Экстремаль. Часть 2 |
06 Июля 2012 г. |
Начало: http://moi-goda.ru/pereval/ekstremal-chast-1 Сосед с тройником, собственно и выдернувший сига, разбойно-бичеватого вида и неопределённо пожилого возраста, оживился необыкновенно, приосанился и принялся раздавать команды направо и налево. — Эй, ну-ка тарань пол-литру! Есть-есть у тебя, не жмись, на...А ты расколотку на... живенько! Дело-то на... международное на... Крещение будем на.., по всем байкальским правилам на... Он не матерился, преисполнившись ответственности момента, только «накал» для привычной связки слов. Наплескал полную кружку водки, густо посолил и поперчил куски мёрзлой рыбы грязными, прокуренными пальцами, отчего у бедного Янека подкатил комок к горлу. Но энтузиаст не давал опомниться. — До дна! — Потребовал он. — Теперь заедай на..! Мужики, проникнувшись духом международных связей, уже «таранили» к месту события полные и початые бутылки, рыбу, колбасу, хлеб... Каждый норовил чокнуться с удачливым иностранцем и по-детски обижались, когда он пытался отказываться. — Смир-р-на-а! — Вдруг рявкнул энтузиаст, и мужики послушно выстроились полукругом. Энтузиаст поднял обеими руками выловленного сига и... к ужасу Янека начал возить мокрым, слизистым хвостом по его лицу. Экзекуция была настолько неожиданна, унизительна и противна, что выдержал он её только благодаря оглушающей дозе водки. — Ур-ра-а ! — закричал энтузиаст. Камчатка дружно подхватила. Янек, видя это всенародное ликование, наконец, почувствовал себя героем. Его лицо, перепачканное подсыхающей слизью и чешуёй, сияло счастьем... В один момент он стал самой популярной фигурой в этой разношёрстной и подпитой компании, он всех любил, о таком триумфе среди мальчишек мечтал он в детские годы... Георгий наблюдал за происходящим, как мамаша за вознёй своих чад в песочнице. На льду и на воде он не позволял себе не то чтобы лишнего, но и самого малого: не раз убеждался, что с малого и начинается лишнее, а там и до беды недалеко... Две-три машины после встряски снялись с места, ещё две стояли особняком и экипажи их, солидные люди в очках, не принимали участия в неожиданном разгуляе. И ещё один застенчивый старичок одиноко кукожился у своих лунок; он всякий раз опасливо, как черепаха, втягивал голову в тулуп, когда весёлое буйство достигало апогея или приближался слишком близко неугомонный Энтузиаст. Они были как плюс и минус — энтузиаст и застенчивый. Гоша отметил про себя, что в любой компании возникают такие полюса, видно и в людской массе действует закон электричества... А Застенчивый меж тем, как-то по-крабьи бочком и незаметно подобрался к Георгию. Его скрипучий голосок, какой и ожидался от божьего одуванчика, в застенчивости своей срывался до шёпота: — Я извиняюсь... Простите за нескромность...Вы, я вижу, человек солидный, не чета... Иностранец ваш, извиняюсь, как сюда попал? — Обыкновенно. Купил путёвку и приехал... — По официальным, стало быть, каналам? — А по каким ещё? Во всяком случае, не диверсант... Застенчивый задышал ровнее. Боязливо оглянувшись продолжил: — Публика эта, извиняюсь, не смущает? Иностранец всё-таки... — Мужики как мужики, — пожал плечами Гоша, — иностранец тоже почти свой, из славян... — А он, извиняюсь, из православных будет или из каких? — Вот уж не знаю... — Прилипчивость Застенчивого стала надоедать. — У них там, в Польше, больше католики... Решительно надвинулся Энтузиаст, и Застенчивый моментально втянул голову в плечи, примолкнув. Однако, увильнуть от надвигающегося, как от встречного поезда на однопутке, было невозможно. — Эй, ты, педрила! — Хлестнул его окрик. — Там последнее разливают, на... Ты уж слюной истёк, на... Давай, на, жопу в горсть, и дуй к честной компании, на... Энтузиаст не стал дожидаться, когда тот подует, а решительно сгреб Застенчивого за воротник и поволок в кружок мужиков. Застенчивый не сопротивлялся, скособочившись и покорно перебирая ногами. После он также покорно деликатными глоточками опорожнил кружку водки, предназначенную на троих, и виновато потупился, не решившись взять ещё и закуску. — Порядочек! — Энтузиаст довольно потёр заскорузлые ладони. — А теперь, на, мы с тобой, Янька, порыбачим. Может, на, сиг на шум ломанулся, на... Глянь, ещё одного выцепим, на... Эти-то пущай дозревают, на... Янек безоговорочно подчинялся Энтузиасту. А трезвый Гоша всё с большим интересом приглядывался к беспардонному заводиле. Разбойно-запойного вида и неопределенного возраста тип этот вёл себя более чем странно. Он... не пил! Ну, совсем! Он будто режиссировал спектаклем, подпаивая актёров. — Сам-то почему не пьёшь? — Не утерпел Георгий. — А, — махнул тот рукой, — эту историю, на, все знают, на... — Расскажи... — А, чё там рассказывать, на... И поведал. Раньше Энтузиаст не то чтобы пил, а запивался. С работы выгоняли, жена ушла, схлопотал как-то два года за дебош по пьяному делу — ничего не останавливало... Однажды весной наладился на рыбалку, примерно в этих же краях. Продолбил майну большую, поставил над ней палатку, из досок лежанку соорудил, газовая горелка в углу, свет от аккумулятора — словом, разместился со всевозможным комфортом. Любил вприглядку рыбачить: рыбу всю видно, омули как начинают наплывать из синеватого сумрака — душа поёт! И сходов меньше: смотришь, омуль уверенно на мушку идёт, только рот откроет — тут его и дёргай, он уже на крючке... За два дня мешка три натаскал, славно клевало. Только к вечеру подкатила компания: ну, и давай поливать... Улов им весь на спирт поменял, как уехали не помнит, не забывал только спирт разводить, по нужде из палатки выкорячиваться да ещё забота была — в майну не свалиться... То ли через день, то ли через неделю глаза продрал, за подергушку взялся, а удержать не мог, руки трясутся... Рыбы в майне не видать, прикармливать надо было. Закурил, уставился бессмысленно в пустую глыбь... — И вот тут, на, он и пошёл на меня из глыби. — Продолжал Энтузиаст. — Страшенный, на, чёрный, хвостищем шевелит, глазищи, на, в пол-лица. Ну, думаю, п..., допился до чёртиков. Сам, на, шевельнуться не могу, обмер весь... А он всё поднимается, на, наплывает, на, как похмелье. Высовывается из майны... Глаз сымает и говорит: «Мужик, дай докурить!» Тут я, на, грешным делом и... обоссался. Бычок-то ему протянул, не помню как, он затянулся два раза и говорит, на, падла хвостатая: «Мужик, а рыба вся мористее от тебя метров на пятьдесят крутится». И сгинул в майну... Очнулся я потом, из палатки выполз, на, а в сотне метров, на, от меня водолазы машину поднимают... Терпеливо переждав, пока слушатели вытрут слёзы после смеха навзрыд, рассказчик продолжал так же серьёзно: — Смех смехом, а руку у меня на полгода, на, парализовало. И, веришь — нет, в майну загляну — он на меня оттель лезет на... Кружку нальют— он, на, опять на меня наплывает... Пришлось завязать, на. Теперь одна радость, на, себя показать, на других посмотреть. Подготовишь их, на, и никакого кина не надо, сутками представление идёт... — Эй, полячина! — Раздался хамоватый окрик. — Вот те и спектакля началась, на, — подытожил Энтузиаст. К ним разболтанной походкой приближался... Застенчивый. Только застенчивость его будто ветром сдуло. Требовательно уставившись на Янека снизу вверх и вызывающе подбоченясь, он то ли прокричал, то ли визгливо пролаял: — Понос в какую сторону?! Янек растерянно моргал и заливался краской. — Во, вражина, не понимает! — Наступал бодливый старичок. — Я русским языком спрашиваю: у тебя понос в какую сторону — к берегу или от берега? Пунцовый гость пролепетал что-то о нормальном стуле и хорошем самочувствии... — Стул дам. — Подобрел Застенчивый. — У меня складной, брезентовый. А понос тут мимо, мимо бормаша проносит. Понял? С большим трудом до Янека дошло, что речь шла о подледном течении и он ещё раз подивился превратностям русского языка... — Со мной пойдёшь. — Распорядился Застенчивый. — Я тя научу сигов ловить. Я тут главный спеш... специалист. А этих — он смерил презрительным взглядом Гошу и Энтузиаста — этих п...в не слушай. Молчать!.. Миру — мир! Русский с китайцем братья навек!.. — И, вцепившись в рукав шубы, потянул Янека к своим лункам... — Во, даёт, на! — Восхитился Энтузиаст. — Откуда что берётся, на, в тряпичной душонке! День потихоньку таял, как сосулька на весеннем солнце. Запасы спиртного и вовсе сошли на нет — судя по затишью на камчатке. Кто уполз в палатку, кто похрапывал прямо на льду, крепко зажав в руке подергушку. Энтузиаст подремывал в своём древнем «газике» — волнующих сцен больше не наблюдалось. Застенчивый пронзительным будильником взламывал временами тишину, раздавая команды, но также внезапно умолкал, затихнув, где придётся. Один только Янек неутомимо, как дятел, долбил пешней большую майну — выполнял распоряжение Застенчивого. Георгий засобирался домой и попытался оторвать гостя от нудного занятия, но получил неожиданно резкий отпор. — Отвали, на! — Заявил тот совсем как Энтузиаст. — Не надо меня опекать. Я остаюсь с друзьями. Контракт действует. Завтра меня забирать. — А спать где? — Попытался урезонить Гоша. — Спать на льду. Под звёздами. В спальном мешке, на... «Ну, и ... флаг тебе в руки!» — Чертыхнулся про себя Кузнецов, завёл снегоход и укатил в Енхок. Дальнейшие события разворачивались без него. Янек всё глубже вгрызался в лёд, и вот, после одного из ударов, пешня не отозвалась твёрдой отдачей в плечах, рыбкой скользнула из перчаток и, тихо булькнув, канула в ледяное крошево... Он забыл наставления Застенчивого и не накинул на руку веревочную петлю, для того и предназначенную, чтобы страховать ускользающую пешню. А хозяин утопшего орудия был тут как тут, будто последний бульк пешни отозвался предсмертным криком в его сердце. Застенчивый опять требовательно, снизу вверх, буравил его взглядом, прожигал неутоленной яростью. — Пешнюлечка моя! В масле закаленная! Сам Кузьмич... за три пол-литры ковал! Убью!.. Однако убивать, вопреки сильному желанию, не стал, а метнулся к дремлющим рыбакам за подмогой, где моментально организовал митинг и вошёл во вкус ораторства. — Мужики! — Вопил Застенчивый. — Братья и сёстры! (Где уж он углядел сестёр — непонятно). Видели, как над нашим братом изгаляются?! Последнюю, кровную пешню изничтожили! По миру пускают жидомасоны, дерьмократы чёртовы! От них погибель земле русской! Сталина на них нету! Я при коммунистах во как жил! Дай Бог кажному!.. Вся власть Советам! Ещё поднимется русский мужик с топором! Даёшь Баркашова!.. – Так Баркашов – фашист вроде. – Встрял кто-то из жиденькой толпы. – А ты за коммунистов был... – Наш фашист лучше нынешнего коммуниста! – Не отступился Застенчивый. – Коммунисты все дерьмократам продались за привилегии в Думе. Бей демократическую гниду в её гнезде! И, как гранитный вождь, он простёр руку в сторону одинокой фигуры Янека. Кое-кто из публики воодушевился речью и двинул в указанном направлении. Другая часть сознательно пошла наперерез. Запахло Гражданской войной и порванными шубами... Тут, сыто ворча, к обжитому месту подкатила большая машина с будкой. Первым из неё пружинисто спрыгнул крепыш в лётной куртке и, белозубо улыбаясь, приветствовал: – Здорово были, мужики! Что за шум, а драки нету? Противостояние рассосалось. Выяснилось, что приехали военные лётчики, а такое соседство сулило немало дармовой выпивки. Застенчивый кинулся на крепыша и повиснул на нём с обьятиями. – Юрка! Родной! Гагарин! – Василий я... – Отбивался крепыш. Застенчивый не слушал. – Юрка! Космонавт! Богатырь земли русской! На тебе стояла и стоять будет... Старика обижают! Патриота! Демократ этот шведский – пешню утопил и тебя, говорит, замочу со всеми патриотами, в душу мать... Юрка-космонавт вразвалочку направился к польскому гостю. Рыбаки насупились и опять начали было кучковаться на два лагеря... Но крепыш одной лишь своей ослепительной гагаринской улыбкой разгонял всякую хмурь. – Потеря, конечно, серьёзная. – Сказал он, оценив обстановку. – Но восполнимая... Значит, помянем безвинно утопшую по христианскому обычаю... Спирта, мужики, не меряно... И опять началось все сызнова... – Тебе, как виновнику, высшая мера наказания. – Распорядился Юрка-космонавт и протянул Янеку полную кружку разведённого спирта. Пришлось испивать чашу сию, дабы погасить международный конфликт. – Воды! Запить! – Коротко бросил белозубый Юрка. Застенчивый тут же подсуетился и поднёс бывшему неприятелю полную кружку, скалясь не без лукавства. Янек жадно хватанул холодную жидкость, надеясь притушить обжигающий пожар - и присел, задохнувшись. Внутри будто напалм полыхнул, из глаз брызнули слёзы, земля пошла из- под ног... Застенчивый, подлая душонка, вместо воды подсунул чистого спирта... Так Янек выбыл из игры благодаря проискам патриотов. Вертикального положения он уже не мог достичь, несмотря на все старания, и только давал невнятные указания Юрке-космонавту, когда тот его запаковывал в спальный мешок... Но Застенчивый не долго торжествовал победу. Поминки затянулись до самой глубокой ночи, до непросветной тьмы, и в темноте этой кто-то дал зуботычину начинающему фашисту – то ли по ошибке, то ли из идейных соображений. Два передних зуба с золотыми коронками тихо хряснули и покинули место обитания. Застенчивый ползал по кругу в поисках зубов, громко причитая и насылая проклятия: – Фражины!.. Шетыре жуба швоих оштавалошь – половины лишили... Вшех жарежу! Вшех порешу!.. Старичка отловили и забросили в тёплую будку от греха подальше. Там он и успокоился до утра. Последними то ли прибрели, то ли приползли к месту поминок парочка самых стойких и неугомонных. – Ну, за упокой её души! – раздалось традиционное. И вскрик – Э-э! Да тут нерпа подо мной... Скользкая, шевелится, сука! Последовал хряский удар... – Животную бить! – Взревел другой голос. Последовал треск отрываемого рукава, сопение, смачные удары и невнятные вскрики. Янек медленно и тяжело возвращался из небытия. Голова трещала, под глазом нестерпимо саднило. До сознания донеслись слова: – Я тя научу природу любить!.. Слушай сюда, а то ещё врежу... Слушай сюда – бери её за хвост... и помогай мне... Мы её, голубку, в родную... среду отпустим... Тут майна широкая... Первобытный ужас накрыл Янека, когда он заскользил вниз головой и через кокон спальника начала пробиваться вода – это он был нерпой! Это его отпускали в родную среду любители природы! Он бы и скользнул нерпой в стылую глубь, если бы не спальник, который держал воздух и выталкивал его на поверхность вроде поплавка. К тому же, придя в себя, полузадохшийся, полузахлебнушийся Янек заорал и задергался из последних сил... Оробевшие любители природы догадались вытянуть кокон из воды и, перепуганные насмерть, трусливо растворились в темноте... Георгий поутру застал картину мамаева побоища: оторванные рукава, воротники, пустые бутылки устилали лёд. Возле застывшей проруби валялся обледенелый спальник, но явно не пустой. Чертыхаясь и обмирая от самых худших предположений, Гоша, обдирая руки, вскрыл неподатливую застежку-молнию и обнаружил с большим фингалом и заледеневшими волосами – но тёплого! – туриста. Конечно, ни о каких рыбалках больше и речи не могло быть. Полуживого Янека два дня отпаивали настоями и отварами, обкладывали примочками... Ночью он бормотал что-то про нерпу, поминки, космонавта Гагарина и спирт, но Гоша с Людмилой сколько не прислушивались, так ничего и не поняли... К отъезду он был почти в порядке, только глаза оставались грустными и больными. Турист щедро расплатился, благодарил за гостеприимство и всё повторял: – Это был грандиозный экстремаль, самый грандиозный экстремаль!.. А грустными глазами он, похоже, обращался к Богу и благодарил Его, что Он хоть и посмеялся над ним, но оставил живым... Читальня //назв. Стр.// Игорь Широбоков ЭКСТРЕМАЛЬ //заг.// (Окончание. Начало на стр. 7) – Так Баркашов – фашист вроде. – Встрял кто-то из жиденькой толпы. – А ты за коммунистов был... – Наш фашист лучше нынешнего коммуниста! – Не отступился Застенчивый. – Коммунисты все дерьмократам продались за привилегии в Думе. Бей демократическую гниду в её гнезде! И, как гранитный вождь, он простёр руку в сторону одинокой фигуры Янека. Кое-кто из публики воодушевился речью и двинул в указанном направлении. Другая часть сознательно пошла наперерез. Запахло Гражданской войной и порванными шубами... Тут, сыто ворча, к обжитому месту подкатила большая машина с будкой. Первым из неё пружинисто спрыгнул крепыш в лётной куртке и, белозубо улыбаясь, приветствовал: – Здорово были, мужики! Что за шум, а драки нету? Противостояние рассосалось. Выяснилось, что приехали военные лётчики, а такое соседство сулило немало дармовой выпивки. Застенчивый кинулся на крепыша и повиснул на нём с обьятиями. – Юрка! Родной! Гагарин! – Василий я... – Отбивался крепыш. Застенчивый не слушал. – Юрка! Космонавт! Богатырь земли русской! На тебе стояла и стоять будет... Старика обижают! Патриота! Демократ этот шведский – пешню утопил и тебя, говорит, замочу со всеми патриотами, в душу мать... Юрка-космонавт вразвалочку направился к польскому гостю. Рыбаки насупились и опять начали было кучковаться на два лагеря... Но крепыш одной лишь своей ослепительной гагаринской улыбкой разгонял всякую хмурь. – Потеря, конечно, серьёзная. – Сказал он, оценив обстановку. – Но восполнимая... Значит, помянем безвинно утопшую по христианскому обычаю... Спирта, мужики, не меряно... И опять началось все сызнова... – Тебе, как виновнику, высшая мера наказания. – Распорядился Юрка-космонавт и протянул Янеку полную кружку разведённого спирта. Пришлось испивать чашу сию, дабы погасить международный конфликт. – Воды! Запить! – Коротко бросил белозубый Юрка. Застенчивый тут же подсуетился и поднёс бывшему неприятелю полную кружку, скалясь не без лукавства. Янек жадно хватанул холодную жидкость, надеясь притушить обжигающий пожар - и присел, задохнувшись. Внутри будто напалм полыхнул, из глаз брызнули слёзы, земля пошла из- под ног... Застенчивый, подлая душонка, вместо воды подсунул чистого спирта... Так Янек выбыл из игры благодаря проискам патриотов. Вертикального положения он уже не мог достичь, несмотря на все старания, и только давал невнятные указания Юрке-космонавту, когда тот его запаковывал в спальный мешок... Но Застенчивый не долго торжествовал победу. Поминки затянулись до самой глубокой ночи, до непросветной тьмы, и в темноте этой кто-то дал зуботычину начинающему фашисту – то ли по ошибке, то ли из идейных соображений. Два передних зуба с золотыми коронками тихо хряснули и покинули место обитания. Застенчивый ползал по кругу в поисках зубов, громко причитая и насылая проклятия: – Фражины!.. Шетыре жуба швоих оштавалошь – половины лишили... Вшех жарежу! Вшех порешу!.. Старичка отловили и забросили в тёплую будку от греха подальше. Там он и успокоился до утра. Последними то ли прибрели, то ли приползли к месту поминок парочка самых стойких и неугомонных. – Ну, за упокой её души! – раздалось традиционное. И вскрик – Э-э! Да тут нерпа подо мной... Скользкая, шевелится, сука! Последовал хряский удар... – Животную бить! – Взревел другой голос. Последовал треск отрываемого рукава, сопение, смачные удары и невнятные вскрики. Янек медленно и тяжело возвращался из небытия. Голова трещала, под глазом нестерпимо саднило. До сознания донеслись слова: – Я тя научу природу любить!.. Слушай сюда, а то ещё врежу... Слушай сюда – бери её за хвост... и помогай мне... Мы её, голубку, в родную... среду отпустим... Тут майна широкая... Первобытный ужас накрыл Янека, когда он заскользил вниз головой и через кокон спальника начала пробиваться вода – это он был нерпой! Это его отпускали в родную среду любители природы! Он бы и скользнул нерпой в стылую глубь, если бы не спальник, который держал воздух и выталкивал его на поверхность вроде поплавка. К тому же, придя в себя, полузадохшийся, полузахлебнушийся Янек заорал и задергался из последних сил... Оробевшие любители природы догадались вытянуть кокон из воды и, перепуганные насмерть, трусливо растворились в темноте... Георгий поутру застал картину мамаева побоища: оторванные рукава, воротники, пустые бутылки устилали лёд. Возле застывшей проруби валялся обледенелый спальник, но явно не пустой. Чертыхаясь и обмирая от самых худших предположений, Гоша, обдирая руки, вскрыл неподатливую застежку-молнию и обнаружил с большим фингалом и заледеневшими волосами – но тёплого! – туриста. Конечно, ни о каких рыбалках больше и речи не могло быть. Полуживого Янека два дня отпаивали настоями и отварами, обкладывали примочками... Ночью он бормотал что-то про нерпу, поминки, космонавта Гагарина и спирт, но Гоша с Людмилой сколько не прислушивались, так ничего и не поняли... К отъезду он был почти в порядке, только глаза оставались грустными и больными. Турист щедро расплатился, благодарил за гостеприимство и всё повторял: – Это был грандиозный экстремаль, самый грандиозный экстремаль!.. А грустными глазами он, похоже, обращался к Богу и благодарил Его, что Он хоть и посмеялся над ним, но оставил живым...
Уважаемый читатель МГ! Поставьте, пожалуйста, отметку о своем впечатлении от прочитанного. А если вам есть что сказать более подробно - выскажитесь в комментрии!
( 1 проголосовал )
( 0 проголосовали )
Тэги: |
|