Окно в природу. Рассказы из книги «Лесной аквариум»

Рассказы из книги «Лесной аквариум» Владислава Огаркова.

Самый страшный зверь

А не страшно ли одному в тайге? А какой там самый страшный зверь? Об этом часто спрашивают охотников.

Если спрашивают из аудитории, то для экономии времени обычно отвечаю, что бояться вообще ничего не надо. Ни в тайге, ни в городе. Ни ночью, ни днем не стоит страшиться, если совесть чиста. Да, на городской улице может кирпич на голову свалиться, могут бандиты напасть. И это более вероятно, чем нападение зверя в лесу.

Но есть один случай, который в памяти стоит особняком. Рассказать об этом можно и нужно, не слишком экономя время.

Остановил мотоцикл, осматриваюсь – никого поблизости? Нет, ни души не видать. Перетаскиваю технику через кювет и прячу в придорожных кустах. Никто его здесь не тронет. С дороги не видно, а пешеходов тут нет и быть не может. На таежной трассе Усть-Илимск – Братск это одно из самых безлюдных мест. Рюкзак на плечи, ружье туда же – и вперед.

Хочу пройтись по старой охотничьей тропе, разведать новые места. Тропой давно никто не ходит, даже трава не примята. Но видно ее хорошо, можно и шагу прибавить.

Едва успел так подумать, как приходится включить «стоп» и смотреть, не отрываясь, вперед. Там, далеко за деревьями, мелькнуло что-то темное. Зверь? Ничего не успел увидеть, но мелькнуло точно, могу под присягой подтвердить. В такое время звери обычно не ходят, они днем отлеживаются. Хотя, конечно, всякое бывает. А в стволе даже патрона нет. Срочно надо загнать.

Тем временем снова мелькнуло. Теперь уже ближе. Похоже на быстро идущего человека. Но как его туда занесло? Тоже охотник? Не может быть… Туда не проходил, трава не примята, тогда откуда идет?

И все-таки человек.

Ясно вижу, что худощав, одет в черную рабочую куртку и черные штаны, обут в сапоги. Ничего не несет, руки пустые. За плечами тоже ничего, как так? Праздно гуляющий?

Человека с ружьем он пока не видит, может напугаться, рукой подать до стресса. Чтобы не допустить того, выхожу из деревьев, открыто стою на тропе, с любопытством слежу за его приближением. Сейчас он идет на крутой подъем, силится быстро взять его, но ходок неважный, походка выдает. Голову опустил, смотрит под ноги.

До встречи остается с полсотни метров, подъем еще круче, и незнакомец наконец поднял голову…

Увидев меня, неподвижно стоящего наверху, он резко дернулся и замер. Несколько секунд молча смотрим друг на друга. Кто таков? Ничего не могу понять. На человека, промышляющего в тайге, совершенно не похож. Не охотник, не рыбак, не грибник… С пустыми руками, в черной одежде, коротко стриженый. Да ведь это зэк! Да, беглый заключенный. В голове тут же пронеслось, что дальше по трассе поселок Эдучанка, где большая колония уголовников. Работают на лесоповале, вот он и сбежал. Наткнулся на тропу, на дорогу надеется выйти.

Мысли молнией пронеслись, все встало по своим местам. Тяну ремень с плеча, хочу взять ружье, чтобы увидел – голыми руками не возьмешь…

Взять не успел. Только снял ремень, как ситуация сама разрешилась. Он крутанулся на месте, едва не упав, и бросился бежать назад по тропе. Но бежать невозможно, круто, и он, как заяц, поскакал.

Шуршание и треск быстро удаляются и вот уже совсем стихли. Он, кажется, ни разу не оглянулся… Затаился, что ли? Может быть и так. Пересидит в кустах дотемна, потом на дорогу выйдет. Или… Или подберется поближе, будет за мной наблюдать.

Почему-то тоже захотелось бежать отсюда без оглядки. И побежал, пошел в обратную сторону – так скоро зачастил ногами, как только мог.

Бежал, плохо понимая зачем, и, естественно, с оглядкой. Несколько раз останавливался, прислушиваясь, не преследует ли черный человек. Голова на этот момент будто отключилась, ногами и всем телом владел обычный животный инстинкт. Проще говоря, страх. Ноги цеплялись за корни, по лицу то и дело хлестали ветки, просили одуматься, но лицо оставалось каменным и было, увы, далеким от осмысленного выражения.

Только отъехав на приличное расстояние, остановил мотоцикл, сварил чай на костре и занялся «разбором полетов».

Матерый уголовник не убежал бы сразу. Он, скорее всего, попытался бы сам подойти, разговор затеять, что-то выведать, ружьем и рюкзаком завладеть. Этот убежал, увидев чужого человека. Зачем? Ну, прошел бы просто мимо, поздоровался… Ладно, допустим, убежал из лагеря. Может быть, соседи по нарам довели до того, что сбежал. Там это могут. В конце концов, может, и не зэк, кто-то другой – есть вероятность.

Разбежались, оба страху поддались. Живем в одной стране, говорим на одном языке и боимся друг друга. Боимся потому, что оба знаем: встретить в тайге человека может быть опасней, чем волка, рысь и даже медведя.

Интересная ситуация. Считая свое общество развитым, мы «развились» до того, что людей, своих соотечественников, боимся больше, чем зверей. В чужом подъезде, в лифте, на дороге, в центре города ночью и в лесу среди бела дня. Добрый десяток причин найдется к тому. Легко. Труднее признать, что никто здесь не приложил усилий больше, чем мы сами. Придется об этом подумать.

Думал ли о том сам рассказчик, допивая свой чай? Нет, конечно. Ведь для того, чтобы думать, надо слезть с мотоцикла, побольше пожить среди людей, послушать, повидать, повзрослеть.

А тропа, где случилась немая сцена, – она так и осталась неразведанной. Больше не бывал в этом месте, пропало всякое желание исследовать его. Что тут поделаешь? Бывает и так.

***

Ромашка

Да, так и назвали – ручей Ромашка. Есть такой к северу от Усть-Илимска. Место когда-то интересное и часто в те времена посещаемое.

Ромашек, правда, на его берегах не замечалось, не растут они здесь. Это не помешало, однако, одной девушке из тургруппы «Глухари» выдвинуть смелую версию. Ручей похож на ромашку, говорила девушка, если смотреть сверху. Ведь исток дают сразу несколько родников, бьющих у подножия полукруглой скалистой гряды. Это и будут лепестки ромашки. Еще немного фантазии – и рыжая лужица, куда сходятся все родники, станет сердцевиной цветка. Дальше пойдет стебель – сам ручей.

Что ни говори, а название отличное. Второго такого не найдешь.

В истоке ручей не замерзает. Даже в крещенские морозы, когда любой звук, едва родившись, тут же глохнет, увязая в густом морозном воздухе.

Идешь, бывало, на лыжах, тишина стоит оглушающая, будто замерзли даже звуки… Но вот и знакомый ельник, где-то здесь живет Ромашка. Тут надо снять шапку, затаить дыхание. Сквозь снежную толщу пробивается тихая музыка – задумчивые переборы арфы, игра на гуслях, всплески флейты, старинный клавесин.

Многие годы ручей служил людям. В кустах ольховника и тальника еще сохранились следы от нескольких мельниц, моловших зерно.

Самый старый сруб, поставленный, должно быть, в прошлом веке, совсем уже истлел, его лишь можно угадать по темному квадрату высокой и густой крапивы, растущей из мельницы, перемолотой временем в труху.

А вот последняя мельница еще недавно радовала глаз крепкими смолисто-желтыми стенами и совсем редкими вещами.

Было здесь такое, что в диковинку сегодня. Где, к примеру, увидишь желоб для пропуска воды? Только в музее. А здесь их было несколько, вытесанных из цельных осиновых стволов, за десятки лет не погнивших от влаги на улице, хоть сейчас годных снова работать. Удивительно легкие, несмотря на размеры, – метров по пяти длиной, в полметра в отсеке. А не погнили потому (и легкие по той же причине), что сделаны из осины – лучшего в Сибири дерева для таких дел.

Недаром только из нее, из осины, по всем сибирским рекам мастерили легкие лодки-долбленки, способные ходить по любой воде, служившие десятки лет без ремонта. И вмещала такая долбленка не только охотника с его поклажей, но и тушу добытого зверя.

Желоба, понятное дело, направляли воду на мельничное колесо. Для этого надо составить их в линию, погрузив самый первый в ручей. Тогда часть потока направляется к колесу и с силой бьет в его лопасти. Колесо (двухметровое!), в свою очередь, было главным двигателем всей мельницы. Через систему каких-то деревянных штуковин, через большущие зубастые шестерни, тоже деревянные, колесо передавало вращение на жернов. И нам, ходившим с тургруппой «Глухари», было дано видеть это неповторимое зрелище.

Поглазеть на то мог каждый, кто согласится отшагать всего-то десяток километров и ночевать в лесных условиях.

Гигантское колесо приходило в движение нехотя, как бы раздумывая, надо ли попусту суетиться-крутиться. Но хрустальный поток отметает сомнения – надо! Он давит на лопасти, заставляя весь механизм проворачиваться и набирать обороты. Уже через минуту-другую прекращались всякие стоны и скрипы в деревянных деталях, колесо вертелось по-молодецки лихо, и что-то там внутри постукивало, в такт приплясывало.

Словно старого тестя наконец уломали выйти в круг, и пошел он дробью стучать плясовую на свадьбе.

Зрелище всех восхищало, особенно новичков, впервые увидевших такое. Парни деловито разглядывали диковинный механизм, пробовали на крепость детали, а девушки, помнится, даже хлопали в ладоши.

Мельничные жернова к той поре остались не у дел, лежали на земле неподалеку, зарастали травой и кустами. Тяжелые, с места не сдвинешь, из камня неизвестной породы. Зернисто-белые на вид, будто из одной сахарной глыбы вытесанные, – лизнуть хочется.

Редким и приятным событием становилось такое привычное для туристов дело, как ночевка. А все потому, что жилая половина мельницы стояла прямо над ручьем, опираясь на крепкие лиственничные столбы, которым ни время, ни вода нипочем.

Песня ручья замечалась всеми, кому хватало места на широких артельных нарах (те, кому не хватало, ночевали на чердаке). Разговоры сами собой умолкали, потому что хотелось слушать мелодию, льющуюся в сердце. Она слышалась снизу, сквозь дощатый настил, разделявший жилье и ручей. Незатейливая, простая, как деревенский рожок, мелодия нравилась всем – поклонникам современных шлягеров и ценителям классики.

Случалось, часами лежали и слушали идущий снизу тихий говорок.

Проснешься посреди ночи, услышишь и улыбнешься в темноту. Хорошо! От того хорошо, что ты еще здесь и друзья твои тоже здесь и сейчас, а вставать только завтра. Радуешься тому, что в сонной тишине воркуют голубь с голубкой, динькают серебряные колокольцы, постукивают молоточки эльфов.

Легко вяжутся мысли – чистые и белые, как кружева. Никакая грязь не шла на ум в этом славном месте.

Но все когда-то уходит. Был всем известный ручей, а ныне есть неприметный пыльный распадок под трамвайными рельсами, что связывают город Усть-Илимск с лесопромышленным комплексом. По дну распадка течет слабая водичка – ручей Ромашка. И пусть лишь немногие помнят то, что стоит за странным названием. Даже малым числом, даже разрозненные воспоминания – наш золотой запас, который дороже золота.

• Расскажите об этом своим друзьям!