Всё впереди, надежда (рассказ)

1. Надежда Семёновна прожила без мужа двенадцать лет, привыкла быть одна, правда, домой с работы не торопилась, часто задерживалась за своим столом в углу небольшого кабинета, перепроверяла всю бухгалтерскую цифирь, не особенно доверяя мудрёной компьютерной программе. Отсюда же, с разрешения начальства, раз в две недели звонила по межгороду детям – сыну и дочери... Мобильный телефон она себе не завела, обходилась домашним: не с кем разговаривать особо, да и не о чем. Давние знакомые если и звонили, то начинали жаловаться на здоровье и жизненные неурядицы, зачем ей это, своих проблем хватает. Внуков­то один раз только и видела после их переезда, когда удалось подкопить деньжат, подменив на время отпуска подругу – в коммерческой фирме, где бухгалтеры получали намного больше, чем в бюджетной сфере. Была потом возможность устроиться туда на постоянную работу, но Надежда Семёновна как огня боялась разноцветных бухгалтерий, была уверена, что, сколько верёвочке ни виться, конец придёт. Ладно, Бог с ней, с зарплатой, всё равно поездка тогда принесла сплошные переживания.

У Коли, сына, совершенно разладились отношения с женой, которая критиковала каждый его шаг, и он искал утешения в кругу друзей, выпивая порой сверх меры. С приездом матери сын попытался восстать против диктата супруги, но это привело только к большим скандалам. Для внуков «бабка», как они её называли вслед за матерью, была бы, наверное, вообще пустым местом, если бы не мешала свободе их времяпрепровождения в тесной квартире... В общем, Наталья Семёновна там и недели не выдержала, уехала к дочери, благо добраться можно было на электричке – некомфортно, зато дёшево.

Как получилось, что дети оказались вдали от неё, она в своё время даже толком не поняла: всё внимание, все силы, все деньги тогда уходили на попытки спасти жизнь мужу. И когда Коля известил, что перебирается с семьёй за Урал, на родину жены, которая за время отпуска сумела там найти работу для обоих и хороший обмен квартиры с небольшой доплатой, только и сказала: «С Богом!»

И вот что интересно, жена­то Колина здесь, в Иркутске, характер свой особенно не показывала, а когда случались редкие стычки, сын воспринимал это с юмором, мол, ночь придёт и всё наладится. Почему так повернулось после переезда? Наверное, сказалось, что её инициативой и решением всё устроилось так, а не иначе. Да ещё и у мужа на новом месте карьера застопорилась, а потом и вовсе из мастеров в бригадиры турнули, на невыгодный участок. Сцепился с начальством, которое рабочих премии лишило по надуманной причине. «Украли, чтобы себя премировать за экономию фонда заработной платы», – сделал вывод сын. Так ли всё было, откуда ей знать. Коля с детства любил приукрасить свои поступки, всё ему не хватало похвалы и уважения. Отца­правдолюбца это злило даже больше, чем мальчишечьи шалости...

Эх, Миша­Миша, надо же было так сломаться! Сильный мужик был, труженик, рабочим званием своим гордился: «На нас вся страна держится!» – говорил. Когда генсеки начали меняться один за другим, всё пытался в кого­то верить. Про Андропова говорил: «Этот порядок наведёт, давно пора». Перестройку вначале на «ура» принял, за «Горбача» горой стоял, потом перестал понимать, что тот делает, на Ельцина надежды возложил: «Этот мужик страну на ноги поставит!»

Где теперь та страна, которой, как воздух, нужны были квалифицированные рабочие? А там же, где и завод, который разграбили и закрыли, лишив людей заработка, а многих и самой жизни. Помыкавшись без постоянной работы, Михаил, передовик и рационализатор, работяга и трезвенник, запил, уже ни во что и никому не веря. А без денег что пить будешь – только дрянь всякую. Как­то с двумя друзьями, тоже бывшими заводчанами, раздобыли литровую бутылку заморского спирта. Пили в углу двора около гаражей, за кустами, не сразу соседи и заметили, что все трое вповалку лежат. Надежда Семёновна как раз с работы шла, когда их скорая помощь увозила. Да поздно, один Михаил выжил, может, и на горе себе: почти ослеп, пищевод сжёг, печень в решето превратилась.

На лекарства, диетическое питание и знахарей­целителей денег уйму угрохали, пришлось дачу продать. Полтора года мучений тянулись, как вечность, а умер Миша внезапно как­то: сидел на кровати, новости слушал по телевизору, а потом прилёг на бок – и всё... Так она и осталась одна – сама себе надежда и опора.

Многое передумала Надежда Семёновна, пока ехала в электричке к дочери Нине. У той тоже проблем выше головы. Мужик её, Илья, ввязался в какую­то финансовую авантюру, говорил, что дело беспроигрышное, скоро они разбогатеют и уедут жить за границу из этой нищей страны. Назанимал он солидную сумму, чтобы, значит, в большем выигрыше оказаться. Не разбогател, обвели его вокруг пальца. А тут аккурат дефолт грянул, долги возросли сверх всякой меры. Один крутой кредитор наезжать начал, счётчик включил, а потом предложил отработать долг – поучаствовать в разборках с другой криминальной группой. Илья разрядником был по стрельбе из пистолета, и когда всё началось, двоих положил двумя выстрелами – это потом экспертиза подтвердила. Про ту стычку даже по центральному телевиденью рассказывали: и гранаты там рвались, и автоматы трещали... В общем, отработал Илья долг, да от милиции не ушёл, взрывом гранаты контузило. Получил большой срок, а Нина одна с дочкой осталась. Работала она в налоговой инспекции, была хорошим специалистом по выявлению хитрых способов сокрытия доходов. Ни подкупы, ни угрозы её не брали. Денег в государственную казну возвращала много, а зарплата – кот наплакал. Нашёлся один умный фирмач, предложил ей перейти к нему на службу и заняться обратным процессом – как можно изощрённее скрывать доходы. Официальную зарплату, конечно, положил небольшую, но ежемесячная добавка «в конверте» вместе с премиями за успешные махинации составляла очень приличную сумму.

И началась у Нины совсем другая эпоха. Когда Надежда Семёновна к ней приехала, только руками развела. Ну, обстановка там, тряпки это ладно. А вот личная жизнь... Решила Нина, что свободные отношения, о которых теперь и эстрада, и кино, и телешоу трубят, это как раз то, что ей подходит. «Ты, мать, в мою постель не заглядывай, – сказала. – Пока я ещё выгляжу неплохо и нравлюсь, буду собирать свой урожай. А про любовь и верность слышать больше не хочу. Мне от мужиков только одно надо. Я и за Илью­то вышла потому, что забеременела. Не знаю я, что такое ваша большая и красивая любовь, про которую поэты пишут, понимаешь?!» А ведь и внучка уже не маленькая, всё, небось, понимает, видит, как мать то с одним, то с другим, то с третьим, то к себе домой приведёт, то дома не ночует... Девочка нервной растёт, учится плоховато, долго ли и в дурную компанию угодить. Вон, в подъезде шприцы валяются...

Предложила она Нине внучку к себе взять от греха подальше в прямом смысле этого слова, и такой ответ получила, что на следующий день собралась и уехала. «Вы в одной стране жили, а мы в другой, – заявила матери Нина. – Вас коммунисты в такой моральной узде держали, что церкови не снилось. Что ты в жизни видела, кроме работы? Любовь? Какая любовь в однокомнатной квартирке при двоих детях? Двухкомнатную­то отец получил, когда мы уже выросли, а ведь гордостью завода называли! Да, зарплата у него была почти как у директора, сыты­одеты были, в завтрашнем дне уверены, а лишнее сказать боялись, по телевизору смотреть нечего было – одна политика. Мы в другой стране живём, и пусть не всё гладко, зато свободны от указаний, как нам жить и что нам делать. И дочь мою замшелой моралью не пичкай, сама себе путь выберет...» Ещё что­то говорила, но у Надежды Семёновны в ушах зашумело, в глазах искры поплыли – давление подскочило. Пришлось таблетки пить, отлёживаться. А Нина опять ушла на всю ночь...

Господи, как же это всё так вывернулось­то в людях наизнанку?! Почему на её голову свалились чуть не все несчастья этого переломного времени?

2.

Несчастья несчастьями, а жизнь шла потихоньку: работа, домашние дела, телевизор, прогулки по выходным... Квартиру Надежда Семёновна содержала в завидной чистоте, каждая вещь имела своё место и редко с этого места трогалась. Стирала, гладила, мыла, пылесосила даже чаще, чем была в этом необходимость, за размеренными занятиями и время проходило размеренно. Вязать вот почти бросила – глаза на работе уставали от компьютера больше, чем от бумаг. Правда, и бумажной работы почти не убавилось, сначала­то махнули на неё рукой, а потом, как все компьютеры в сети полетели, вирус какой­то сожрал все данные, полгода их восстанавливали параллельно с основной работой. Только то и помогло, что Надежда Семёновна всё перепроверяла и записывала в большую общую тетрадь аккуратным почерком.

Когда на службе заговорили о необходимости омоложения кадров, Надежда Семёновна, единственная работающая пенсионерка в группе, поняла, что скоро ей придётся писать заявление об увольнении. Так и вышло. Проводили её, правда, тепло, добрых слов наговорили, подарили небольшой плоский телевизор.

Свобода. Что с ней делать? Дачи и то нет, а подкопленных за последние годы денег не хватит даже на неразработанный земельный участок. Да и хватило бы, так здоровье уже не то, чтобы поднимать «целину».

Однажды, переключаясь с сериала на сериал, наткнулась Надежда Семёновна на беседу священника, послушала и подумала: «А почему бы действительно в церковь не сходить, может, полегчает на душе?» Посоветовалась с верующей соседкой и отправилась на воскресную службу. Странным ей там всё показалось, нереальным каким­то, чуждым. Постояла в уголке у входа и пошла восвояси.

За ней мужчина вышел и уже за церковной оградой остановил, завёл разговор, представился: Михаил Петрович. У Надежды Семёновны сердце ёкнуло, ведь в точь, как её Мишу звали. И возраста примерно её, может, чуть постарше, одет скромно, но не бедно, глаза внимательные, участливые. Поинтересовался, первый ли раз она в церкви была, почему ушла с таким потерянным видом, о себе сказал, что не столько верит, сколько хотел бы верить, что не пустота там, за гранью жизни, что, может быть, ждёт его встреча с ушедшей два года назад женой и погибшим в Чечне сыном: «Я ведь, в общем­то, прагматик. Думаю, если Бог есть, значит, и молитвы мои не зря. Сейчас вот за здравие родственников на Украине свечку поставил, попросил Господа, чтобы быстрее там война кончилась, чтобы братьев­славян наших вразумил, что нельзя кровные связи рвать в угоду чужим амбициям. А если нет Бога, и ничего за той чертой нет, так я ведь ничего и не теряю. А душу отвожу в церкви, словно с ушедшими пообщаюсь...»

Побродили они по улицам, посидели на набережной Ангары, и женщину прорвало, рассказала новому знакомому о всех своих бедах. Он посочувствовал, сказал, что отчаиваться не надо, нужно продолжать жить, найти себе занятие по душе, круг общения, может быть, завести кошку или собаку. Попросил номер телефона и в следующие выходные пригласил к себе на дачу.

Удивительное дело, ничего особенного в их отношениях не было, а словно бы снова смысл в её жизни появился, надежда на что­то лучшее. Книги читать начала из небольшой семейной библиотеки, раньше как­то всё некогда было, да и желания не возникало, только пыль с томов стирала во время уборки. А Михаил Петрович оказался завзятым книгочеем, стал давать свои книги, потом говорили о том, что там написано, и странно так получалось, будто не о сочинённом кем­то говорят, а о жизни, о знакомых обоим людях и событиях. С каждой встречей они становились ближе и нужнее друг другу.

Через полгода Михаил Петрович предложил жить вместе, в его «хоромах» почти в центре города, а её квартиру сдавать, хорошая добавка к их пенсиям получится. Надежда Семёновна обещала подумать.

А думы снова привели её в расстройство. Вот она свою жизнь устроит, а детям так и не сможет ничем помочь, не нужны им её советы и участие. Расстроившись, попросила, наконец, Михаила Петровича взять её с собой в церковь. Рядом с ним и в церкви всё оказалось по­другому. Словно через свою душу открыл он для неё другой мир, ввёл туда за руку, испрося для неё благословения. Надежду Семёновну смущало то, что она некрещёная в храм пришла за детей просить и молитв не знает, но Михаил Петрович успокоил: «Материнское сердце путь к Богу всегда найдёт. Молись своими словами, какие от души идут...»

Она и молилась своими словами, просила, чтобы Бог Колин характер укрепил, чтобы Нина образумилась, чтобы внуки и внучка нашли правильную дорогу в жизни, чтобы не пришлось на их долю ни войны, ни разрухи... Сама и не вспомнит уже всё, о чём просила, и казалось ей, что не в пустоту уходят слова, а слушает её кто­то внимательно и одобряет: «Всё впереди, Надежда...» Окрылила даже сама возможность просить и надеяться, такое облегчение принесла, что Надежда Семёновна вышла на улицу со слезами на просветлённых глазах.

Но, видимо, переволновалась она изрядно. К ночи подскочило давление, пришлось вызывать скорую помощь. Наставили ей уколов, врач прописала постельный режим. Утром позвонил Михаил Петрович, узнав о её болезни, приехал помогать, ходил в аптеку, готовил, сидел рядом, держа её за руку.

Когда зазвонил телефон, взял трубку. Это в кои­то веки сам позвонил Коля. Поднял матери настроение и этим, и доброй вестью: у них на заводе сменилось начальство, месяц назад его назначили заместителем начальника цеха; жена наконец­то перестала его «пилить», они словно бы переживают вторую молодость и собираются перед Новым годом приехать к ней в гости, на юбилей. Конечно, поинтересовался, что это за мужчина взял трубку. Надежда Семёновна ответила, что болеет и за ней ухаживает хороший друг. «Ладно, – весело отреагировал Николай, – приедем, посмотрим, что это за дружба между мужчиной и женщиной!»

Наталья Семёновна смутилась, искоса глянула на Михаила и подумала: «А действительно, дружба это, или что­то большее? – от этой мысли тепло разлилось по телу. – Я ведь ещё не такая уж и старая, шестьдесят только стукнет».

Михаил Петрович, который по её словесной реакции уловил суть событий в семье сына, поддержал материнскую радость.

– Вот видишь, Надежда, дошла твоя молитва до Бога!

– Что ты, Миша, у Коли ведь всё наладилось раньше, чем...

– Неважно, – перебил её «хороший друг», наклонился и поцеловал в губы.

• Расскажите об этом своим друзьям!