Экстремаль. Часть 1

Как всегда по понедельникам, Коваль вышел на связь. Голос его продирался через треск и разряды, как сквозь заросли шиповника и вылетал из трубки ободранным и колючим.

– База, база, как слышишь меня? Приём...

– Спасибо, как всегда, хреново. Помехи... – Георгий перекашивался лицом, будто при зубной боли, пытаясь выловить из засорённого эфира чистые слова.

– Помехи – это нормально... в такой стране живём... амин... игается?

– Не понял...

– Камин, говорю, продвигается?

– Заканчиваю. Чугунные решётки нужны. Приём...

– Понял, понял – привезу завтра. Завтра...

– Хорошо. Слушай, у нас продукты закончились – на хлебе да на рыбе сидим. Впроголодь, без денег, и с Нового года тут безвылазно – сколько можно!? В марте ни одного туриста не было...

– ...Охо понял, но...уть уяснил. Привезу вам... поляка, ему ...ужен ...емальный отдых... Приём.

– Не понял...

– Экстремальный отдых. Маракуй, как организовать. Получу с него валюту – и вам что-нибудь подбро...

Связь окончательно захлебнулась в оглушающем треске.

– Слушай, а как ты понимаешь экстремальный отдых? – спросил Гоша жену, отключив рацию.

– Экстремальную жизнь я понимаю, – ответила Людмила, – мы сейчас так живём... А отдых... Ну, не знаю – это как солёные конфеты или сладкая горчица... Мероприятие для сумасшедшего дома...

– Вот и готовься: завтра начинаю устраивать этот отдых в нашем сумасшедшем доме...

– Одно и осталось. А серьёзно?

– Я же говорю – экстремальный отдых. Благодетель так распорядился. Уж не знаю: с крыш на парашютах будем прыгать или снежных человеков по горам гонять, но вынь да положь для какого-то поляка что-то эдакое...

– Ага, с твоим инфарктом только и гонять по горам на парашютах...

– Про мой инфаркт забудь, я про него забыл и вспоминать не хочу. Поняла?!

Кузнецовы тогда слегка повздорили в ожидании экстремального туриста, но даже это было лучше угнетающего безлюдья и безденежья между зимой и летом.

Назавтра протопили, как положено, баню, Людмила испекла пирог с сигом. Хозяин приехал по обыкновению бодрый, с громадьём планов, но на этот раз ещё и не в шутку озабоченный. Поговорить долго не удавалось, Юрий Николаевич все обхаживал суперменистого Янека, потом увёл его в баню. Парились часа три, не меньше. Когда Гоша заносил в предбанник пиво, из парилки доносились вопли, как из фильма ужасов – видно Коваль решил показать привередливому поляку «экстремаль», начиная с бани.

Иностранец вопил под веником неслабо, однако, Георгию подумалось, что вряд ли хозяину удастся умотать гостя – тот и на голову выше, и моложе лет на пятнадцать, и мышцами весь обмотан, что твой Шварцнегер... Так оно и вышло. Из бани оба вывалились, как варёные омули из ухи – с побелевшими глазами, едва переводя дух. Встреча закончилась вничью.

За столом Янек покуражился было, прикинувшись непьющим, но Юрий Николаевич быстро его обломал.

– У нас тут свои порядки. На Байкале и мусульмане пьют за милую душу. Ещё фельдмаршал Суворов – слыхал о таком? – завещал на все времена: после бани укради, но выпей...

После первых ста Янек ожил, разговорился: учился когда – то в Москве, сейчас занимается бизнесом, у него своя ткацкая фабрика и несколько магазинов, но жизнь в Варшаве слишком, как бы это сказать, пресная, мало в ней острых приправ, вот за этими приправами он и охотится в отпуске. Бывал на сафари в Африке, жил на необитаемом острове, пересёк на лыжах Аляску...

– Теперь, значит, к нам, за экзотикой – поддержала светский разговор Людмила. – У нас тут хорошо, красиво. Летом – так благодать божья... И зимой ничего – тишина, покой...

Юрий Николаевич сделал страшные глаза, Гоша торкнул под столом жену ногой – какой покой, какая, к лешему, тишина, человек совсем за другим ехал!..

После нескольких тостов, гость с непривычки быстро осоловел и резко запросился спать. За столом явную победу одержал Коваль. С этим иностранцем всё время, как на ринге, не расслабишься...

Оставшись за столом вдвоём, Юрий Николаевич излил свои заботы тезке.

– Этот Янек меня уже достал... Но платит хорошо, буржуйская морда. Я уж голову сломал – какую ему экзотику предложить. Заикнулся, что раньше на медведей с рогатиной ходили – он кричит: во, дескать, хорошо, экстремаль! Ладно, говорю, покупай лицензию, берлога есть на примете... Так он, паразит, условие ставит – медведя не убивать. Представляешь?! Он, значит, рогаткой мишку пощекочет, я их в обнимку сфотографирую – и помашем ручкой зверю... Мужики с карабинами да автоматами не успевали глазом сморгнуть, у меня вон рука изувеченная до сих пор как следует не работает – чудика одного из обкома на берлогу водил – а тут кошки-мышки, понимаешь, устраивать... Он устроит – маму вспомнить не успеешь...

Коваль погладил больную руку, заморщившись – не дам, мол, тебя больше в обиду, не боись, и, разгладив лицо проказливой улыбкой, выложил:

– За снежным барсом завтра идём.

– За кем, за кем? – Гоша едва не упал с табуретки.

– Во-во! Не видал такого? Я тоже. Но денька три в горах побродим. Заодно проверю, кто у нас там наследил за зиму... Так что про барса этого снежного не удивляйся, поддакивай, если что – слыхал, мол, про такого зверя, видал издалека... Ну, на боковую?..

Искатели приключений снялись в горы поутру. Их тощие рюкзаки не тянули на три дня похода, и , как бы отвечая на недоумённые взгляды провожающих, Коваль, улучив момент, покрутил пальцем у виска и прокомментировал:

– Еды не дал с собой взять, только и удалось припрятать муки, соли да банку тушёнки – на подножном корму, говорит, будем питаться... Зимой... В горах... Так что не поминайте лихом...

Ожидали путешественников с тревогой. После такого прощания чего только в голову не придёт. Да и мыслимо ли – в горы налегке, без оружия, без провианта... Март на Байкале только календарно числится весенним месяцем, морозы загибают похлеще январских.

Вернулись оба благополучно и вовремя. Янек выглядел бодрячком и даже балагурил. А на Коваля глянешь – и слёзы сами наворачиваются. Лицо – как у жертвы атомной бомбёжки: белая кожица висит клочьями, открывая буро – красные и нежно – розовые прогалины, нос торчит обугленной головёшкой из пылающего анфаса, а губы ему будто наспех пришлепнули из сырого фарша. Красные кроличьи глаза смотрели измученно и зло. Рюкзак же был поувесистее, а на плече болталось ружье. Скинув поклажу, Юрий Николаевич молчком и бочком, держась за поясницу, проковылял в сторожку.

– Помирать буду... а этот... поход... раньше... Господа Бога... вспомню. – С трудом вывернул он первые слова из непослушных губ. – Там... в рюкзаке... стегно козлиное... достанешь.

Выяснилось, что Коваль всё-таки схитрил перед отходом и сунул в рюкзак разобранную двустволку. Ну, и спички, конечно, припас. Это и спасло. Янек требовал полного разрыва с цивилизацией, даже огонь пытался палочкой добывать. А что ему – у него спальник непромокаемый из гагачьего пуха, какие-то витамины постоянно сосёт, лицо от солнца в намордник специальный запаковал... Перед первой ночёвкой Коваль натёр мозоли сволочной палочкой, но, улучив момент, чиркнул спичкой – не замерзать же!.. Ночь прокрутился возле нодьи, поджаривая то бок, то спину – ну, да это охотоведу не впервой... А на другую ночь, два дня не жрамши, – а там, на гольцах и дров-то подходящих для ночёвки не было, – улизнул проводник на знакомый солонец, там и снял козла горного. С голодухи полдня отъедались. Юрий объяснился перед иностранцем, что, дескать пошёл проведать зимовье, в нём и нашёл припрятанное ружье, а тут как на грех козёл этот набросился, забодать насмерть хотел. Пришлось, мол, обороняться... Янек сжевал эту лапшу за милую душу – в прикуску с мясом – голод не тётка! Ну, а поясницу Коваль снова капитально застудил, теперь долго крючиться придётся...

– Поверишь – нет, – вышептал тёзка самое важное из всей истории, – но Янек этот чертов... нашёл... следы... Сроду таких... не видел... Кошачья лапища – во!.. Чуть не с ладонь... Не рысь, нет, я... их повидал. Тогда – кто? В городе расскажу... не поверят... засмеют. Поляк... этот... следы заснял... Теперь жди... охотников... за снежными барсами... из Варшавы... Нет худа без добра. И это... он раззадорился... ещё на три дня... остаётся. Теперь на тебе... будет. А я... в город... залечиваться. Через три... дня пошлю... за ним машину...

Такого подарочка Гоша не ожидал.

– Да етит твою!.. – только и вырвалось у него. А что ещё скажешь? Отказаться невозможно. Слегка только грело, что поляк за дополнительные три дня расплатится не с хозяином, а с ними, на месте. Деньги были совсем не лишними.

Посовещавшись с Людмилой, Гоша решил во что бы то ни стало спускать привередливого гостя с гор на байкальский лёд. Весь вечер они с женой потчевали Янека байками о восьмидесятикилограммовых осетрах, которые, сев на крючок, запросто утаскивают рыбака под лёд, о коварных пропаринах и трещинах, куда десятками проваливаются машины и мотоциклы...

Гоша невольно краснел, когда загибал про осетров, никогда не заплывавших в Малое море, а тем более про то, что они клюют на мушку. Осетры, как известно, бороздят рылом песок, отцеживая всяких козявок... Но польский буржуй клюнул-таки на грубую приманку, польстившись на ледовые опасности. Осторожненько, как крупную рыбину на тонкую снасть, Гоша вывёл его на свой берег. И впервые испытал от своего вранья почти экстаз, сравнимый с поимкой тайменя. Главное дело, безумные капризы иностранца оборачивались собственным, его, гошиным интересом – подёргать омуля на бормашовую удочку...

Людмила же, почувствовав, что клиент созрел и больше не надо врать, с явным облегчением и удовольствием принялась за свои бабские расспросы: кто родители, где жена, есть ли дети... Уютно подперев ладошкой щёку, она напоминала добрую бабушку или няню, а Янек тоже размяк и, повлажнев глазами, выкладывал ей подробности о маме, о первой девушке, о детстве...

Георгий, не выдержав этой тягомотины, ушёл спать. Но заснуть долго не мог, гадая, какие героические испытания придётся устроить и пережить на льду с неутомим «Шварцнегером». Вернулась жена и, едва коснувшись головой подушки, вынесла приговор:

– Не мужик.

– Это ты про Янека?

– А про кого же!

– Ты что же – остатки дремоты у Гоши пропали – охмуряла его, что ли?

– Охмурять не охмуряла, а... как бы сказать... реакцию проверяла.

– Та-ак, – протянул Гоша, играя желваками и разглядывая жену, как будто впервые её видел, – и как ты его эрекцию проверяла?

– Тьфу ты! Не эрекцию, глупый, а реакцию. Хотя... у вас, у мужиков, это почти одно и то же... Да не кипятись ты, послушай лучше... Хочешь знать, каждая женщина с детства этот приём осваивает – импульсы посылает и обратно ловит вроде радара – знать нам надо, как на нас реагируют, так мы устроены... Ну, а Янек – мужчина молодой, видный, неженатый, почти месяц по разным глухоманям болтается – должен у него хоть какой-то интерес просыпаться...

– Ну...

– Баранки гну! На грудь все украдкой поглядывал...

– Да уж, тебе есть что показать, ты уж расстаралась...

– Только смотрел он так, будто... мамину титю искал, как младенец, ей богу. Больше ему и не надо ничего... Ну, это чувствуется как-то... Мать его одна воспитывала, всё время под крылом держала, как курица цыплёнка... Задушила мальчонку в своих объятиях. Друзей всех разгоняла, против отца всё время настраивала – тот к другой женщине сбежал, – девушек моментально отшивала... Вот он теперь и бунтует, доказывает себе и другим, какой он крутой и бесстрашный... Только это всё от слабости. Жалко мне его, ничего у него хорошего в жизни не будет, нельзя жизнь всё время на дыбы поднимать. Мне даже кажется, что он так отцу мстит, отца в себе убивает...

– Ну, наобщалась с Пустырником...

– Давай, не будем Пустырника трогать...

На этом и закончился ночной разговор. А назавтра, ещё затемно, чтобы захватить уловистый рассвет, Кузнецов завёл снегоход и повёз гостя на камчатку к острову Еленка. Янек несказанно удивился, когда услышал про камчатку:

– Но это же очень далеко. Почти Япония...

Пришлось объяснять гостю, что камчаткой здесь называют скопление рыбаков на льду, ничего общего с далёким полуостровом не имеющим. Снегоход шёл хлёстко, жёстко подпрыгивая на снежных заносах и торосах, и Георгий не сбрасывал газ – знал путь почти на ощупь. Однако расслабляться себе не позволял: после нередких на Байкале землетрясений трещина могла появиться в любом месте. Провалиться, может быть, и не провалишься – всё же лёгкий снегоход, а не джип, – но поломать машинку и собственные кости вполне вероятно. Обычно, он ездил поосторожней, но больно уж хотелось проветрить да протрясти «супермена» как следует...

Пряча от встречного наждака лицо за воротником шубы, он смотрел вперёд искоса, как хитроватая птица, отмечая при этом краем глаза, что Янек держится обеими руками за седло. «Ага, боишься вылететь, – с удовлетворением и небольшой долей злорадства делал себе заметку Георгий, – не такой ты крутой, как хочешь показать... Права Людмила. Только что ж ты, мил друг, свои проблемы на других навьючиваешь...Был бы Пустырник на месте, он бы тебе мозги вправил, он бы тебе показал, что снежных барсов и прочие хреновины не в горах надо отлавливать, а в собственной башке... Или хрен редьки не слаще? Людмилу вон заморочил так, что и не заикнись про Пустырника, слова его, как попка повторяет, смотрит на него, как кролик на удава...Конечно, он же у нас не такой, он же... А Гоша что, Гоша простой, Гоша для вас валенок сибирский...»

...Затяжные мгновения полёта и невесомости, удар, отозвавшийся звоном в голове – прыгнули на торосе, как с трамплина... Георгий сбросил газ, вслушиваясь, целы ли полозья и амортизаторы – вроде сдюжили...

– Экстремаль! – то ли восторженно, то ли испуганно провопил в ухо пассажир, но Гоше уже не хотелось ни пугать, ни потакать убийственным прихотям искателя приключений. Он убрал ручку газа на себя и снегоход покатил спокойнее.

«Вот так всегда – восстановилась ниточка мыслей, – помянешь его плохо – и тут же по лбу прилетит... Нет, он бы так объяснил, он бы объяснил, что у меня разорвалось со-знание с дорогой. Потерял со-знание – и от мира отключился. Потерял со-знание с дорогой – и заблудился или так вот на торос налетел. С человеком со-знание не нашёл – и мордобой начинается... или развод. И тэ дэ... Стоп, а сам-то ты не лучше Людмилы этим Пустырником заразился, так что уж не поминай всуе... Интересно, а почему – камчатка? Сахалин – было бы понятнее, мужики вытянутым островком собираются, чтобы омуля бормашем приманить и не отпускать, чтобы несло подкормку вдоль всех лунок. Вот ведь какие коленца выкидывает русский язык!.. В принципе, имея бочку бормаша, в любом месте можно камчатку сделать, только где ж эту бочку возьмёшь...» Сразу вспомнилось, с каким трудом он намывал бормаша в мелких озёрах, еле проворачивая ворот со многими надставками и всё увеличивая радиус захвата, соскребая этим хитроумным сооружением с внутренней поверхности льда щепотку другую рачков-бокоплавов. Сейчас копошится в старом валенке литра два этой живности, должно хватить – лишь бы не заморозить...

«Еленка вдруг высветилась... только рассвету ещё рано... А, это мужики фары включили, двигатели прогревают... Похмельные, продрогшие... Руки заскорузлые от холода и воды, пальцы не сгибаются... Отдыхают... Неделю так, а то и другую... А поставь его в городе на перекрёстке и заставь удочку поддёргивать – через час рука отнимется, а за день с ума сойдёт... Сейчас бы лежать, прижавшись к Людмиле, посапывать ей в шею, возле уха, где завитки... Эх! Опаньки! А ведь Еленку-то недаром так назвали – ведь вылитая треуголка бонапартовская, его ж, Наполеона, на острове святой Елены заточили... Надо же! Кто-то природный памятник Наполеону поставил... На Байкале... Чудны дела твои, Господи!..»

Мысли копошились в голове, прыгали, как ленивые блохи в сыром и стылом сумраке, который накрывал в этот час спящий Байкал. Месяц помаленьку бледнел, тускнел в серой пыли неба, и дырки звёзд потихоньку замывались предрассветным, сонным илом. Безвременье – то ли начало утра, то ли конец вечера, то ли светлая ночь... Неслучайно, наверное, в такое безвременье приходят в мир дети и уходят старики...

Камчатка гудела моторами, светилась палатками, в которых на газовых плитках и бензиновых «шмелях» кипятили чай и разогревали вечернюю уху. Самое время пробуривать лунки, чтобы потом, в священной тишине азартного утреннего лова, не распугивать рыбу.

– Здорово, мужики! – отметился Георгий, не рассчитывая на встречный энтузиазм, спросонья люди не очень склонны к гостеприимству и словоохотливости. – Не против, если мы вот здесь пристроимся? Бормаш есть...

Кто-то вяло ответил, кто-то пробурчал что-то неразборчивое. Мужики были не против...

Георгий сноровисто и быстро просверлил для себя две лунки на снежной заплате, краем глаза уловив одобрение рыбаков. Инструмент у него всегда был в идеальном состоянии – хоть бур этот, хоть топор плотницкий или рубанок. Передал бур Янеку – пусть сам погреется, не так легко прогрызть этот метровый лёд, как со стороны кажется... Строптивый поляк, вопреки совету, отошёл шагов на пять и стал забуриваться на чистом льду – тут, говорит, красивее... Оно, конечно, красиво, будто над бездной висишь в сетях матово светящихся трещин и пузырьков воздуха, но скользко, да и рыба будет пугаться, глядя снизу на этакую коряжину. Ну, да чем бы дитя не тешилось... лишь бы шнек не сломало силой немереной.

Щедро сыпанув бормаша в лунки и пояснив новичку, как пользоваться снастью, Гоша пустил настрои с мушками к самому дну и не забыл традиционное:

– Ну, с Богом!..

Глубина молчала и никак не откликалась на шевеления удочек, а ночь недавняя все наливалась молоком близкого рассвета, раздвигая пространство и стирая, будто ластиком, черноту берегов. Вот уж Восток высветлился и, будто застеснявшись, начал робко краснеть... Тут-то и замахал кто-то в середине камчатки руками, будто мельница, рядом рыбак словно споткнулся и начал так же выматывать леску на растопыренные руки. И пошло поехало...

– Ёшкин кот! – вскрикнул Гоша, ощутив лёгкую слабину, а затем упругую тяжесть одновременно на двух удочках. Одну удочку надо бросать, но её омуль под лёд утащит... Под ошарашенным взглядом Янека бывалый рыболов кинулся прочь от лунок, держа удочки в поднятых руках, и не останавливался, пока две рыбины не забились на льду. Настрои не перепутались и мушки не срезало острыми закраинами лунок. Осторожно стравив леску на прежнюю глубину, Гоша перевёл дух. Удачно пошло, можно сказать – вопреки пословице двух зайцев отловил... А омуль всё настойчивее дёргал рыбаков за невидимые нити, и вся камчатка у этого кукловода исполняла какой-то безумно суетливый танец. И сами серебристые омульки потом также трепыхались на льду, исполняя свой последний танец, всё гуще устилали собой пространства возле лунок. Пусто было только возле Янека: никак он не мог почувствовать осторожную поклёвку, а если омуль цеплялся, то он умудрялся либо дать слабину и отпускал рыбу, либо дёргал так, что обрывал мушку и каждая потеря отзывалась у Гоши зубовной болью – не на помойке он эти мушки находил, а кропотливо вязал, портя глаза, долгими зимними вечерами...

...Громыхнуло так, что все невольно присели и метнулись глазами в горы – казалось, там, в горных отрогах, рванули авиационные бомбы. Из лунок фонтанами взметнулась вода. Шевельнувшийся лёд надвинулся на островок, пробуя его скалистые бока на прочность, и тут же взорвался ослепительным ледяным крошевом, лизнув ржавые скалы до самой верхушки и щедро присыпав их мириадами горящих самоцветов... С угрожающим треском, как раз между ног Янека, белой молнией стрельнула трещина; он поскользнулся, распластался на льду и ящерицей метнулся в сторону...

Землетрясение, застав сонного горожанина в стенах квартиры, первобытным ужасом пригибает его к полу, невольно заставляет прикрывать голову руками от грозящих обрушением потолков. Опасность нависает сверху. А тут прикрываться не от чего и вжиматься некуда, человек висит над синей бездной, опираясь на призрачную твердь из воздушных пузырьков и трещинок, и слабенькая опора эта угрожающе трещит и рвётся под тобой, стремясь поглотить козявку на двух ножках...

– Ни...уя себе рвануло! – понеслись со всех сторон оживлённые комментарии, хотя лёд ещё покачивался и трещал. – Вот нае...нуло, так нае...нуло! Рыбалка пи..дой накрылась!.. А ты чё присел-то, ..уй моржовый?! Приспичило или не успел?...Ё...т твою мать! Разливай, мужики, у кого осталось...

Янек уже стоял над лункой, украдкой озираясь. Спереди он был мокрый – видать замочился, когда ползал по льду или уж по какой другой причине... Этих предположений он и опасался. Но мужики обошли вниманием новичка, возможно, оценив его комплекцию...

Гоша примостил удочки над лунками, так чтобы леска не вмерзала в края, собрал рыбу в мешок.

– Всё, – сказал он гостю, – клёва теперь долго не будет. Я уху сварганю, а ты удочку выматывай, надо мушки оборванные восстановить.

Янек стоял над лункой с растопыренными руками, на которые успел намотнуть один-два маха лески, и виновато моргал глазами.

– Ну, что ещё стряслось? – Георгий ощущал себя взрослым рядом с неуклюжим и взбаломошным мальчишкой.

– Не пускает... Бревно зацеплял...

– Так у тебя что, настрой на дне лежал?

– Нет, – виноватился Янек, – как ты учил – на пол – вода...

– Ёшкин кот! – Взметнулся Гоша, оценивая ситуацию. – Стой, где стоишь! И не дёргай, не тяни сильно!

Он подскочил к поляку, потрогал натянутую чуть не до звона леску, попытался безуспешно перенять её на свои руки... Осталось давать наставления.

– Подтягивай, но не сильнее, чем сейчас. Главное – не дёргай и слабину не давай... У тебя там граната за чеку привязана, и ты её тянешь так, чтобы чеку не вырвать... Разумеешь?

– Граната... – пролепетал Янек и руки его задрожали...

– Э-э, это я так, для примеру. – Поспешил успокоить вмиг ослабшего супермена Гоша. – Там рыба, сиг такой большой. В полводы брёвен не бывает. Мы его аккуратненько...

– Большой осётр? – округлил глаза Янек.

– Вслух не называй – примета плохая, – смутился Кузнецов...

Заметив такую суету, сбежались мужики. Кто давал советы, кто расширял лунку пешней, кто-то опустил на толстенной леске тройник из больших крючков...

Когда голова, занявшая весь круг лунки, начала протискиваться наверх, Янек дрогнул и потянул чуть сильнее. Поводок тут же и оборвался – вместе с сердцем начинающего рыболова. Но сосед, опускавший тройник, не сплоховал и зацепил рыбину крепко, рванул уже не боясь – и на лёд вывалилось живое и увесистое серебристое полено. Камчатка ликовала. Сиг на зимней рыбалке – всегда желанная редкость и событие, и зрелище.

– Килограмма на четыре потянет! – завистливо оценивали соседи. – Ни ...уя себе ...уёвина!.. Фартовый! На такую пи...ную леску такую ...уёвину вывернул! Причитается с тебя!

– Да отстаньте от человека! – пришлось вмешаться Георгию. – Это польский турист, первый раз на Байкале, и удочку первый раз в руки взял...

– Ё...ш...твою мать! Везёт новичкам!..

Уважаемый читатель МГ! Поставьте, пожалуйста, отметку о своем впечатлении от прочитанного. А если вам есть что сказать более подробно - выскажитесь в комментрии!

• ПОНРАВИЛОСЬ

• НЕ ПОНРАВИЛОСЬ

• Расскажите об этом своим друзьям!