Историк – о «терроризме» в топонимике российских улиц |
Сергей Рязанов, argumenti.ru |
22 Сентября 2021 г. |
30 лет назад, в сентябре, вернули исторические названия Екатеринбургу и Санкт-Петербургу (а чуть раньше, 22 августа, в качестве российского флага был утверждён дореволюционный триколор). Волна топонимических переименований за этим не последовала, разве что всплеск, скоро сошедший на нет. Сегодня идеологическая тема топонимики, казалось бы, не должна будоражить. Но на деле всё наоборот: в последние годы происходят общественные «бодания», заметные в национальном масштабе, причём некоторые из них провоцируются «сверху». О российской топонимике состоялся разговор с доктором исторических наук Сергеем Волковым, автором и соавтором книг «На углях великого пожара», «Чёрная книга имён, которым не место на карте России» и многих других. – Начнём со статистики. – В 1993 году в Москве был издан замечательный топонимический словарь «Имена городов: вчера и сегодня» за авторством Е. Поспелова. Из него следует, что при большевиках было переименовано около двух с половиной тысяч топонимов: городов, посёлков, сёл, улиц, переулков (в одном только Питере они переименовали полтысячи объектов). К 1941 году название сменили 24 крупных города, причём 20 из них – в честь руководителей партии и государства, а также их приближённых. В самом конце жизни Сталина итог его топонимической деятельности был таким: среди названий городов и посёлков городского типа имя Кирова встречалось 23 раза, Ленина – 16, Сталина – 12, Орджоникидзе – 8, Ворошилова, Дзержинского, Кагановича, Калинина, Куйбышева, Молотова – по 5–6, Будённого – 4, Свердлова – 3, а с учётом негородских поселений эти показатели были в 10–20 раз выше (в хрущёвскую оттепель топонимы в честь Сталина, Кагановича, Молотова были заменены. – Прим.). При Ельцине переименования зачастую осуществлялись по решению местных властей, какая-либо федеральная топонимическая политика отсутствовала. Исторические имена вернули по большей части только крупным городам, да и то не всем. Как известно, дореволюционный Симбирск – по-прежнему Ульяновск. Вятка – по-прежнему Киров. Ново-Николаевск – по-прежнему Новосибирск. Екатеринодар – по-прежнему Краснодар (не путать с Красноярском, названным в XVII веке по Красному Яру. – Прим.). Что касается небольших городов, которые названы в честь революционеров или носят идеологические имена вроде Советск, Первомайск, Коммунистический и так далее, – счёт им идёт на десятки. – В этом году внимание федеральных СМИ некоторое время было приковано к маленькому городку Таруса (Калужская область) – туристическому объекту, имеющему статус природно-архитектурного заповедника. Местное руководство приняло решение о возвращении улицам дореволюционных имён, а потом передумало. Само себя высекло, как гоголевская унтер-офицерская вдова. – Да, отменило собственное решение. Причина понятна: возмутились местные коммунисты – меньшинство, но активное, шумное, способное доставить проблем городскому начальству, тогда как сторонники переименования доставлять проблемы не умеют. Схожая история произошла в 2016–2017 годах в Тутаеве Ярославской области (назван в честь красноармейца, погибшего во время подавления Ярославского мятежа), причём на сей раз было переиграно федеральное решение. Городские власти попросили Ярославскую областную думу о возвращении городу имени Романов-Борисоглебск. Областные депутаты в большинстве поддержали затею и обратились с законодательной инициативой в Госдуму. В свою очередь, Госдума приняла законопроект в первом чтении (за – 385 депутатов, против – 37, двое воздержались. – Прим.). Однако второе чтение не состоялось: по желанию губернатора Ярославская областная дума отозвала из федерального парламента свою инициативу. Губернатор не захотел конфронтации с коммунистическими активистами. И прибег к маневру – объявил о проведении в городе соцопроса (потому что, согласно закону, вопрос о названии города на местных референдумах не решается. – Прим.). Заведомо известно: в подобных опросах, когда обращаются не только к заинтересованным гражданам, но и к равнодушным, каковых большинство, – всегда побеждает вариант «оставить как есть». Особенно если обманывать людей, что после переименования города или улицы придётся менять паспорта. В общем при отсутствии собственной позиции (или возможности извлечь для себя выгоду) типичный чиновник на конфронтацию с шумными активистами не пойдёт. – У вас сквозит эмоция, что сегодня дискриминируется белая идея в пользу красной. Однако ваши красные оппоненты считают, что всё наоборот. В 2018 году с подачи федеральной власти было организовано общенациональное интернет-голосование по присвоению аэропортам имён отечественных исторических личностей. В нём присутствовали (и где-то побеждали) цари, при этом полностью отсутствовали советские правители. – Белым бросили кость. В идее того голосования отразилось желание правящих усидеть на двух стульях: держась за привычную большевистскую топонимику, враждебную исторической России, она в то же время зачерпывает легитимность из дореволюционной истории. И здесь тоже произошёл идеологический конфликт. За мурманский аэропорт «сражались» полярник Иван Папанин и Николай II, основавший город в 1916 году (Романов-на-Мурмане – последний город, основанный в Российской империи. – Прим.). Прежде чем стать полярником и внести вклад в науку, Папанин успел побыть комендантом Крымской ЧК в Гражданскую войну – поэтому, на мой взгляд, хватит названного в его честь мыса на полуострове Таймыр. Допускаю правоту коммунистов, когда они говорят, что голосование было «подкручено» в пользу Николая II, но не придаю этому наименованию слишком большого значения. Присвоив аэропорту имя последнего императора, федеральная власть вовсе не дала оценку Февральской революции. – Притом Путин этим летом дал в своей статье однозначно негативную оценку большевизму с русских национальных позиций. – Да, и заметьте: после публичных указаний Путина, чтобы в каком-нибудь городе что-то отремонтировали, это сразу же делается, а избавляться от большевистской топонимики после антибольшевистской статьи президента – никому и в голову не пришло. – Стало быть, для этого необходима федеральная топонимическая политика, об отсутствии которой вы сказали применительно к Ельцину и девяностым. Кстати, хорошо помните себя в те дни тридцатилетней давности? Возвращение триколора, переименование Ленинграда в Санкт-Петербург – для вас это что-то значило? Были надежды? – Не было. Не питал никаких иллюзий, поскольку прекрасно представлял, что за люди у руля. Обе движущие силы событий – и «продвинутая» часть советской номенклатуры, и лидеры «демократического движения» – вовсе не ориентировались на историческую Россию. Более того, «демократы» видели в советском наследии надёжную преграду «национально-патриотическим» и «реакционным» тенденциям, которые были им ненавистны гораздо более советско-коммунистических. Заимствование «демократами» некоторых атрибутов досоветской государственности, о которых вы говорите, произошло достаточно случайно. В наиболее острый момент какой-то символ надо же было противопоставить прежнему как знак перемен! Ещё за год до принятия триколора он в этих кругах рассматривался как флаг общества «Память» (антисемитского движения. – Прим.). Равно как и переименование Ленинграда – уступка общественному мнению текущего момента. Неслучайно область осталась Ленинградской. Более всего «демократы» опасались стихийных антикоммунистических настроений и приложили огромные усилия, чтобы не дать им развиться. Позже они не стеснялись об этом рассказывать. Вот, например, из воспоминаний А. Соколова об августовских днях: «Вышел с авоськой на Тверскую и увидел медленно идущую по осевой к манежу длинную цепочку людей... Первыми в цепочке шли крепкие ребята в камуфляже без знаков различия... Выяснилось, что это отряд защитников Белого дома идёт брать под охрану памятники вождям коммунизма в центре Москвы, «чтобы их не посносили, как Феликса, а то казаки уже Свердлова приговорили»... Так за приятной беседой дошли до площади Свердлова, оцепили Якова Михайловича...» Памятником Свердлову, как известно, пришлось пожертвовать, но мавзолей они уберегли. В толпах народа тогда шныряли люди, уверявшие, что «уже принято решение» о мавзолее и потому «идти на него» не нужно. Те, кто победил ГКЧП, менее всего желали ликвидации большевистского наследия. Всё, что произошло дальше, было закономерным. События, развивавшиеся под давлением этих сил, вскоре привели к тому, что исчезли и «материальные» основания для обращения к исторической России: рассыпалось некогда составлявшее её пространство. – Сергей Владимирович, для многих борьба с топонимикой – это сражение с ветряными мельницами. Возразите? – Топонимика работает. Ежедневно и ежечасно она воспроизводит то, что прославляет. Внедряет в сознание населения мысль, будто всё это положительные исторические персонажи и символы, тем самым определяя наше будущее. Когда говорят, что большевизм должен быть у нас перед глазами, чтобы он не был забыт и никогда не повторился, то лукавят. Память – это музеи, а топонимика – это прославление. Власть говорит нам сегодня об опасности революции, насильственной смены строя – и держится за революционную символику. Принимает закон о запрете пропаганды терроризма – и отказывается переименовывать улицы Ульянова, Халтурина, Каляева. Это, повторю, попытка усидеть на двух стульях. – В глазах наших граждан декоммунизацию сильно дискредитировала Украина, где этот процесс сопровождается дерусификацией. Может быть, сейчас не лучшее время призывать к декоммунизации России? – Для Украины декоммунизация действительно означает отличность от России и враждебность ей (неслучайно они переименовали Днепропетровск в Днепр, а вовсе не в Екатеринослав), но для самой России декоммунизация значит прямо противоположное. Современную Украину создали большевики. Если бы не уничтожение Российской империи – никакого Украинского государства бы не существовало. Соответственно, для нас декоммунизация выльется в непризнание прав Украинского государства на русские территории. А пока символом РФ остаётся храм на улице с названием Коммунистическая. На нашем сайте читайте также:
|
|