Тоня. Рассказ |
26 Июня 2015 г. |
Тишина – редкая минута в сутолоке больничных будней. Час ночи. Длинный коридор уходит во тьму. Мягко ступая, обходит свои владения дежурный хирург... Вдруг из палаты, закрыв лицо руками, выбегает медсестра. Сотрясаясь от приглушённых рыданий, ничего не видя перед собой, она ткнулась в протянутые руки врача и, захлёбываясь, вне себя от обиды, шепчет: – Да что же это такое, Валерий Иванович? Сколько же этот Старицкий будет изводить нас? Ну, болеет, ну, тя-жёлый – ясно! Но ято ему ничего плохого не сделала. Я не могу больше работать, завтра же уволюсь. – Успокойся, Тонечка. Что случилось? – Это ужасно! Сегодня ему совсем плохо, он отказывался есть весь день. Сейчас высокая температура. Я принесла ему молока запить таблетки. А он послал меня к чёрту... – Тоня, Тоня, нам с тобой исцелять людей надо. Кто знает, что в его душе творится? А знать надо... На боль-ных не сердятся. Успокойся, ты же сильная духом девушка. Возьми полотенце, вытри слёзы. Всё? Вот и умница. А теперь пошли. Мы на дежурстве. Тоня идёт вдоль палат. В этой слышно сонное дыхание – спят. Под окнами, скрипнув тормозами, остановилась машина скорой помощи. Приглушённые голоса, торопливые шаги, стук дверей: несут больного. А вот в этой палате слышен тяжёлый стон. Тоня вздыхает и неслышно, как тень, проскальзывает в палату. ...Тяжёлое забытьё охватило Степана Старицкого. Перед воспалённым воображением проносятся лихора-дочные видения. Он на берегу. Небо затянуло тучами, гремит гром, и каждый его удар болью отзывается в голо-ве. Тёмная волна набегает на берег, хватает измученное тело, с размаху швыряет, бьёт о прибрежные камни. Куда ни повернёшь голову – бурный водоворот не даёт вздохнуть, кажется, что этот вздох последний и другого не будет. Сверлящая боль в ногах и позвоночнике лишает сознания... Тоня торопливо делает ему обезболивающий укол, с беспокойством считает пульс. Степан прислушивается. Что это? Далёкий отголосок печальной мелодии реет в воздухе. Это поёт она... На-таша. Вот она рядом, в порыве любви протягивает ему руки и нежно, как дыхание ветра, касается его лба. «Ната-ша, как хорошо, что ты со мной», – Степан открывает глаза, выражение муки в них исчезает. Он смотрит на Тоню осмысленно. Вот она стоит со шприцем, беленькая, хрупкая, как снежинка, и такая же светлая, чистая. Узкие пока-тые плечи, шея туго охвачена стоячим воротничком халата, скромно подвязаны светлые волосы косынкой с крас-ным крестом. Прогнать её? Закричать, чтобы снова убежала, заплакала? Нет, не хочется. И что он всегда ругает её? Непонятно. Ведь она совсем ещё девочка, в её широко открытых, совсем детских глазах отражается страх и острая жалость. Жалость раздражает Степана. Она напоминает ему, что он другой, не такой, как эти здоровые, цветущие люди. Какое это счастье – двигаться: когда захотел – встал, побежал. А он? Инвалид, способный только давить койку, да просить судно. Накричать можно, но смотреть, как уходит она, опасливо втянув голову, закрыв лицо руками, – мучительно и стыдно. – Сестрица, – голос его необычно мягкий. – Мне уже легче. Идите и усните. Вы устали, – говорит и пугается сам: сейчас она уйдёт, он останется один, зловещая тьма будет снова надвигаться со всех углов, жаром дышать над ухом. – Я посижу. Расскажите о себе. ...Родителей Степан не помнит – они убиты на войне, его подобрали несмышлёнышем. Рос среди таких же покалеченных войной ребятишек в детском доме вместе с Наташей. Она была для него всё: братишкасорванец, заботливая сестра и любимая девушка. Вместе окончили ПТУ, он – слесарьмонтажник, она – операторхимик. Будущее казалось ясным, надёжным: интересная работа, увлечение спортом (футбол, гимнастика), дальше не-пременно институт имени Лесгафта, а может быть, слава мастера спорта. Накануне матча, который должен был решить его спортивную судьбу, они с Наташей сидели на мягкой зелени у берега реки. От неё веяло свежестью, плескалась волна о песчаный берег. – Наташа, – заговорил Степан, – а я подал заявление в завком на квартиру. В течение месяца будет сдан дом для молодожёнов. – Голос его дрогнул. – Ты станешь хозяйкой в нём? Навсегда. Наташа молча обвила руками его голову и, не в силах скрыть радость, прошептала: – Дороже тебя у меня нет никого на всём белом свете, с тобой – на всю жизнь. Река оделась в белое полотно тумана, на востоке загоралась утренняя заря, когда рука об руку они возвра-щались в город. ...Заводская футбольная команда «Труд» играла с «Бурей», командой шахтёров. Исход игры решил гол, заби-тый Степаном в последний момент игры. Гулом водопада взметнулся крик восхищения среди болельщиков, при-ветствующих героя дня. И громче всех кричала, как звезда ночного неба, одна брюнетка. При выходе со стадиона взгляд Степана был властно перехвачен взглядом брюнетки и прикован к себе. Медленно, как на выставке, повер-нулась она вокруг, вызывающе улыбнулась, и Степан имел полную возможность оценить сквозь прозрачную блузку контуры её высокой груди. – Здорово ты играл, лучше всех, – произнесла она певуче. – Виола, – представилась и бесцеремонно взяла Степана под руку. – Можно неплохо провести время в ресторане «Кавказ»... Степан оторопел: вблизи она была ещё лучше. Но не свет звезды ночного неба – холодный сверкающий – излу-чала она, а от жара земного послушного тела закружилась у него голова, и гулко забилось сердце. Он обтёр ладо-нью вспотевший лоб разом и шагнул в освещённые призрачным светом двери ресторана. И ни в ту, ни в последую-щие минуты и дни не мог разобраться Степан, какая сила помогла ему забыть о встрече с Наташей, какая сила унесла его к новому дому. Подняв голову вверх, он показывал Виоле обещанную ему квартиру. Виола кивала голо-вой, близкоблизко прижималась к Степану. Дом нравился ей. Через месяц сыграли свадьбу. – Обрадовала меня дочка, – растроганно повторял отец Виолы, старый токарь. – Хорошего парня выбрала, рабочую косточку. Думаю, сумеет тебя в руки взять. А то – шутка? Два года поступает в институт и всё без толку. Разбаловали единственную дочку, красавицу: не работает, не учится – баклуши бьёт. Не могли мы с матерью вожжи затянуть – пускай муж затягивает. Женитьба в корне изменила жизнь Степана. Виола не работала. Она любила рестораны, дорогие наряды, славу красивой женщины. Но не это тревожило Степана. Чтото неладное стало твориться с его здоровьем. По-сле работы он стал ощущать противную дрожь в коленях, ноги уставали, подгибались, как ватные, и Степан, на-тянуто смеясь над собственной неловкостью, падал на пол. Тренировки были заброшены. На танцы Виола ходи-ла одна. Обращаться к врачам Степан не хотел, болезнь казалась ошибкой, несерьёзной усталостью. Но вот на-ступил день, когда он упал на холодные камни тротуара и не смог встать, беспомощно хватал пальцами воздух. Паралич ног приковал его к постели. Подозревали опухоль спинного мозга. В крупной клинике его оперировал знаменитый профессорнейрохирург, опухоли не нашёл, обещал, что со временем будет ходить. Степана пере-вели в санаторий. Заболевание затянулось, выздоровление не наступало. Товарищи писали ему письма, приез-жали по очереди, шумные, оживлённые, здоровые. По их лицам Степан видел, что они ужасались переменам в нём и жалели, а он не хотел жалости. Их ужас вселял в него бессилие, отнимал надежду. На письма он не отве-чал, с друзьями не разговаривал, упрашивая сотрудников санатория никого к нему не пускать. От Виолы тоже пришло письмо. Она поступила, наконецто, в театральное училище, и в этой новой жизни Степан был лишний. От друзей он узнал, что Наташа живёт в городе – не одна, а с сыном, по улице Красина, 32. А сына этого Сте-пан не видел никогда. Он не писал Наташе, она не знает о нём ничего. Зачем? Разве он нужен комунибудь? Ин-валид, калека. А память подставляла ему услужливо одну за другой картины прошлой жизни, и всегда в мыслях рядом стояла Наташа. В бесконечности длинных бессонных ночей он корчился, как береста на огне, истекая чёрной горечью запоздавшего раскаянья... «Бессердечная, каменная кукла», – кусая губы, чтобы не расплакаться, казнилась Тоня. То ли это относилось к Виоле, встреча с которой поломала Степану жизнь, то ли к самой Тоне, испытавшей неприязнь там, где нужны были сочувствие, немедленное энергичное вмешательство. Она посмотрела ему в лицо. Это было исхудалое молодое лицо, постаревшее от тяжёлых дум, с чёрными глазами, в которых сейчас светилась трогательная до-верчивость, с несмелой улыбкой на бледных губах. Неожиданно для себя Тоня наклонилась и поцеловала его в лоб, ощутив в ответ слабое пожатие. Но взгляд его, прикрытый длинными ресницами, был устремлён не на Тоню, а кудато далекодалеко, и призывала душа его не её. Улица Красина... Тоня осматривается вокруг, она пришла тайно от Степана с твёрдой уверенностью в необ-ходимости всё рассказать Наташе. Ведь человек гибнет! Не может она равнодушно смотреть на это. Дом № 32 – пятиэтажка, вокруг газоны, дорожки, на клумбах кивают головами ромашки, ярко желтеют весёлые ноготки. Раз-ноголосый говор детворы висит в воздухе – рядом детская площадка. Изза поворота, счастливо крича и смеясь, топает на толстеньких ножках мальчишка в белой панамке. Чтото знакомое в его чёрных глазах и пушистых рес-ницах. Как он похож на Степана! А вот и мать. Лёгкая походка, тревожные светлые глаза – она вся в порыве мате-ринской любви, как птица, стремительно летящая к своему птенцу. – Тише, сынок, упадёшь, разобьёшься! Именно такой заботливой, быстрой должна быть Наташа. – Это вы? – Тоня подходит к ней. – Нам надо поговорить. – Помню ли я его? – взволнованно переспрашивает Наташа, когда они вошли в комнату. – Сынок не даёт за-быть. Я не разыскивала никогда, не хотела мешать его счастью. Пускай не со мной, лишь бы был счастлив. А всё равно ждала постоянно. Думала, когда бы ни пришёл, каким бы ни пришёл – лишь бы вернулся... Конечно же, едем, ни одной минуты не оставлю его в больнице одного. Будем вместе стараться выздоравливать. ...Надпись на фотографии: «Дорогая сестричка Тоня, хоть прошло много лет, но мы тебя помним. Высылаю на па-мять семейное фото. Поздравь: я окончил техникум лёгкой промышленности, направлен на работу модельером обувной фабрики. Я давно уже хожу, правда, где с костылями, где с палочкой. В семье – лад. Сын перешёл в 5й класс. Благодарная семья Старицких...»
Тэги: |
|