Дни и ночи перед Рождеством

Наконец-то я на пенсии! Обрадовавшись свободе, укатил встречать Рождество к старшему товарищу. Он уже восьмой год живёт в маленьком посёлке у Байкала, и не раз звал меня в гости, да я никак собраться не мог. Встретил он меня на станции, а вот его жигулёнка я не увидел.

– Ты что, Фёдор, пешком, что ли притопал из своей дали?

– Пешком, Гриша, пешком. С утра узнал, что сборщики дани у моста позицию заняли. Видать, поистратились на Новый год, Рождество тоже круто отметить хочется. А у меня резина летняя, да и та лысая. Новой-то с пенсии разжиться трудно. А то, может, такси вызвать для самого слабого?

– Я ж о тебе беспокоюсь...

– Зря. Я на лыжах каждый день десятку пробегаю, а здесь как раз пять туда, пять обратно. Пошли.

Дом у Фёдора Семёновича оказался небольшой. Двор ухоженный. Дорожки на загляденье – ровные, гладкие. Колодец со всех сторон присыпан снегом, крышка прикрыта старым ватным одеялом.

– Что, морозы уже до дна достали? – спросил я.

– Рождественских жду, а там и крещенские пожалуют. А пока Байкал не замёрз, нас здесь зима милует. В Иркутске-то, слышал, уже под сорок подкатывало? Ладно, пойдём в дом. Обед на тёплой печке дожидается.

Фёдор сноровисто накрыл стол. Выставил бутылку водки, но, подумав, отодвинул в сторону.

– Хочу тебя сразу на Байкал сводить. От водки да с непривычки вспотеешь, а на берегу ветер просадит мигом, не дай Бог.

– Так ты же свою десятку уже сегодня прошёл, меня встречая. Может, завтра?

– Ерунда. Мы по самой короткой лыжне отправимся. Я её как раз вчера выкатал по высшему разряду. Лыжи сами побегут. В одну сторону – два с полтиной. Не заметишь, как доберёмся. К тому же пешком и на лыжах мышцы по-разному работают, а я ещё и на руки напирать мастак.

Заметив, что я колеблюсь, Фёдор настойчиво, в его голосе появилась непонятная мне сначала агрессивность, заявил.

– Завтра, Гриша, от моей выкатанной лыжни может один прах остаться. Сегодня с обеда уже начали враги народа в гостиницы съезжаться...

– Какие такие враги народа?..

– Да это я так образно богатеньких отдыхающих называю. Привозят с собой снегоходы мощные, квадроциклы всякие, да и здесь напрокат берут. Гоняют где ни попадя, а лыжни гробить им особенно по душе. Представляешь, когда Байкал становится, места, где кататься, навалом, а они норовят по моей лыжне промчаться или вплотную к ней едут, чтобы, значит, снег из-под гусениц её засыпал. Легче потом новую проложить, чем старую вылечить. А народ, Гриша, на лыжах ходит, с жиру не бесится. Я тут лыжни прокладываю не только для себя, но и для всех желающих. Вот и получается, туристы эти проклятые, обожающие водку жрать и салюты запускать, настоящие враги народа и есть. Ладно, пошли, пока настроение не испортилось совсем...

Лыжня и действительно оказалась выкатана на диво, скольжение отличное, бежалось легко. Хоть я и давно уж на лыжи не становился, но по молодости этим видом спорта увлекался, знаю, что к чему.

Сначала шли через лес, потом через заснеженное болото, потом через небольшое озеро – очень красивое под ровным гладким снегом, с одной стороны прикрытое лесом, с другой – отверстое к Байкалу, а с середины его открывался вид на полукольцо горных хребтов. Потом снова болотистый участок, и вот оно – славное море!

К нему вышли, когда солнце уже начало закатываться за горы. Редкие облака, проплывавшие над хребтом, окрасились в спектр от жёлтого до лилового. Берег был скрыт под толстым, до метра, слоем льда... Ну, не совсем чтобы льда. Эта громада слеплена из осколков льдин, скатанных волнами снежных комков и просто заледеневших участков снега, включающих в себя выброшенные прибоем гальку, песок, ил и тину. Волны, ударяясь об эту мощную стену, высоко вздымали пенные брызги, намерзающие в самые причудливые фигуры. Фёдор сказал, что такие снежно-ледяные нагромождения у местных называются сокуями.

Ну сокуи так сокуи. Хоть какое-то определение данного природного явления я получил, и славно.

Довольно часто в сокуях попадались отверстия, к ним по подлёдным полостям пробивалась вода и выплёскивалась подсвеченными закатным солнцем фонтанами. Невольно возопишь уже расхожим штампом: «Байкал – красота-то какая!»

Обещанного Фёдором пронизывающего ветра не было, дуло в спину, но не сильно. Да и волнение на Байкале шло на убыль, пока мы следили за скользящим всё ниже и ниже вдоль склона горы солнцем, а потом ещё какое­то время любовались угасающей закатной палитрой.

Уходить не хотелось, но усталость от поездки и пеше­лыжных прогулок с непривычки давала о себе знать. Да и товарищ мой уже не выглядел таким молодцом, как при встрече.

На обратном пути ветер дул в лицо, и стал леденящим. Я шёл, почти не опираясь на палки, рукой прикрывая рукой то лицо, то грудь. При моём хроническом бронхите это было не лишним.

– С гор всегда холодом несёт, даже летом, – пояснил Фёдор. – Ничего, в лес зайдём – там оттаем.

В лесу ветер шумел лишь по вершинам, осыпая с крон занавеси снежной пыли.

– Красивое зрелище, когда солнце светит. Не налюбуешься. Может, завтра увидишь, – обернувшись, почти прокричал мне лидер забега. Наверное, приободрить хотел. Знал, что с усталости обратная дорога кажется куда длиннее.

* * *

Назавтра мы выбрались на прогулку только к обеду. Засиделись до ночи за разговорами, да и выпили слегка с перебором. Ну и «враги народа» доставали. Сначала фейерверками – бабах-бабах-бабах...

– Три раза по полсотни шикарных залпов, – прикинул я, – это они, считай, почти всю мою пенсию в воздух запустили! Да, красиво жить не запретишь.

– Пока гром не грянет, – поправил меня Фёдор. – В двадцати регионах запретили официальные новогодние салюты, а в приграничных – вообще любые. По мне, так я вообще бы это сомнительное развлечение прикрыл начисто, особенно на Байкале. Сколько химической дряни в воздух выбрасывается, на снег оседает, потом водой уносится! А коробки вонючие только недавно работники гостиниц да турбаз подбирать за своими постояльцами стали. То ли принудили их, то ли самим совестно стало, что половодье отраву в священное море несёт, – не знаю. И ты думаешь, они только на Новый год и на Рождество так забавляются? Куда там! Почти каждые выходные пуляют. Доставляют, так сказать, нищему посёлку бесплатное зрелище. Погоди, сейчас ещё дискотека начнётся...

И точно, около десяти загремела музыка и смолкла только ближе к часу ночи. Впрочем, это у них, может, и как музыка слышалось, а к нам через окна доносилось только тупое, въедливое «бум-бум-бум...». Где-то я читал, что самые низкие, так называемые, альфа-частоты хорошо воспринимаются только людьми с низким же интеллектуальным уровнем. Очевидно, мой интеллект находится на достаточной высоте, потому что ощущения от бумканья я испытывал довольно мерзкие. Стёкла вибрировали, и даже стены, казалось, подрагивали. Ради эксперимента я попробовал заткнуть уши. Тщетно. Эти низкие частоты напрямую воспринимала черепная коробка. Недаром их используют в военных целях! А каково тем, кто живёт ближе?!

Фёдору вскоре стало нехорошо, он выпил какие-то лекарства и пояснил:

– Аритмия у меня образовалась странного свойства – от любых вибраций прихватывает, даже от поездки на машине или на поезде сердце сбоить начинает. А тут и нервы ещё включаются – зла на этих оккупантов не хватает. Я ведь, когда из города решил перебраться, здесь так тихо было, спокойно. А теперь – хоть беги или партизанскую войну затевай...

* * *

В общем, с утра мы были слишком квёлые, чтобы становится на лыжи. Обед же вернул нас к жизни, и мы отправились.

Только вышли к развилке перед лесом, Фёдор вдруг резко остановился, так что я наехал на задники его лыж, и воскликнул удивлённо:

– Это что ещё за хрень?!

Я выглянул из-за его плеча и удивился не меньше. От утоптанного пятачка на перекрёстке начинались огромные, прямо-таки великанские следы сапог. Если у меня 45­й, то эти были не меньше сотого размера! Впрочем, замешательство наше длилось не больше секунды, оба сообразили, что кто-то надел здесь снегоступы такой оригинальной формы. А прямо по лыжне шли двойные следы обычного размера с глубокими провалами.

Однако оригинала глубокий снег не держал, и метров через двадцать он вылез на нашу колею, разбивая её при этом в усмерть. Двое спутников теперь шли вслед за ним. А наши лыжи юзили на провалах и соскальзывали в стороны, глубоко проваливаясь.

– Хоть бы на дальнюю лыжню не попёрлись! – почти простонал Фёдор.

Но они попёрлись, и мой ведущий километра через полтора, чертыхаясь, свернул на ту, которую называл средней. Она была основательно присыпана снегом, местами почти пропадала, так что и здесь было не до удовольствия от скользящего лёгкого бега. Эта лыжня, через лес вдоль озера, опять выходила на дальнюю, угробленную «великаном» и его сотоварищами.

– Видеть это больше не могу! – взорвался Фёдор. – Я тут пару недель назад к озеру колею пробивал. Выйдем на него и по вчерашнему маршруту – к Байкалу. А потом – домой. Всё, хватит с меня на сегодня варварства.

Пробитого две недели назад прохода я не видел, и Фёдор пояснил:

– Видишь, словно извилистая ниточка в небольшом углублении протянулась. По её сторонам я лыжню и нащупаю.

Пробрались мы к озеру через сугробы не с таким уж большим трудом, как мне представлялось. Но едва приблизились, Фёдор разразился витиеватой бранью. Я же просто опешил. От красивого заснеженного поля ничего не осталось. Вся поверхность озера сплошь, от берега до берега, была взрыта, переворочена, изуродована снегоходами. И хотя они уже давно укатили, иначе бы мы их услышали, в воздухе ясно ощущалась горклая вонь. Снег от выхлопов моторов приобрёл лёгкий серо-коричневый оттенок, а мне сначала показалось, что это день померк.

– И вот так несколько раз за зиму, – уже спокойнее сказал Фёдор. – Выпадет снег, ветер его разгладит – глядишь, красота вернулась. А потом новый вражий заезд, и ещё новый... Весной снег на озере тает слоями, и к концу лёгкий налёт в сумме превращается в густой, бурый, вонючий. Всё потом в воде оказывается. А летом здесь место отдыха, люди толпами приходят, купаются, рыбу ловят... Эх­ма! Не найдёшь управы на богатеньких.

Идти по плотным и уже подмёрзшим буграм было хуже, чем по сугробам. Вчерашняя выкатанная лыжня была почти в таком же состоянии. Настроение наше упало ниже ботинок, и только на Байкале опять вздохнулось в полную грудь.

За прошедшие сутки прибой кое-где подмыл сокуи, отломил огромные глыбы, и теперь волны их ворочали, то придвигая, от оттаскивая. Брызги взлетали ещё выше, чем вчера. Угадать, где взметнётся очередной фонтан, было невозможно, и пару раз меня основательно окатило.

Несколько раз в сторону посёлка пролетали небольшие вертолёты, один над нами даже зачем-то круг сделал.

– Это тяжёлая артиллерия десантируется, – отметил Фёдор и пояснил свой очередной военный образ. – Те, кто богаче вчерашних. Эти в лес не пойдут. Будут водку жрать с любовницами. Разве что одна-другая из них выпросит покататься на снегоходе. Музыке они греметь долго не дадут, покоя потребуют, зато салютами побалуются вдоволь.

– А кружил вертолёт зачем?

– Так ведь таким туристам экзотику подавай. Лыжники для них – тоже экзотика. Я тут чуть местной достопримечательностью не стал. Каждый день ухожу в Байкал по льду за несколько километров – один­одинёшенек на огромном просторе. Вот вертолётчики и повадились крюк закладывать, чтобы клиентам эдакую невидаль показать. По два-три круга надо мной делали: с одного борта, с другого, в анфас и в профиль. Но я их отвадил.

– И как же, интересно?

– Очень даже просто – посредством самого заметного неприличного жеста...

Дожидаться заката мы не стали. Вернулись вымотанные не столько физически, сколько психологически. Я понимал, насколько тяжело было Фёдору видеть, во что превратились результаты его долгих трудов по прокладке и выкатыванию, после снегопадов и ветров, лыжных трасс, и об этом не заговаривал.

Вечер выдался ясный и звёздный. Даже узкий серп убывающей луны сиял минимум, как её половина. Любуйся и радуйся! Но большинство людей уже давно забыло о своём единстве с природой. Им дороже звёзд – искры новогодних «хлопушек».

Сначала с лёгким «пуком» начали взлетать жидкие салютики из дворов местных жителей, но очень скоро их потуги затмили фейерверки турбаз и гостиниц. Считать, сколько их прогремело, было бесполезно. А когда всё стихло, звёзд и луны долго не было видно за дымными облаками. Но кого это волновало? «Тяжёлая артиллерия» нанесла свой удар по природе и снова отправилась к ломящимся от снеди и выпивки столам.

Ну и мы наконец-то смогли спокойно покончить со своими скромными закусками и снова выйти под расчистившееся звёздное небо. Музыка, как и предсказал Фёдор, «бумкала» не так долго – заткнулась уже в половине двенадцатого.

Выспались мы на этот раз вполне нормально, и на лыжах отправились пораньше: «пока ужравшиеся тати ещё лежат в своей кровати», – как выразился Фёдор. Он, кстати сказать, стихи пишет иногда и весьма неплохие.

Фёдор предложил снова добраться до средней лыжни, чтобы вдвоём прокатать её получше:

– Хоть пару километров нормально пробежаться можно будет до следующих снегопадов, а там я всё восстановлю.

Однако на средней нас ждало разочарование. Вчерашние топтуны, сменяя друг друга (это Фёдор определил по следам), довели своё вражье дело до конца, вернувшись по дальней к развилке. С этой целью они выходили в свой рейд, или мысль убить все наличные лыжни появилась в ходе прогулки – после первых провалов?

Я спросил у Фёдора, что он думает о мотивах такой трудоёмкой агрессии, ведь километров шесть изгадили.

– Сочельник же был, – ответил он, даже не задумавшись. – Нечисть в этот день особенно куролесит. Да и святки – время её гадких проделок. А после Крещения она вроде как заново сил набирается какое-то время. Что интересно, в этот же период, считай, до марта, в местном турбизнесе спад обычно наблюдается. Тебе в это время приехать бы лучше, да и по Байкалу походить. Если соберёшься, я всегда рад тебя видеть.

• Расскажите об этом своим друзьям!