая сакура. Это произошло 14 апреля. Красавица показала себя на Весеннем фестивале цветов в Ботсаду МГУ «Аптекарский огород».
• Отец, у которого в Санкт-Петербурге изъяли троих детей, очень по ним скучает
  
  В Санкт-Петербурге были обнаружены трое маленьких детей, которые в антисанитарных условиях проживали в подвале дома вместе с отцом.
• Иван Ургант помогает подопечным детского хосписа «Дом с маяком»
  
  Последние два года телеведущий Иван Ургант практически не появляется на публике. Он ограничивается скромными мероприятиями и корпоративными выступлениями.
• После продолжительной болезни умерла актриса, сыгравшая в «Склифосовском»
  
  Скончалась актриса Электротеатра «Станиславский» Инна Головина. Она долго вела борьбу с тяжелым недугом. Коллеги верили в ее огромную силу духа, которая должна была женщине помочь справиться с болезнью, однако чуда не произошло. Инны не стало. Актрисе было 49 лет.
• Рояль не в кустах, а в цветах: блогер Ольга делится красотой из Белгорода
  
  Огромные вазоны в половину человеческого роста с роскошными цветами, «шахматная доска» из цветов, фигурка коровы, разрисованная цветами, рояль не в кустах, а, конечно, в цветах.