Русская осень на полотнах художников: какая она? |
Анна Александрова, portal-kultura.ru |
17 Сентября 2021 г. |
Недолговечные осенние красоты, «пышное природы увяданье» вдохновляли многих творцов. «Короткую, но дивную пору» замечательно воспевали русские поэты, слагавшие элегические, исполненные грустных философских раздумий строфы. Не остались в стороне и живописцы: картины на осеннюю тему прочно вошли в золотой фонд отечественного искусства. Алексей Саврасов, одним из первых «заметивший» красоту русской природы, считается родоначальником нашей школы лирического пейзажа. Его ученик Исаак Левитан утверждал: «С Саврасова появилась лирика в живописи пейзажа и безграничная любовь к своей родной земле... и эта его несомненная заслуга никогда не будет забыта в области русского художества». Картину «Осень» Алексей Кондратьевич написал в 1871-м, в зените славы. В тот год он представил на Первой передвижной выставке принесшее ему успех полотно (правда, сугубо «весеннее»). Александр Бенуа по этому поводу отмечал: «Грачи прилетели» — чудесная картина, такая же поэтичная, в одно и то же время тоскливая и радостная, истинно весенняя, как вступление к «Снегурочке» Римского!.. И вот чувствуется, как по этой сырой и холодной, мертвой, бесконечной мгле проносится первое легкое и мягкое дуновение теплоты, жизни. И от ласки этого дуновения растаял пруд, встрепенулись, ожили деревья, а снежный саван быстро исчезает». К радости художника примешивалась горечь: тогда же, в 1871 году, умерла его новорожденная дочь. Впоследствии начало ухудшаться и его здоровье, прогрессировала болезнь глаз. Мастер запил, семейная жизнь рухнула, в 1882-м его уволили из Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Остаток жизни художник провел в нищете и одиночестве. Словно предчувствуя трагическую судьбу, в картине «Осень» он воплотил минорные мотивы. Здесь изображен одинокий дом с мельницей, кажущийся крошечным на фоне огромного дерева. Вдали видна стайка перелетных птиц. Рыже-коричневые краски подчеркивают увядание природы, которое рифмуется с грустным, тоскливым настроением автора. Осенний пейзаж, таким образом, становится выражением глубоких душевных переживаний. Один из основоположников русской пейзажной живописи Федор Васильев также обращался к осенней теме. За короткую 23-летнюю жизнь он создал немало выдающихся работ. В числе его последних творений — картина «Болото в лесу. Осень», начатая незадолго до смерти, в 1872-м, и в итоге оставшаяся незавершенной. В 1871 году молодой живописец заболел туберкулезом и вынужден был оставить промозглый Петербург — как оказалось, навсегда. Сначала отправился в украинское село Хотень, а затем перебрался в Крым, где провел свои последние годы. Несмотря на тамошнюю роскошную природу, Васильев тосковал по скупым северным ландшафтам и писал по памяти (а также на основе этюдов) картины, посвященные среднерусской полосе. Работа «Болото в лесу. Осень» проникнута ностальгическим чувством, художник незадолго до смерти признавался в письме Ивану Крамскому: «О, болото, болото! Как болезненно сжимается сердце от тяжкого предчувствия! Ну, неужели не удастся мне опять дышать этим привольем, этой живительной силой просыпающегося над дымящейся водой утра?» В его произведении сочетаются мажорные и минорные аккорды: яркая золотая листва написана на фоне мрачного неба. Крамской так отозвался об этом творении: «Настоящая картина — ни на что уже не похожа, никому не подражает, не имеет ни малейшего, даже отдаленного сходства ни с одним художником, ни с какой школой, это что-то до такой степени самобытное и изолированное от всяких влияний, стоящее вне всего теперешнего движения искусства, что я могу сказать только одно: это еще... не вполне хорошо... но это — гениально». Исаак Левитан создал более сотни картин, посвященных осенней тематике. Признанным шедевром стала его «Золотая осень» (1895). Работа над ней началась в Тверской губернии, в имении Горка, принадлежавшем тайному советнику Ивану Турчанинову, с чьей супругой Анной художник познакомился еще в 1894-м. Левитан приехал в усадьбу вместе с тогдашней возлюбленной Софьей Кувшинниковой, однако быстро потерял голову от Турчаниновой. Татьяна Щепкина-Куперник вспоминала: «Мать была лет Софьи Петровны, но очень заботившаяся о своей внешности, с подведенными глазами, с накрашенными губами, в изящных корректных туалетах, с выдержкой и грацией настоящей петербургской кокетки (мне она всегда представлялась женой Лаврецкого из «Дворянского гнезда»). И вот завязалась борьба... на наших глазах разыгрывалась драма. Левитан хмурился, все чаще пропадал со своей Вестой «на охоте», Софья Петровна ходила с пылающим лицом, а иногда и с заплаканными глазами... И кончилось все это полной победой петербургской дамы и разрывом Левитана с Софьей Петровной». Талантливый живописец стал в Горке частым гостем. Для него даже возвели двухэтажный дом-мастерскую. Весной 1895-го здесь был написан яркий, звенящий «Март». К ряду мажорных по настроению картин принадлежит и «Золотая осень». Считается, что художник изобразил на полотне протекающую неподалеку речку Съежу. Желтые и красноватые кроны деревьев резко контрастируют с холодной лентой реки. В этой работе Левитан использовал приемы, близкие к импрессионизму. Сам он отзывался о своем методе так: «Вот идеал пейзажиста — изощрить свою психику до того, чтобы «слышать трав прозябанье». Какое это великое счастье!» В 1896-м картина участвовала в 24-й выставке передвижников в Петербурге и Москве и была приобретена Павлом Третьяковым за 700 рублей. В конце года полотно экспонировалось в Харькове, где с ним произошло ЧП. Уполномоченный Товарищества Георгий Хруслов писал Илье Остроухову: «Сегодня утром у нас на выставке случилось несчастье. Картины были все сняты с мольбертов, некоторые лежали на полу, некоторые стояли у стен, работали все в одном конце залы. Вдруг на другом конце раздается сильный стук, я бегу туда — оказывается, что сорвался со стены тяжелый медный козырек калорифера и упал на картину И.И. Левитана «Золотая осень», холст картины прорван насквозь, хотя рана и незначительная и ее легко заделать, но, ввиду того, что картина принадлежит П.М. Третьякову, я покорнейше прошу правление уведомить меня в Киев возможно скорее, как мне поступить с картиной». Впоследствии произведение было успешно отреставрировано. Эти мотивы характерны не только для пейзажных вещей. Картина Ильи Репина «Осенний букет» — портрет дочери художника. Он был написан в 1892 году в имении Здравнёво под Витебском, на берегу Западной Двины. В одном из писем мастер признавался: «Работаю очень мало. Сначала стал было писать восход солнца над Двиной (я каждое утро, как пифагореец, готов ему петь гимны — как это величественно!!!), но пейзаж мне не удается. Потом писал этюд с Нади на воздухе. Она в охотничьем платье, с ружьем через плечо и с героическим выражением... Теперь начал писать с Веры: посреди сада, с большим букетом грубых осенних цветов, с бутоньеркой тонких, изящных; в берете, с выражением чувства жизни, юности и неги». Его старшая дочь Вера не раз становилась героиней картин, например, позировала отцу при создании другого знаменитого полотна — «Стрекоза». Девушка обладала творческими задатками, однако выбрала не художественную, а театральную стезю, стала актрисой Александринского театра, хотя выдающихся успехов не достигла. После смерти Ильи Ефимовича перебралась в Финляндию, где провела свои последние годы. «Осенний букет» запечатлел Веру на заре жизни. Юность модели Репин противопоставил увядающей красоте природы. Работа была показана на XXI передвижной выставке в Петербурге в 1893 году и получила в прессе лестные отзывы, несмотря на критику самой выставки: «Особенно выдающихся картин на ней нет, но много хорошего. Великолепны портреты г. Репина: великого князя Константина Константиновича, г. Спасовича и женский — «Осенний букет». На полотне Михаила Нестерова «Видение отроку Варфоломею» (1889–1890) осенний пейзаж выполняет гармонизирующую функцию. Готовясь к созданию картины, художник делал пейзажные зарисовки в окрестностях Троице-Сергиевой лавры. Михаил Васильевич изобразил сюжет из «Жития Преподобного Сергия»: отроку является ангел в образе старца. Юного Варфоломея Нестеров писал с девочки, встреченной им в одной из деревень недалеко от Абрамцева, стриженой, болезненной, с широко открытыми голубыми глазами. «Я совершенно отождествлял это личико с моим отроком Варфоломеем», — рассказывал автор. Фигуры мальчика и старца не противопоставлены пейзажу, но мягко вписаны в него. Тем самым живописец показывает зрителю: все происходящее естественно и правильно, поскольку свершается по воле Божьей. Как ни странно, картина получила противоречивые отзывы. Многие обвиняли Нестерова в мистицизме, что отчасти было справедливо: он таки увлекался богоискательством, а позже, в 1910-е, посещал собрания религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева. Как сетовал художник, «судили картину страшным судом». Тем не менее она заняла достойное место в истории отечественного искусства. Сам автор считал ее своей лучшей работой и на склоне лет утверждал: «Жить буду не я. Жить будет «Отрок Варфоломей». Вот если через тридцать, через пятьдесят лет после моей смерти он еще будет что-то говорить людям — значит, он живой, значит, жив и я». К приему контраста прибегнул позже Аркадий Пластов. На его знаменитом полотне «Фашист пролетел» (1942) — золотая осень, ясное небо и лежащий на траве пастушок. Повнимательнее присмотревшись, зритель понимает, что ребенок мертв. Работа производила столь мощное впечатление, что стала эффективным инструментом в дипломатических переговорах. В 1943-м она экспонировалась на Тегеранской конференции и в какой-то мере поспособствовала открытию второго фронта. Рузвельт и Черчилль, по свидетельствам очевидцев, были поражены этим произведением до глубины души. Жена внука художника, искусствовед Татьяна Пластова писала: «Самая известная антивоенная картина «Немец пролетел» (авторское название впоследствии было заменено на «Фашист пролетел») стала символом преступности войны и беззащитности человека перед ее угрозой. Как П. Пикассо в «Гернике», Пластов, изображая на первом плане кровь и убитого ребенка, стремится потрясти зрителя. Картина стала своего рода экзистенциальной и пластической формулой и не случайно ее позднее «цитировал» Г. Базелиц. С другой стороны, картина несет память о полотне «Видение отроку Варфоломею» М.В. Нестерова, встреча и беседа с которым весной 1941 года произвела огромное впечатление на Пластова. Художник словно цитирует фрагменты нестеровского полотна, создавая контекст, в котором гуманистические смыслы картины становятся еще более значимыми. Знаменательно, что, как и многие европейские художники1920-х годов, пережившие Первую мировую войну (Генри Тонкс, Георг Гросс, Отто Дикс, Эрнст Барлах), Пластов был поражен образами раненых, искалеченных войной молодых людей, впоследствии «инвалидов войны». Осень не только может служить фоном для сцен гибели, разрушения, увядания, но и соучаствовать в процессах созидания, обновления. Братья Алексей и Сергей Ткачевы в работе «Осень. Пора свадеб» (1973) обратились к двум важным темам — угасающей на глазах деревенской жизни и вечной красоте природы. С одной стороны, показали, как современные реалии вмешиваются в традиционный уклад (среди деревянных домов изображен красный автомобиль), с другой — центром произведения избрали огромное дерево. И пусть его ветвистая крона уже пожелтела, а листья вот-вот опадут, все равно оно символизирует собой некий сакральный центр мироздания, связывающий все сферы человеческого бытия. А также — постоянно обновляющуюся вселенную, для которой смерти просто-напросто не существует. Унылая пора! Очей очарованье! Александр Пушкин На нашем сайте читайте также:
|
|