Первый заход (Из записок таксатора)

31 августа этого года исполнилось 60 лет, как в моей трудовой книжке появилась первая запись о зачислении меня на должность инженера-таксатора в Ташкентскую лесоустроительную экспедицию. С тех пор моя трудовая деятельность была связана только с лесоустройством. Я был предан своей профессии почти суеверно и сделался вдохновенным лесным скитальцем. Восемь полевых сезонов прошагал таксатором по таёжным дебрям в лямках нелёгкого рюкзака...

Анатолий Матвеевич Лядецкий, молодой специалист-таксатор, Лидия Потаповна Лядецкая, Елена Петровна Пожарова. 1958 г.

Таксатор и «бичи»

Таксатор – это прежде всего специалист по таксации леса. Он же – работодатель и приёмщик работы, отвечающий за технику безопасности и противопожарную безопасность на своём участке работ, организатор котлового питания и учётчик продовольствия, радист, моторист, бухгалтер, кассир, а также прокурор и судья в своём таксаторском отряде. Разумеется, он ещё заядлый рыбак и охотник, грибник и ягодник, знаток и ценитель природы и фотограф-любитель. А рабочая сила у таксатора не комсомольцы-романтики, когда-то ехавшие «за туманом и за запахом тайги», а «бичи» и «бомжи». В большинстве своём это бывшие зэки, отсидевшие разные сроки в лагерях. Таксатор принимал на работу бичей, не обращая внимания на судимость, отсутствие паспорта и трудовой, по одной лишь справке об освобождении, и они вкалывали пуще, чем в лагерях, благо – труд не подневольный, работа сдельная и заработок приличный. Они стойко переносили таёжную жизнь. Здесь их никто не оскорблял, не унижал, не обсчитывал; таксатор относился к ним как к равным, деля хлеб и соль, питаясь из одного котла. И они были готовы идти за ним в огонь и в воду. А некоторые, перекантовавшись зиму в кочегарках, на вокзалах, на чужих дачах, в подвалах, а то и в канализационных колодцах, по весне снова шли в экспедицию и непременно к таксатору, с которым уже работали.

Памятный полевой сезон

В 1958 году Ташкентской лесоустроительной экспедиции предстояло устраивать Салтымаковский лесхоз Кемеровской области. Это был мой первый полевой сезон.

Весной, как только открылась навигация, экспедиция в составе четырёх партий по три таксаторских отряда в каждой, с рабочими и таборным имуществом из Кемерово по реке Томь на самоходной барже прибыла в Салтымаково. Отсюда отрядам на арендованных в лесхозе и леспромхозе лошадях предстояло добираться до своих рабочих участков. Трём отрядам нашей партии, два из которых возглавляли женщины (одна из них моя жена, так как на пятом курсе я женился на однокурснице) предстояло за 30 км по раскисшему зимнику перевезти своё таборное имущество в захолустный посёлок с типично таёжным названием Медвежка.

Мы ещё и понятия не имели, как поставить палатку, не то что завьючить лошадь. А лошади местами по брюхо вязли в болоте, вьюки сползали набок, и никто толком не умел обращаться ни с лошадьми, ни с вьюками – хоть плачь! Добрались на второй день. В посёлке находилась контора лесничества, и был магазин. Закупили продукты и разъехались по своим рабочим участкам. А чем мог обеспечить нас сельский магазин, в который зимой на тракторных санях завозили продукты на всё лето? В нашем рационе были в основном каши и макаронные изделия на постном масле, так как мясных консервов не было.

Поскольку леса лесхоза относились к категории резервных, а рельеф гористый (предгорья Кузнецкого Алатау), квартальные просеки (обычно два на четыре километра) не разрубались, а границы кварталов устанавливались по естественным рубежам – хребтам, рекам и ручьям. Поэтому рабочих было всего четверо. Приходилось много ходить, чтоб не тратить время на частую перебазировку табора. Но когда буйные травы достигли высоты человеческого роста и продираться через эти джунгли стало трудно, я стал использовать двух имеющихся вьючных лошадей – мерина Гнедка и кобылу Булануху, уходя в заход на пять-шесть дней. Впереди на Гнедке, постелив на вьючное седло телогрейку, двигался рабочий и прямо с лошади делал затёски на деревьях, а следом Булануха несла меня в кавалерийском седле. Я держал таксаторскую папку с аэроснимками перед собой, контролировал наше местоположение, в нужном месте останавливался и таксировал.

Пропажа

В конце июня я поехал в Салтымаково в штаб-квартиру партии с первым отчётом. На следующий день после обеда выехал обратно. На исходе дня добрался до сенокоса, где стояла большая шатровая палатка, а день был воскресный, и все сенокосчики, видимо, разъехались по домам. Решил здесь заночевать, чтобы ночью не тащиться лесом по тропе на табор. Проснулся чуть свет и собрался ехать, но лошади нигде нет. По следу на влажной дороге определил, что она ушла «домой» в Салтымаково, освободившись от моих неумелых пут. Занёс седло в палатку, накрыл ворохом сена и потопал в Салтымаково. Булануху нашёл во дворе конюшни лесхоза, загнав в конюшню, еле поймал. Забрался на её худую костистую спину и отбыл восвояси. Сенокосчики уже были все в сборе, но меня ждала неприятная неожиданность: седло из палатки исчезло, и никто ничего «не видел» и «не знает». Я чуть на завыл от отчаянья! Только поздно ночью, на пределе человеческих сил, добрался до Медвежки, переночевал у лесничего, а утром позвонил в лесхоз и попросил передать начальнику партии, что у меня украли седло. Пусть заявит в милицию. Но никто не приехал разбираться с этим делом.

Теперь в заходы отправлялись с одной лошадью, завьючив её всем необходимым, а сами продирались пешком. Это было мучительно!

Однажды моя жена со своего табора поехала в Медвежку за продуктами и увидела возле магазина привязанную лошадь под кавалерийским седлом. А мы знали, что у местных кавалерийских сёдел нет, только казачьи. Она отвернула кожаный потник под стременем, увидела наш инвентарный номер и стала снимать седло. Вышел мужик и набросился на неё с руганью. «Это ты будешь в милиции объяснять, откуда у тебя седло с экспедиционным инвентарным номером!» – сказала она, и он замолчал....

Рябчиков жуй, как буржуй

Как-то в середине августа мы двигались таксационным ходом вдоль ручья. Вдруг с шумом поднялся выводок небольших птиц с хохолком, похожих на «курочку рябу» и тут же расселся на деревьях. Я видел их впервые, но сразу догадался, что это и есть тот самый рябчик, которого обожали гурманы-буржуи. Ну что же, отведаем и мы этого деликатеса! И я прямо с лошади перестрелял половину выводка, пока остальные не разлетелись. Рабочий спешился и подобрал три птицы. Вечером двух отварил на обед, а оставшегося порезал на кусочки, бросил в бульон и сварил вермишелевый суп, которым мы поужинали и позавтракали. Но этого было явно маловато: после скромного студенческого стола я, при росте 170 см весил 55 кг, да и у рабочего живот тоже прилипал к позвоночнику. А потому хотелось чего-то посытнее, и я решил заменить макароны картошкой. С помощью бутылки раздобыл у лесника Степана ведро картошки и мы, прихватив пятилитровый казанок, которыми нас обеспечивала экспедиция, двинули в очередной заход. На ночлег остановились у ручья с хорошим кормом для лошадей. Я занялся оборудованием ночлега под пологом векового кедра, а рабочий Анатолий Канцедалов, оказавшийся довольно искусным кулинаром, принялся готовить ужин. Из пяти добытых рябчиков двух отварил в котелке до полуготовности и обжарил в масле – это на обед. А остальных натушил с луком и картошкой. Да, это блюдо, которое он называл «кавардаком», стоило того, чтобы пожертвовать двухсотграммовым флаконом спирта, который я берёг для медицинских надобностей! Сытые и умиротворённые, мы растянулись в спальных мешках, наслаждаясь комфортом под сенью кедра. С тех пор «кавардак» стал моим фирменным полевым блюдом...

Ещё одна потеря

Дня через два, продираясь по старой гари с поваленными ветром деревьями, Гнедок напоролся на острый сучок и вырвал кусок кожи с мясом ниже груди. Пришлось возвращаться на табор. Перегрузили всё на Булануху и повели лошадей в поводу. Гнедка оставил на лечение и попечение техника Лены Пожаровой, впоследствии ставшей женой моего друга Аркадия Вовк, а мне кумой.

К вечеру третьего дня, оставляя за собой промятый в высоком травостое след, спустились к небольшой речушке с вызывающим недоумение названием – Килька. Разумеется, эта морская рыбёшка в ней никогда не водилась, однако в ямках с хрустально чистой водой стояли крупненькие хариусы. Смотанная удочка у меня всегда с собой, а наживку из паута они хватали жадно... Вечером зажарили в казанке рябчиков, нажарили рыбы и сварили тройную уху, остатки которой к утру превратились в студень.

А когда забрезжил рассвет, первое, что я увидел, открыв глаза, – Булануха с обрывком верёвки на шее свободно разгуливала возле нашего бивака. Несмотря на все наши усилия, поймать её нам не удалось. Осталась куча таборного имущества: вьючное седло, спальные мешки, кошма, тент, посуда, топор, ружьё с патронами, папка с бумагами, которое за мной числилось и немало весило. Решили выносить всё на себе. Разделили, увязали, навьючились и, сгорбившись, пошли по взгорьям, солнцем палимы, а за нами, привлекаемая запахом пота, вся кровососущая братия: полчище комаров, кусючих слепней, маленькой злобной мошки и паутов... Нас зашкаливало от бессильной злости, поскольку кроме крепкого мата мы ничего им противопоставить не могли! Диметилфтолат был, но он защищал, когда спокойно едешь на лошади. На закате следующего дня со своей тяжёлой, неудобной, за всё цеплявшейся ношей, со спинами в разводах соли от пота, еле держась на ногах, мы притащились на табор. У меня теплилась надежда, что лошадь вернулась на табор или ушла в Салтымаково, но больше её никто не видел – пропала без вести. И к физически тяжёлой работе, когда у нас в распоряжении были только ноги, у меня прибавилась ещё и душевная боль.

Всё когда-нибудь кончается

Рана у Гнедка вскоре подзажила, он отъелся на сочной отаве, что росла рядом на сенокосе, с ним мы и закончили участок где-то в первой декаде октября. Закончили свои участки остальные таксаторы, и все собрались в Медвежке. Лесничий Володя Цыганков разместил нас в конторе лесничества. Стали думать, как вывезти имущество в Салтымаково на оставшихся пяти лошадях. А тут неожиданно выпал снег. Мы совсем приуныли: предстояло брести 30 км по снегу с вьючным караваном. Однако воспряли духом, когда позвонил начальник партии и сообщил, что днями в Медвежку выйдет санный трактор с продуктами для магазина. Он оплатил обратный рейс, и нас вывезли. Лошадей сдали, а с Буланухой встала проблема. Она была старая, норовистая, мало работала, затраты на своё содержание не окупала, поэтому её балансовая стоимость была большая, и мне едва хватало всего полевого заработка, чтобы за неё рассчитаться. Но благодаря начальнику партии Валентину Ивановичу Овчинникову проблему удалось решить: лошадь просто списали «на колбасу». И обошлась мне эта «колбаса» в половину месячного оклада.

Такова хроника моего первого полевого сезона.

Это было незабвенное для меня время. Проходят годы, в которых столько пережито, а жизнь заметает их следы...

P. S. Я поздравляю всех коллег лесоустроителей и работников лесного хозяйства с профессиональным праздником – Днём работников леса! Желаю, чтобы он долго зеленел в душе у вас и наяву.

• Расскажите об этом своим друзьям!