И приснился мне Пушкин...

Чтобы понять чужую душу, надо иметь свою.

Утро было серым. Таким серым, как будто кто-то по матовой бумаге акварельными красками написал темно-синие облака. Но все-таки что-то в этой пасмурной утренней мгле светило теплом. Что же это? Может, это моя крошечная дочка, которая спит в деревянной кроватке? Заглянула – спит крепко. Слава богу, пускай получше выспится, не разбудить бы, а то полночи мы с ней не спали. Может, просто пошире раздвинуть плотные шторы и увидеть где-то там, за крышами окрестных домов, спрятавшееся солнце?.. Посмотрела в окно – да нет, не в шторах дело. Солнца сегодня нет и не будет. Но почему мне сегодня так радостно?

Ах да, вспомнила! Мне приснился Пушкин! Неужели это правда? Конечно! Я восстановила свой сон от первой минуты до последней. И сразу от окон, от штор и даже от стен повеяло забытым ощущением счастья. Сомнений не было: сегодня я видела Александра Сергеевича – живым! Это было невероятно: ведь поэт был для меня, как и для многих моих современников, далеким-далеким, почти никогда не жившим, скрытым за пеленой веков и томами книг.

Хотя это не точно. Он всегда был рядом, но – в виде книги, страницы и слова. А это, согласитесь, все-таки не человек. Это – образ, миф. В детстве мне казалось, что Пушкин – это что-то такое легкое, как кораблик: «Ветер по морю гуляет И кораблик подгоняет. Он бежит себе в волнах На раздутых парусах...» А лет в семь я почувствовала, что в каждой пушкинской сказке есть доля мистики. В «Золотом петушке», например, кто такая шамаханская царица? И почему она всех убивает? Это же вовсе не детская сказка, а детективная история со множеством неизвестных. У меня была виниловая пластинка, где на розовом кругляшке после слова «Мелодия» было написано: «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях». Я эту пластинку слушала раз сорок, пока почти всю не выучила. Любила и «Сказку о рыбаке и рыбке» и только став взрослой, поняла, что сказка эта – про человеческую жадность, злобу и зависть. Такой человек – с несытым оком и завистливым сердцем – не будет счастлив никогда. Поймай он хоть сто золотых рыбок, все равно в итоге станет той самой старухой у разбитого корыта. А самой любимой в школьном возрасте у меня стала сказка «Жених», где в конце есть такие слова: «Прославилась Наташа, и вся тут песня наша». Я ее представляла во всех подробностях... Как Наташа заблудилась в лесу, как вышла к избушке разбойников, как потом атаман палец отрубил пленной девушке, и кольцо заскакало по половицам, а Наташа в своем укрытии стояла ни жива ни мертва. Я эту сказку брала потом с собой в университет и читала между лекциями, уносясь в мир пушкинских фантазий. Как Наташа была невольной пленницей разбойников, так моя душа была в плену фантазий и мистики пушкинских сказок. Я понимала, что эти сказки – не совсем для детей, они – для нас для всех.

Ну, а потом еще была передача «Театр у микрофона», когда я, придя из школы, бросив портфель в прихожей на старое кресло и сняв черный фартук, оставшись в одном коричневом платье, замирала перед радиоприемником. Московские актеры читали «Капитанскую дочку». И я забывала поесть, окаменев на стуле посреди кухни! А «Маленькие трагедии», которые шли по телевизору? Хорошо помню Смоктуновского в роли Сальери, Высоцкого в роли Дон Жуана, Юрского в роли поэта-импровизатора. Пушкин запросто входил в мою жизнь, он был моим спутником все годы моего детства и моей юности. Когда пришло время сдавать экзамены на филологическом, я обнаружила, что пушкинскую лирику я знаю всю, а проза – это вообще почти мое прошлое. Трагедию Самсона Вырина из «Станционного смотрителя» я переживала как свою собственную, залив слезами всю книгу, где она была напечатана. Потом уже поняла: мы жили бедно, почти нищенски – оба родителя были геологами в институте, младшими научными сотрудниками. Самым большим богатством у нас были книги и журналы – вся наша двухкомнатная квартирка с окнами на Ангару была забита книгами. И еще – камнями, необработанными или едва обработанными минералами. Но я всегда чувствовала, что наш дом – полная чаша! Ведь пищи для души было вдоволь. И Александр Сергеевич был моим первым другом. Однажды удивилась, попав в квартиру одноклассницы, обилию книг. Ее мама заведовала отделом на центральном телеграфе, а папа работал водителем-дальнобойщиком, развозил продукты по области. Во время тотального дефицита в доме у них апельсины и мандарины стояли ящиками, в вазочках таяли шоколадные конфеты «Мишка на севере» и «Белочка», засыхал зефир в шоколаде, потому что их никто уже не ел. На стенах, на диванах и на полу были шерстяные узорные ковры, что делало шаги бесшумными. Но главное – все шкафы были полны собраниями сочинений Пушкина, Толстого, Диккенса, Конан Дойля, Джека Лондона... Я робко, боясь отказа, попросила книгу домой – почитать.

– Бери! – сразу сказала одноклассница. – У нас их все равно никто не читает.

– А зачем же они тут стоят? – искренне удивилась я.

– Для красоты! – рассмеялась подружка.

Я взяла томик Пушкина и увидела, что некоторые страницы неразрезанные, потому что эту книгу и впрямь никто никогда не читал. Помню, тогда, в детстве, я поняла, что обладающий материальными благами может быть отчаянно бедным, потому что душа его еще слепа.

И вот сегодня, проснувшись утром, я поняла – а Пушкин-то жив! Во сне он стоял передо мной – невероятно красивый, умный, из плоти и крови. Это перевернуло сознание. Пушкин для меня отныне и навсегда – не листок бумаги, не страница в старом томе, не надпись на титульном листе. И я стала вспоминать свой сон, разворачивая, как свиток, эпизод за эпизодом.

Мой сон был нереально ярким и отчетливым. Впервые в жизни я была на море. На Черном море, где, я знаю, бывал и Пушкин в годы юности. Он бывал в Гурзуфе, нырял со скалы, плавал и взбирался по крутым скалам, залитым солнцем. А сейчас я вижу деревянный пирс, уходящий в море. И мы вдвоем сидим на теплых досках. Опустив ноги в воду, мы с Пушкиным ловим рыбу. И почему-то я совсем не удивилась тому, что рядом – мой любимый поэт. Кому же еще и быть рядом со мной, как не ему? Мы так давно знакомы. Я каждый день читаю книгу Вересаева «Пушкин в жизни», уже выучила ее наизусть, а все равно рука не поднимается убрать книгу на полку. Кажется, уберешь – и станет в доме совсем пусто. Снова и снова я перечитываю все тома из собрания сочинений Александра Сергеевича. Я привыкла начинать свой день, да и заканчивать его строчками из произведений любимого поэта.

И вот в моем сне мы с ним рыбачим. Как старые приятели, сидим плечом к плечу и молчим. Я вижу, как по песчаному дну струится золотая сеть. Это солнце, проходя сквозь мелкую рябь, рисует на дне сеточку из золотых лучей. Раннее утро. Солнышко еще не палит, а ласково греет, едва касаясь наших спин. Я в ситцевом белом платье, а Александр Сергеевич в шелковой черной рубашке, рукава закатаны до локтей, в атласном коричневом жилете и в летних черных брюках, до колен закатанных. Я вижу сквозь прозрачную волну его и свои босые ноги. И удочки.

Вдруг – звонок. В телефонной трубке зазвучал голос Марины, моей близкой подруги:

– Оксана, мы сегодня с Колодкиной к тебе приедем! Ничего не готовь, мы ненадолго.

Радость в моей душе заплескалась через край! Озерцо маленькое – вот и плещется. Неужели ко мне придут в гости? Сразу две однокурсницы? Вот здорово! Вот это радость! Большая радость! Чем их накормить? Куда посадить? Я наготовила, как на Маланьину свадьбу. И рис с курицей, и капусту потушила с мясом, и салаты разные, и чай с чабрецом заварила, и даже торт купила. Чтобы они остались довольны и пришли ко мне еще! Я была так рада, что, бегая по кухне и по дому, пела свои любимые песенки. Визбора, Высоцкого, Аду Якушеву...

Раздался звонок, дверь распахнулась – у порога стояли мои подруги – Марина и Милена. Живые! Настоящие! Я их так ждала.

– Мы ненадолго, мы по делу, – с порога строго заявила Марина.

– Нет, девочки мои любимые, я вас так просто не отпущу. Сначала за стол, а потом уже дело! – ответила я, обнимая их и забирая пальто.

Они мыли руки, что-то говорили, мы все смеялись. Они подарили мне и дочке два белых полотенца. Одно большое, другое маленькое, с шелковой зеленой тесемочкой, пришитой по краю. Я сразу сказала, что такими полотенцами только по праздникам можно вытираться. Так они мне дороги – мои девчонки. И бесценен их подарок. Наевшись, девушки перешли к делу.

– Нам нужен твой диплом об окончании университета, – сказала Марина. – Понимаешь, Колодкина хочет стать главным бухгалтером, а высшего образования у нее нет. Ее же отчислили за неуспеваемость после второго курса.

– Поэтому мне нужен твой диплом, чтобы сделать его копию, – подтвердила Милена.

– То есть, сделать Милене фальшивый диплом? – окаменела я.

– Ну да, – рассмеялась Марина. – Да ты не бойся, ничего страшного. Если что – скажешь, что твой диплом украли. И ты ни при чем.

– Как же так? – спросила я. – А почему же ты, Марина, свой диплом не отдала? Вы и живете в соседних домах и дружите уже давно.

Лицо Марины сразу потемнело, глаза изменили свой цвет. Как будто тот, кто ходит за человеком с левой стороны, вошел в нее и посмотрел на меня своим леденящим душу взором.

– Ну ты ведь дома сидишь! У тебя ребенок. Да и кому ты нужна? И кому нужен твой диплом? А я – работаю, мне диплом требуется каждый день. Я свой документ отдать не могу!

Глядя на ее каменное лицо, на пустые и злые глазницы, я поняла: диплом надо отдать. Ведь я, действительно, никому не нужна, кроме своего ребенка. И диплом мой тоже никому не нужен.

– Да ладно ты, не расстраивайся! – успокоила меня Милена. – Мне просто твой диплом необходим как образец. А фамилия в нем будет стоять моя. Твой диплом все равно лежит мертвым грузом. И тебя никто ни к какой ответственности не привлечет.

Я покорно отдала диплом, и они ушли. Прошел год, а мне никто не звонил – ни Милена, ни Марина. Обеспокоенная судьбой своего диплома, я стала звонить сама. «Что ты мне-то звонишь? – набросилась на меня Марина со злостью. – Ты же не мне отдала документ, а Колодкиной! Тебя никто насильно не заставлял. Сама виновата, что ты такая. Вот ей и звони!» Еле-еле дозвонилась я до Милены, она почему-то никак не хотела брать трубку. Когда услышала мой голос, капризно сказала:

– Да мне вообще твой диплом не пригодился! Только мне ехать к тебе домой и отдавать его некогда. Давай так. Я завтра еду утром к восьми на работу. Ты стой в семь сорок на остановке. Подойдет маршрутка, я тебе его отдам и сразу уеду, чтобы на работу не опоздать.

– Хорошо, – сказала я, и голос мой показался мне чужим.

Утром я стояла на остановке. Мороз был за тридцать. Пар валил из дверей переполненных автобусов, шел изо рта ссутулившихся прохожих. Все бежали бегом, стремясь поскорее сесть в автобус или забежать в магазин. Я стояла на остановке, не смея отлучиться: вдруг сейчас подъедет Милена и, не увидев меня, проедет мимо? Сорок минут показались мне вечностью. Я обморозила лицо, руки и ноги. А Милена так и не приехала. Я позвонила ей вечером.

– Ну, извини, подруга! Я проспала сегодня, – рассмеявшись, сказала Милена.

И я поняла, что фамилия «Колодкина» не зря дается человеку. И далеко не каждому сибиряку «повезло» с такой фамилией. Надо было очень отличиться человеку, чтобы это прозвище прилипло к нему и его потомкам на всю жизнь... На следующее утро я вновь побрела на остановку к половине восьмого. Я подготовилась – утеплилась. На этот раз лицо мое закрывал длинный фиолетовый шарф, на ногах были не сапоги, а валенки. На удивление, маршрутка с Миленой появилась в морозных клубах через десять минут. Только Милену я так и не увидела. Отъехала автоматическая дверь, из нее высунулась рука, в которой был мой диплом. Я взяла его. Дверь захлопнулась – маршрутка укатила. А я осталась стоять с зажатым в руке дипломом. Конечно, выходить и говорить мне «спасибо» – очень холодно. Сегодня минус тридцать пять. Сжавшись в комок, скрючившись, я шла, глотая слезы, к дочке, которая за все это время так и не проснулась. И слава богу!

• Расскажите об этом своим друзьям!