Настоящий Ученый

[sigplus] Критическая ошибка: Папка галереи изображений TXTS/2014/kuzeev_17_02_14 как ожидается будет относительно пути базовой папки изображений, указанной в панели управления.

Рауль Гумерович Кузеев - выдающийся ученый-этнограф, посвятивший свою жизнь изучению этнической истории и этногенеза народов Среднего Поволжья и Урала. В этом году ему исполнилось бы 85 лет. Мы публикуем статью ученицы Р.Г. Кузеева Елены Данилко, исходно вышедшую под названием «Воспоминания о Шефе» в сборнике статей: Кузеев Раиль Гумерович. Ученый. Творец. Гражданин». Уфа: ГУП РБ УПК, 2012. Елена Сергеевна - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН, специалист по старообрядцам и режиссер этнографических фильмов.

Я не считаю себя везучим человеком. Нет, не в том плане, что все в моей жизни складывается плохо. А в том плане, что со мной не происходят неожиданные чудеса безо всяких с моей стороны усилий: я не выигрываю в лотерею, не нахожу на дороге кошельков, не оказываюсь рядом, когда всем прохожим раздают пирожные, и т.д. Но встречу с Раилем Гумеровичем Кузеевым, Шефом, как мы его называли, отношу к чистой воды везению. Как-то так удачно все сложилось, что-то там переместилось в небесных сферах, кто-то перевел невидимую стрелку, все вдруг сошлось и склеилось – и я оказалась в нужное время и в нужном месте, а именно – в Музее археологии и этнографии, в уже далеком теперь 1992 году.

Первая встреча

Музей находился рядом с университетом на первом этаже многоэтажного дома, мы проходили мимо него по сто раз на дню, но он всегда был закрыт – там шел ремонт и кипела какая-то своя, таинственная жизнь. В первый раз я попала туда на экскурсию, которую вела Наталья Георгиевна Рутто, настоящий археолог. Будучи молодой (и, видимо, нахальной), язаявила Наталье Георгиевне, что очень хочу в этом Музее работать. Почему-то никто не удивился, и оказалось, что шанс получить работу моей мечты все-таки есть. В настоящем археологическом подвале, лаборантом! Вот только нужно подождать, когда появится ставка.

С тех пор в Музей я ходила регулярно. Меня встречали Наталья Георгиевна и Игорь Георгиевич Петров, сокрушенно качали головами, просили не терять надежды. Время шло. Но однажды чудо все-таки свершилось: ставка нашлась, правда, не совсем та… Тоже лаборантом – вернее, секретарем – у Раиля Гумеровича Кузеева, директора Музея. Нужно было поработать там временно, недолго – а потом найдут другого секретаря, и в моем подвале все наладится. Мне признаться, такой оборот не очень понравился, но ведь впереди меня ждал настоящий археологический подвал, да и без работы было тяжеловато…

Была назначена встреча с «Шефом», его так все называли в Музее, очень важно было ему понравиться, а это, как я поняла, было очень непросто. А еще нужно было продемонстрировать навыки работы – хорошо и быстро печатать на машинке. Печатать я не умела. Совсем.  «Но ничего-ничего, это же так просто, научишься», – говорили мне. И отказаться от эксперимента было как-то неловко, и уж очень хотелось в археологи…

Мне дали текст и посадили за машинку. Шеф был занят, у дверей его кабинета ждали люди, заходили-уходили, прибегали-убегали, перешептывались-переглядывались. Я понимала, что, Шеф, видимо, грозный и страшный. Машинка «Ятрань» слушаться меня не хотела, то прорывала дырки в тонкой бумаге, то не пропечатывала совсем, тяжелая каретка каждый раз со страшным грохотом отъезжала далеко вбок, норовя стукнуть меня побольнее, текст скакал и прыгал. Мне становилось все тоскливей, а положение мое, казалось, все безнадежней: уйти уже нельзя, остаться стыдно. Наконец, устав переживать, я решила, что придется с этим смириться, мой подвал потерян навсегда, потому что взять на работу секретаря с такими умениями может только сумасшедший. Не может же академик Кузеев быть сумасшедшим. Собраться с духом, пережить минуты позора и уйти отсюда навсегда от таких хороших и добрых, и без всяких оснований верящих в меня Натальи Георгиевны и Игоря.

Наконец, меня пригласили в кабинет. Шеф сидел за столом – красивый, седой, немного усталый. На протянутый мной несчастный листок посмотрел как-то невнимательно и без особого интереса. Похоже, он его нисколько не смутил. Посмотрел на меня внимательно и спросил: «А ты кто?». Я стала путано объяснять, что, вот, мол, хотела работать в Музее, в подвале, но... И что зовут меня так-то, и я учусь на истфаке. Он послушал-послушал и стал расспрашивать меня обо всем подряд, подробно и с интересом – откуда я, где родилась, как в Уфе оказалась, у кого пишу курсовые, и кто мои родители, и какие я знаю языки. Я осмелела и отвечала охотно. «Ну, значит, ты – прирожденный этнограф» – заключил Шеф. Потом снова задал неожиданный вопрос: «Леночка, а ты не склочная, нет?». Я, удивилась еще сильнее: «Н-нет».

– Ну, тогда с завтрашнего дня приступай, приходи в 9.00 и не опаздывай!

– Ага! Только я – не этнограф, я археологом буду.

– А это мы потом поглядим.

…Вот так я оказалась в Музее. Что же это, если не везение? До сих пор остается загадкой, почему же Раиль Гумерович взял меня на работу. Пришла с улицы какая-то странная девчонка, без рекомендаций, ничего не умеющая, упрямая и глупая. Мало того – начиная с первой встречи, я все время с ним спорила. Но вот почему-то на работу взял.

{gallery}TXTS/2014/kuzeev_17_02_14{/gallery}

Музейные будни

Понимание, что мне невероятно повезло, что я оказалось рядом с человеком невероятного масштаба, что такого я уже никогда не встречу за всю свою жизнь, пришло гораздо позднее. А тогда это казалось таким естественным, само собой разумеющимся. Наверное, я думала, что все начальники бывают только такими, что вокруг меня таким вот, естественным, образом оказались умные, интеллигентные люди, и что атмосфера на работе всегда такая: с одной стороны, напряженная, а с другой – уютная, почти домашняя.

Печатать я научилась – действительно быстро, тем более что недостатка в практике не было. Работа всегда была. Шеф писал много и всегда правил, правил, правил. Поэтому надо было бесконечно перепечатывать тексты; иногда они заучивались, чуть ли не наизусть. Раиль Гумерович очень большое значение придавал литературному стилю, он буквально оттачивал все свои тексты, и никогда не позволял себе небрежности. В его текстах не было «воды», и каждое слово стояло на точно отведенном ему месте и означало именно то, что означало. Совсем недавно я поняла это снова, когда готовила раздел по этногенезу башкир для тома в серии «Народы и культуры». Нужно было составить не слишком большой по объему текст на основе книги Раиля Гумеровича «Происхождение башкирского народа». Как же оказалось тяжело! Он писал так плотно, так по существу, что каждое следующее предложение логично вытекало из предыдущего, и сокращать было решительно нечего, все написанное было важно и нужно. А когда-то вот такая, излишняя, на мой взгляд, пристрастность к написанному, все эти перестановки слов местами, замены, казались мне совершенно ненужными… Все же и так понятно, зачем столько раз переписывать? Самым противным было то, что именно мне приходилось это все перепечатывать… Смею надеяться, что работа с хорошими текстами все же пошла мне на пользу и впоследствии.

Рукописи же Раиля Гумеровича представляли собой тайнопись. Предложения перечеркивались, пересекались, переносились стрелками на обратную сторону листа, неровной вязью окаймляли текст со всех сторон, к листу прилагались какие-то обрывки, а к обрывкам еще обрывки. Почерк требовал дешифровки, исключающей логику, и понимался скорее интуитивно и из контекста, нежели из общепринятого изображения букв. Если поначалу мне приходилось частенько прибегать к помощи Гульнары Саляховой (Маленькой Гули), бывшей до меня помощницей Шефа, то потом я уже сама стала экспертом и читала тексты легко и свободно. Я стала даже получать какое-то особенное удовольствие, когда трудночитаемый ворох листов превращался в ровно отпечатанный текст, а особенную гордость испытывала, когда ко мне кто-то подходил и просил «перевести» на русский написанное Шефом.

Работать секретарем у Раиля Гумеровича было беспокойно. У него не было нормированных рабочих дней – ни для кого. Он не умел отдыхать, не любил отдыхать; он всегда работал, поэтому считал совершенно естественным, что все вокруг работают тоже. Он, как ребенок, обижался, когда, позвонив мне в общагу, обнаруживал, что я уехала на выходные домой, к родителям. Ему же требовалось срочно что-то напечатать – и как это я уехала, не отпросившись? «Надоели мне твои прогулки по Давлеканово» – недовольно ворчал он в понедельник.

Он не любил объяснять, как именно нужно выполнить его поручение: его просто нужно было выполнить, и все. Любимый диалог: «Когда это должно быть готово, Раиль Гумерович?». Он, коротко и быстро: «Вчера!». Мы шутили между собой: если Шеф скажет кому-нибудь из нас, что завтра в 16.00 нужно будет куда-то лететь и вести при этом самолет, то мы выслушаем и пойдем читать инструкцию по вождению самолета, а завтра вылетим, ровно в 16.00.

Помню, мне велено было разыскать всех авторов тома «Народы Башкортостана» и пригласить их на совещание к определенному дню и часу в Музей. Телефоны большинства из них имелись, и мне не составило труда их обзвонить – но с некоторыми пришлось повозиться. Один из преподавателей университета был в отпуске, телефона домашнего у него не было, к тому же, он еще и переехал. Помню, как я бродила по какой-то новостройке, пытаясь по очень неточному адресу найти этого человека, обходила дом за домом, звонила в каждую квартиру, натыкалась на незнакомых людей, объясняла, кто мне нужен. И все-таки нашла!

Еще Шеф часто давал задания неадекватные – то есть, не соответствующие моему уровню. Например, написать письмо в какое-нибудь важное министерство, коротко и весьма приблизительно объяснив, что должно быть в письме. А моей подруге Гульдар однажды велел написать чуть ли не Президенту Республики. Приходилось писать. Он брал текст, недовольно морщился, правил, ворчал, но в целом оставался доволен.

Он считал, что мы, лаборанты, непременно должны присутствовать на всех заседаниях Ученых Советов и на научных семинарах. Должны сидеть, слушать и учиться. Нам это, разумеется, не нравилось. Нам хотелось побездельничать в это время, когда все затихало, и весь народ забивался в кинозал. Мы хотели быть всего лишь лаборантами. А Шеф так не считал: он считал, что человек всегда больше круга его обязанностей, и что он всегда должен хотеть чему-то учиться, узнавать что-то новое и стремиться к большему. Поэтому меня непременно вытаскивали из моего любимого подвала и сажали на первый ряд, чтобы я не читала втихаря книжки, а внимательно слушала.

О том, как это было здорово, и как много мне это дало, я тоже поняла позднее. Кто только не выступал на наших семинарах! И тюркологи, и финно-угроведы, и слависты, и филологи, и географы, и археологи, и архитекторы. Классики и ученые мастодонты со всей страны и из-за рубежа. Они все дружили с Шефом и заезжали к нам запросто. Помнится, когда я приехала в Москву в докторантуру, меня удивило, что такого постоянно действующего регулярного семинара нет в Институте этнологии. Оказалось, что в Уфе я имела гораздо больше возможностей услышать выступления  известных ученых, чем в Москве. Ощущение, что Уфа – это, наверно, провинция, и что вся наука делается где-то там, в Москве или Питере, никогда не посещало нас, пока Шеф был с нами. Жизнь кипела, всегда что-то происходило, к нам кто-то приезжал, мы всегда что-то обсуждали. К нам медленно доходили новые книги – это да, а в остальном мы были на высоте. Мы были «кузеевские», мы сильно отличались от остальных, мы были особенные.

Важное место в нашей жизни занимал Музей. Мы его в шутку называли Музей Кузеевич. А Шеф любил говорить, что если мы работаем среди такой красоты, то и зарплату нам платить не обязательно. У нас был график дежурств, когда мы проводили экскурсии. По весне устраивались субботники, обязательные для всех: мы выносили на улицу, сушили и трясли музейные экспонаты, изгоняя из них моль и пыль. Такие музейные дни тогда тоже казались лишней нагрузкой; мы думали – почему бы не взять еще одного экскурсовода, чтобы освободить нас от этой повинности? Но Шеф считал, что мы не должны отрываться от Музея, и что это тоже нам пригодится. И, как всегда, был прав. Бывая в Музеях, я всегда думаю о людях, которые делали экспозицию, которые работают в фондах. И Музей перестает быть набором интересных экспонатов – за вещами всегда стоят люди, такие же, как мы.

Какой он был?

Описать Раиля Гумеровича очень трудно. Никаких слов не хватит, да я и не владею ими так виртуозно, чтобы суметь описать Шефа. Можно только пунктирно обозначить что-то основное. Вернее, что я считаю основным.  Думаю, для всех он был разным.

Самым главным в нем было жизнелюбие. Он любил жизнь – такой, какая есть, в любых обстоятельствах, в любых ситуациях. Ему никогда не было скучно. Он не терпел постных выражений лица: «Леночка, что это у тебя сегодня мировая скорбь на лице?». Он радовался любой погоде, и всегда приходил свежий, бодрый и энергичный. От него пахло ветром и хорошим парфюмом. Он всегда был одет с иголочки, у него были красивые белые-белые волосы. Как-то нам попалась на глаза анкета на выезд в Америку, где в графе «особые приметы» Шеф написал «седой».

Он всегда замечал твой новый воротничок или шарфик, он делал комплименты всем без исключения женщинам, молодым и старым, красивым и просто симпатичным. Мы все были в него слегка влюблены. Потому что его невозможно было не любить. Мы могли на него обижаться, даже злиться, но стоило ему появиться – и все обиды таяли. Его обаяние обезоруживало всех – даже врагов, которых было немало.

Еще Шеф был очень любопытным, ему все было интересно. Так любопытны бывают только дети, которые видят что-то в первый раз все и норовят потрогать, разглядеть, как следует, подержать в руках. Наш Шеф был именно так, по-детски, любопытен. Мне кажется, он с одинаковым интересом мог бы слушать рассказ об устройстве какого-нибудь двигателя, рецепт приготовления традиционной колбасы и план-проспект диссертации по геологии. Ему решительно все было интересно! Он слушал, задавал дополнительные вопросы – всегда, кстати, в тему; запоминал.

Классическая картинка из жизни нашего Диссертационного Совета. Идет защита диссертации по археологии. Народ в зале двух видов – этнографы, которым не очень-то понятно, о чем идет речь, и они скучают; и археологи, которым все понятно, и потому слушать не хочется, а уже пора бы закругляться и на банкет. Защищающийся археолог, вынутый из привычных джинсов и свитера и засунутый в строгий костюм, рассказывает о своем исследовании, чувствуя себя не в своей тарелке и не особенно надеясь разбудить аудиторию. Однако его внимательно слушают, слушает Шеф. Слушает, разглядывает непонятные таблички и графики, подходит поближе, читает подписи мелким шрифтом, что-то чиркает у себя в листочках, а потом начинает задавать вопросы, много вопросов, разных и специфических. Диссертант преображается, вскоре они поворачиваются к залу спиной и, тыча пальцами в таблички,  оживленно что-то обсуждают и спорят. Два человека, которым совершенно не скучно и есть о чем поговорить…

Шеф был очень остроумен. Не то, чтобы он постоянно сыпал остротами и веселил народ. Но у него в запасе всегда было меткое словцо, точное и ёмкое. Одной фразой, сказанной тихим голосом, он мог разрядить любую ситуацию.

Вспоминается такой случай. Подробностей, имен и названий точно не помню, но было это примерно так. Заседание Ученого Совета. Бойкий молодой аспирант представляет программу своего будущего диссертационного исследования. Волнуясь и, в то же время, с гордостью, читает  название – что-то вроде «Теоретико-методологические проблемы кросс-культурного исследования этнорегиональных особенностей этнодемографических, этнокультурных и этносоциальных процессов на территории Волго-Уральского региона на примере трансформаций этнической идентичности башкир и татар в исторической ретроспективе». Академик Раиль Гумерович Кузеев, внимательно выслушав название, благосклонно кивает: «Что ж, неплохое начало, пол авторского листа уже есть».

Когда Раиля Гумеровича не стало, мы, его ученики, как-то договорились и пошли на кладбище, зимой, в день его рождения. Потом собрались в кафе и стали его вспоминать. Сначала говорили с трудом, все время подступали слезы, сдавливали горло, мешали. Потом кто-то вспомнил один из таких вот смешных случаев, а потом еще, и еще. Смеялись до слез. И кто-то сказал – кажется, Лена Никанорова (теперь Нечвалода), что вот его только так и можно вспоминать – смеясь сквозь слёзы. Ну, не любил Раиль Гумерович слёз, он всегда радовался, в любых обстоятельствах!

Не могу подобрать точного слова еще для одной его важной черты. Демократичность? Звучит уж очень протокольно. Внимание к людям – как-то по-советски. Может быть, опять любопытство? Ему были чрезвычайно интересны люди – все, которых он встречал, с которыми общался. Он со всеми разговаривал на равных: с нами, лаборантами-аспирантами; вахтерами и шоферами, академиками и министрами. Нет, не то, чтобы он не понимал и не признавал всех этих иерархий, статусов, чинов и званий. Он прекрасно это понимал, считался с ними, и приспосабливался. Как иначе в нашей стране? Дело не в этом. Просто он разговаривал со всеми на равных. Он задавал тебе вопрос и действительно ждал твоего ответа, он не притворялся интересующимся, он действительно интересовался – что же ты об этом думаешь. Если не нравился твой ответ, он с тобой спорил, но не давил авторитетом, не говорил «Что это ты такое себе возомнила?». Он с тобой спорил; он хотел тебя разубедить и уважал твою позицию, считался с ней.

Может, поэтому, находясь рядом с ним, мы не осознавали до конца его масштаба и так много себе позволяли. По крайней мере, спорили мы с ним запросто и на полном серьезе. И обменивались колкостями, не самыми невинными и легкими. И еще мы любили ходить к нему в гости, по поводу и без повода. Когда стала подбирать фотографии к тексту, обнаружила, что большинство их сделаны у него дома, где мы сидим дружной компанией, в разных составах у Шефа дома, за столом, на фоне книг. Вот разве бывают такие начальники? Я больше ни разу подобного не встречала.

Еще он очень любил все новое. Новые направления и методы исследований, новые книги, новых людей. Все появлялось у нас в первую очередь. Даже первые компьютеры в Уфимском научном центре появились именно у нас, в Музее – громоздкие серые «двойки». Сейчас это, наверно, смешно звучит, но тогда именно мы первыми начали пользоваться интернетом.

Он считал, что самое ужасное для ученого – не иметь возможности для обмена идеями: «Нельзя сидеть на месте, нельзя вариться в собственном соку». Поэтому в самые сложные времена, когда наука практически не финансировалась, он как-то умудрялся отправлять нас на конференции и стажировки. Поэтому так важно было для него провести Конгресс этнографов в Уфе. Формально второй, а фактически первый. Такое большое, всероссийское мероприятие было организовано в России впервые. Последующие Конгрессы, на которые мы высаживались шумным уфимским, «кузеевским» десантом, становились все масштабнее. Только тот, уфимский, был первым. И до сих пор, когда кто-то вспоминает, как хорошо там все было организовано, я страшно радуюсь. Это было тяжелое время, мы дневали и ночевали в Музее, и еще долго располагали все события по единственной шкале: «Напомни, это было до Конгресса или после?» И Раиль Гумерович тогда заболел... Вспоминаю, как он опаздывал на заключительный банкет; говорили, что его увезли в больницу, напряжение росло, его все не было, веселье не клеилось. Наконец приехал! И все, кто был в зале, около трехсот человек, встали, когда он вошел.

Учитель

Мое увлечение археологией Раилю Гумеровичу не нравилось – он считал, что заниматься я должна, конечно же, его любимой этнографией. Сколько на эту тему было споров! Я все-таки перебралась в вожделенный подвал. Но он постоянно загружал меня своими поручениями, и постоянно говорил о преимуществе этнографии и как-то незаметно, сама не понимаю, как – потому что упрямства мне было не занимать – переубедил. Защитив диплом по археологии, я собиралась было уехать в Ижевск в аспирантуру. Но вдруг не смогла. Не смогла представить свою жизнь без этого Музея, без любимого города, без коллег, без Шефа, наконец.

Этнография при этом казалась мне наукой несерьезной и скучной, все мое детство в татарской деревне с бабушкой и дедушкой было сплошной этнографией. «Ну, и кому это может быть интересно?» – размышляла я про себя. Нужно было найти что-то необычное. Решение пришло неожиданно – после того, как я наткнулась на какую-то статью о старообрядцах. Выбор был сделан. Когда я пришла к Шефу со своей новой темой, он сильно удивился: «Раскольники? И откуда ты только это взяла?» Но разубеждать не стал, поворчал немного и махнул рукой. Просто чувствовал, наверно, что это важно  и в по-настоящему важных вещах не давил. С тех пор об археологии я, пожалуй, и не жалела, настолько увлеклась «раскольниками». Смешная деталь: мои конференции он называл «раскольничьими съездами»: «Ну, что поехала на очередной раскольничий съезд?»

Научным руководителем Раиль Гумерович был совсем не таким, как я себе представляла – он не обсуждал со мной подробно структуру моей работы, не предлагал названий параграфов и не вычитывал моих текстов, перечеркивая и переписывая, оставляя многочисленные пометки на полях, – как делали другие руководители. Он давал самые общие указания: «Начни с историографии», «Составь карту расселения» и т.д. Но мог между делом, как раз тогда, когда мои изыскания заходили в тупик, и дальнейшее направление терялось и не находилось – именно в этот момент, пробегая мимо, он мог спросить: «Ну, как?», и после моих путаных объяснений задать один-единственный вопрос или кинуть обрывок фразы, которые становились вдруг ключом к разгадке, после которых становилось все понятно и предельно ясно. «Так просто, как же я сама не додумалась?» Он учил самому бесценному – самостоятельно думать, ставить задачи и искать пути их решения, не бояться делать выводы и брать на себя ответственность. Как же мне все-таки повезло! Разве бывают еще такие руководители?

Он никогда прямо меня не хвалил – было даже как-то обидно, ведь я так старалась. Было очень неприятно, когда он однажды сказал мне, что я ни в коем случае не должна заниматься никакими организационными и административными делами, только исследованиями. Как же так? Разве у меня плохо получается? А теперь я понимаю, что это была самая большая похвала – пожалуй, даже и не заслуженная. Шеф считал меня исследователем. Чего уж больше?

Он всех нас учил многому – писать письма и отзывы, формулировать темы, водить экскурсии, работать в «поле» и в музейных фондах, разговаривать с людьми и улыбаться, когда грустно. Всему этому он нас учил, не давая никаких точных инструкций. Он каким-то образом устраивал все так, что мы учились этому сами.

О смысле жизни

Как-то Шеф заехал к нам в общагу. Да, это он мог запросто, если нужно было срочно утащить нас на работу. Я как раз писала реферат о смысле жизни в русской религиозной философии. Поэтому на столе у меня лежал солидный двухтомник, который так и назывался «Смысл жизни». Шеф ткнул в него пальцем: «О чём там?». Я стала рассказывать, что Семен Франк считал так, а Розанов эдак, а… «Интересно, только длинно. Я думаю, смысл жизни – в самореализации». И добавил, помолчав: «И в чувстве Справедливости». «Ну, да с самореализацией понятно, а вот со справедливостью как-то не очень. Ну, какая же справедливость, если все вокруг так, как сейчас? Есть богатые, и есть бедные, есть больные и есть здоровые…». «А это – смотря как понимать Справедливость. Например, если знать, что в конечном итоге каждый получает именно то, что ему нужно, что ему хочется, и что причитается…».

Пожалуй, никто лучше о смысле жизни в моем окружении так и не сказал. И все, что с нами случается, все справедливо.

«Без Шефа жить нельзя на свете, нет…»

Шеф очень нами гордился, даже хвастался нами: «Вот посмотрите, – говорил он какому-нибудь важному гостю Музея, – это вот наш тот-то, очень талантливый». Или: «А это у нас такая-то, Вы еще о ней услышите» и т.д. Он так в нас верил, так высоко поднимал планку и так много от нас ждал, что мы просто не могли его подвести. Мы же были «кузеевские».

Как же это было круто, быть «кузеевской»! Однажды на Соросовской летней школе в Казахстане зашла речь о научных руководителях, и я сказала, что у меня, вот, был Кузеев. Наступила оглушительная тишина, все разом обернулись ко мне, и в этой тишине кто-то спросил почти шепотом: «Тот самый Кузеев?!». Его книги в Казахстане невозможно было достать, мой экземпляр «Народов Южного Урала и Среднего Поволжья» по очереди копировали все участники школы, а я переживала, что он вконец развалится. Этот экземпляр, кстати, был с дарственной надписью: «Леночка, чего тебе пожелать – счастья или удачи?» – «Счастья, Раиль Гумерович!»

К юбилею Раиля Гумеровича мы подготовили целый спектакль, со стихами и танцами, сценками и скетчами, мне даже пришлось его изображать, напялив мужской пиджак и очки без стекол. И еще была песня-переделка. Нарядившись в пестрые цыганские юбки, мы весело пели: «Без Шефа жить нельзя на свете, нет! В нем наше счастье, как сказал поэт!». Как-то пересмотрев видеозапись с того вечера, когда Раиля Гумеровича уже не стало, я расплакалась и подумала, что ведь мы действительно не представляли, что его не будет с нами. Казалось, так будет всегда – мы и Шеф, и что жить без него на свете невозможно. Но вот уже много лет как-то живем... Кто где, рассыпались, разъехались. А когда собираемся вместе, сначала плачем, а потом – смеёмся. Ну, не любил он слёз, считал, что надо жить – и радоваться в любых обстоятельствах…

По инф. Полит.ру

• Расскажите об этом своим друзьям!

• Кейт Уинслет рассказала о съемках знаменитой сцены из «Титаника»
  
  Фильм Джеймса Кэмерона «Титаник» до сих пор популярен среди любителей кино. Фанаты спорят, мог ли Джек спастись вместе с Роуз, забравшись на дверь рядом с ней.
• Актер из сериала «Глухарь» с третьей попытки отдал мошенникам 5,7 млн рублей
  
  Актер из сериала «Глухарь» Николай Трифилов стал жертвой мошенников. Об этом сообщает Telegram-канал Mash.
• Светлане Немоляевой стало плохо на съемочной площадке
  
  Народная артистка РСФСР, звезда фильма «Служебный роман» Светлана Немоляева почувствовала себя плохо во время съемок фильма «Буратино».
• Врач рассказала, что нужно съесть перед сном, чтобы быстрее заснуть
  
  Теплое молоко может помочь подготовиться ко сну. Оно содержит аминокислоту триптофан, благоприятно воздействующую на нервную систему.
• Бабушка Полина расскажет о народных поверьях и праздниках
  
  Вместе с Полиной Рожновой, блогером Яндекс Дзен, можно с интересом полистать русский народный календарь. Полина Константиновна, например, знает, почему 3 ноября девушки искали особый лист. Этот лист посеребрен морозом. И если этого листочка дотянуться, то девушке прибавится красоты. И обязательно встретиться молодой человек, который увидит в девушке свою суженую.
• Ученые доказали, что Интернет положительно влияет на пожилых
  
  К такому выводу пришли мужи науки. Благотворно Сеть влияет на самооценку, удовлетворенность жизнью, здоровье и снижение симптомов депрессии у людей в 50+.
• Учитель на уроке высказался о теракте на Крымском мосту и получил срок
  
  Преподаватель истории и обществознания выразил свое мнение об инциденте на Крымском мосту во время урока и был осужден за это.
• Россиянам посоветовали в Михайлов день проявить к другим доброту
  
  21 ноября – Михайлов день. Этот народный праздник посвящен архангелу Михаилу – главному защитнику и покровителю воинов. Что можно и нельзя делать в этот день и и какой была чудесная помощь новгородцам от Михаила?
• Россиянам посоветовали выходить на пенсию позже ради увеличения выплаты
  
  Сенатор Ольга Епифанова раскрыла, какие способы могут помочь россиянам увеличить свою пенсию.
• В Крыму студенческим семьям с первенцем будут давать сертификаты в 1 млн рублей
  
  Глава Крыма Сергей Аксенов объявил, что планирует предоставлять студенческим семьям в регионе жилищные сертификаты на сумму в 1 миллион рублей при рождении первого ребенка. Соответствующий законопроект уже направлен на согласование.
• Мошенники начали отправлять россиянам подарки, чтобы получить секретный код
  
  В России появилась новая схема мошенничества с взломом аккаунтов на госуслугах: киберпреступники отправляют цветы или другие подарки жертве, после чего запрашивают у нее "код подтверждения доставки", который фактически дает доступ к порталу госуслуг.
• Собака пришла из ниоткуда и спасла потерявшуюся в тайге сибирячку
  
  В тайге, заблудившись при сборе брусники, оказалась жительница севера Иркутской области по имени Галина.
• Мужчине подарили полёт на самолёте, который разбился
  
  В Словении разбился самолет, на борту которого находились три человека. Легкомоторное судно совершало обзорный полет и разбилось из-за туманной погоды.
• Половина всех оставшихся в России самолетов Airbus стала недоступна для полетов
  
  Российские авиакомпании временно прекратили эксплуатацию 34 самолетов Airbus A320/A321neo, это половина от всего количества таких самолетов в стране.
• Ученые нашли способ борьбы с глухотой и слепотой на генном уровне
  
  Ученые из Гарвардской медицинской школы совершили значительный прогресс в разработке генной терапии для лечения синдрома Ашера типа 1F - редкого заболевания, которое приводит к потере слуха и прогрессирующей слепоте.
• Загадочную смерть Брюса Ли раскрыли спустя 51 год
  
  После 51 года загадочную смерть Брюса Ли раскрыли. Испанские медики подтвердили, что причиной не стал ни обезболивающий препарат, ни заказ мафии, а простая вода.
• Дмитрий Маликов считает, что семейные кризисы могут укрепить брак
  
  Певец Дмитрий Маликов признался, что переживал кризисы в отношениях с супругой Еленой Изаксон, с которой состоит в браке с 1999 года. Об этом он сообщил на RuTube-шоу «По душам» Романа Костомарова.
• Хью Джекман рассказал о своей борьбе с раком и призвал пользоваться солнцезащитным кремом
  
  В 2013 году у звезды Голливуда Хью Джекмана обнаружили рак кожи – базальноклеточную карциному. Благодаря своевременному обращению к врачам, актёру была оказана вся необходимая помощь.
• София Ротару выставила на продажу квартиру в Москве
  
  В интернете появилось объявление о продаже трёхкомнатной квартиры Софии Ротару в центре Москвы. Покупатель пока не нашелся, но любопытные граждане выстроились в очередь, чтобы увидеть апартаменты своими глазами.
• Василий Ливанов отказался от обследований и попросил выписать его из больницы
  
  Народный артист РСФСР Василий Ливанов самостоятельно попросил выписать его из больницы и отказался от обследований. Об этом сообщает Telegram-канал Shot.