- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Моя «сибирь». Фрагменты воспоминаний (часть 1) |
| В. В. Козлов |
| 19 Мая 2023 г. |
|
От редакции: В конце минувшего года в Иркутске вышла в свет книга «Рядом с Распутиным» известного поэта и писателя нашего края, бессменного редактора журнала «Сибирь» более 25 лет – Василия Козлова. В нее вошли очерки, статьи, воспоминания, дневниковые записи автора, связанные с жизнью и общественной деятельностью Валентина Григорьевича Распутина, известного миллионам читателям России и далеко за ее пределами.
А каким Распутин был в жизни, в повседневности, знали только те, кто был близко знаком с ним, работали вместе в писательской организации, сотрудничали в журнале «Сибирь», участвовали во встречах с читателями и в Днях русской духовности и культуры, бывали с ним в таежных походах. Иногда автор вспоминает, казалось бы, незначительные случаи, но в них открываются черты характера Валентина Григорьевича, расширяющие наши представления о нем как о нашем современнике, живущем рядом с нами, как о сибиряке, болевшем и страдающем о судьбе нашего народа и нашего отечества. Одна из глав книги – «Моя «Сибирь» – о годах работы автора редактором этого журнала, о встречах и работе там с сибирским классиком, показалась нам особо интересной. В журнале, в царившей внутри и вокруг него обстановке, как в капле воды, отразились все перипетии того непростого времени, когда наша страна и общество вначале жили, вроде, как всегда, а потом с дьявольской скоростью устремились к новому, как казалось многим, светлому будущему, а на деле – к своему разрушению… Сегодня мы начинаем печатать отрывки главы «Моя «Сибирь» из книги В. В. Козлова «Рядом с Распутиным». *** Козлов Василий Васильевич родился 5 июля 1947 года на станции Оловянная Читинской области. C 1959 года живет в Иркутской области, вначале в Усолье-Сибирском, с 1964 года в Иркутске.
Учился в Иркутском госуниверситете на филологическом факультете. Творческий путь после службы в армии начинал с журналистики – корреспондентом газеты «Ангарские огни», литературным редактором областного радио. После издания книг «Уроки доброты» и «Есть у меня на свете брат» в 1979 году был принят в Союз писателей СССР. С 1982 по 1986 год руководил литобъединением при ОК ВЛКСМ и в газете «Советская молодежь». В 1986 году решением писательского собрания избран главным редактором журнала «Сибирь», при котором в 1990 году им создан издательский центр. Автор и редактор многих проектов (журнал «Русская сила», альманахи «Иркутская старина», «Сибирская провинция») и книг иркутских писателей, посвященных истории и православной культуре. Журнал «Сибирь» под руководством Козлова стал одним из лучших провинциальных литературных журналов России, а сам Василий Васильевич за книгу стихотворений «Гончарный круг» награжден «Бронзовым витязем» Международного славянского литературного форума «Золотой витязь» и многими званиями, медалями, премиями регионального, общероссийского и международного уровней. В течение трех лет, с 2006 по 2008 год, возглавлял Иркутское региональное отделение Союза писателей России, членом правления которого является и поныне. *** Фрагменты воспоминаний Василий КозловБудем призывать нашу память, ибо помнить о прошлом больше некому. Дмитрий Лихачев Редакторское кресло – это такое возвышение, с которого должно быть видно и непременное, непримиримое, напористое и нагловатое окружение, и стоящих поодаль, не стремящихся смешаться с приближенными, – их природная обособленность указывает на талант редкий, зрелый и более глубокий. Из рецензии Ах, эти юности забавы…В детстве я мечтал стать летчиком, как большинство мальчишек. Мы делали авиамодели самолетов и планеров, соревновались в умении и смекалке. Летом ходили небольшими ватажками на рыбалку, на Ангару, на Белую, на озера на Красном острове, на тельминский и мальтинский пруды. Это не было забавой или пустым времяпрепровождением, наш улов был ощутимым довеском к скудному столу и помощью родителям. Купались в ледяной Ангаре с мая до ноября, не боясь ни простуды, ни родителей, выходили на первый лед в затоне на коньках снегурках, прикрученных к валенкам при помощи веревок и сделанных из дерева палочек-рычажков, проваливаясь в разъезженные мелководные ямы. Сбивались в дворовые футбольные и хоккейные команды, устраивали соревнования не только в городских, но и в сельских пригородных районах, расчищали заброшенные пустыри под футбольные поля, находили бесхозные жерди для сооружения ворот. В начале зимы заливали во дворах ледовые площадки, делали самодельные клюшки; не помню, не замечал никакого взрослого участия или руководства, нам доставало нашей самодеятельности и смекалки. Мастерили рогатки и «поджиги» – примитивные огнестрельные пистолеты, запускали «ракеты» – консервные банки при помощи взрыва карбида, его тайком таскали со стройки рядом с нашим домом. Собирали примитивные радиостанции, обмениваясь радиодеталями и схемами, найденными в журналах «Радио» ранней поры радиолюбительства; средневолновый вещательный диапазон с утра до вечера был переполнен нашими голосами и музыкой, которую мы крутили на радиолах, и никакая инспекция радиосвязи не вылавливала нас, хотя радиотехнические средства позволяли это сделать; видимо, было понимание того, что это лучше, чем болтаться по улицам в поисках приключений. Детская самоорганизация в Советском Союзе была деятельной и полезной. Я увлекся радиотехникой, с Володькой Беловым, он учился годом старше, жил в соседней пятиэтажке; вечерами, а иногда засиживаясь за полночь, мы собирали различные приборы, осваивали появившиеся в ту пору транзисторы, делали карманные радиоприемники, радиопередатчики и другие электронные самоделки. Я подумывал о поступлении в Новосибирский электротехнический институт, там была кафедра радиотехники. Многие в те поры занимались фотографией, мы с Володькой печатали «фотки» по ночам, устраивались в ванной комнате, чтобы никому не мешать, восторгаясь волшебством появления изображений на белой бумаге в растворе проявителя при марсианском свечении красной лампочки. Еще я ходил на «изо», так мы называли кружок изобразительного искусства в Доме культуры. Примерно в то же время начал писать стихи, что казалось мне таким же естественным занятием, как и все остальные; я не ведал, что именно это и определит в дальнейшем мою судьбу. Мне интересно жить на белом свете. Всякое новое увлечение я стремился освоить, пусть не в совершенстве, но как можно лучше. Так было с плотницким делом, к которому я приобщился в «дикой бригаде» под приглядом моего старшего брата Георгия, – срубил баню и надстроил дом в Култуке; так было с резьбой по дереву – начал заниматься в юности и не оставил занятия по сию пору. И редакторством я занимался увлеченно, с интересом, перенимал опыт центральных журналов, учился на чужих ошибках, но это не мешало мне видеть свои недостатки и избавляться от них. «Я пошел, меня позвали…»Я никогда не мечтал и не думал стать главным редактором журнала. Вернувшись в Иркутск из армии, я занимался журналистикой, писал стихи, терся в литературных кругах – «волна счастливая несла» – знакомился с писателями, но не строил никаких планов относительно литературного поприща. Летом в пионерлагере работал физоргом, плотничал, был слесарем, электриком, инспектором в «Горгазе», редактором литературных передач на Иркутском областном радио, сотрудником сельхозотдела в газете «Ангарские огни», заочно учился на филфаке Госуниверситета. Когда меня выбрали главным редактором альманаха «Сибирь», я еще некоторое время работал кочегаром, в небольшой котельной в Глазково, на улице Профсоюзной, она отапливала районную Санэпидстанцию. В то время многие «свободные художники» подрабатывали сторожами, кочегарами, дворниками. Я заступал на суточное дежурство через трое суток, зарплата была небольшой, около ста рублей, плюс нечастые гонорары за рецензии и публикации в газетах, за выступления, как говорили, «по линии» Бюро пропаганды художественной литературы, времени хватало заниматься журналом.
До меня главным редактором «Сибири» был Ростислав Филиппов. Объем журнала в те годы был небольшим, в два раза меньше, чем потом, редакционный портфель заполнялся плотно, в первую очередь публиковались более достойные в смысле качества произведения. Очереди на публикацию иногда ждали не один год, но чаще всего это касалось проходных материалов. Не помню, чтоб кто-то особо роптал по этому поводу, это было принято за норму, хозяйство в стране было плановое, да никто, собственно, и не поднимал вопрос об увеличении объема. Публиковалась только текущая литература, перепечатки исключались. Никем не утвержденная, но устоявшаяся норма определяла очередность публикаций: районная газета, областная, альманах или журнал, коллективный сборник, книга. Далее могло быть только переиздание. После публикации в книге публиковаться в периодике считалось дурным тоном. Нынешняя журнальная вольница отменила все правила. *** В каждой области был свой региональный литературный журнал или альманах. Лучших провинциальных авторов публиковали центральные московские журналы «Наш современник», «Москва», «Новый мир», «Звезда», «Молодая гвардия» и другие. Появление в этих изданиях считалось всероссийским признанием писателя. *** *** «Главный редактор альманаха» на самом деле был редактором-составителем. Работавшие над изданием литературный, художественный, технический редакторы, корректор подчинялись главному редактору и директору Восточно-Сибирского книжного издательства, а я только подготавливал очередной номер, собирал, вычитывал, вносил правку, сдавал рукопись в издательство и в дальнейшем процессе не участвовал, если не возникало вопросов у издательского редактора; а вопросы, уточнения и согласования бывали часто, над номером работали основательно, как и над книгами. В писательской организации я участвовал в работе ТОМа (Творческое объединения молодых), бывал в поездках с выступлениями в различных аудиториях, мне поручали читать рукописи, поступающие в СП на рецензирование, несколько лет руководил Литературным объединением при обкоме комсомола. Мне всегда было любопытно творчество ровесников и вообще все, что создавалось в литературе… *** Я помогал начинающим поэтам. Борис Архипкин показал мне свою тетрадь, в которую он записывал свои стихи, я отобрал наиболее интересные и отдал в издательство, мне виделось, что это может заинтересовать редакторов серии «Бригада» или при составлении коллективного сборника молодых. В 1984 году вышла его первая книжка – «Стихотворения на льду». Со стихами Тани Суровцевой меня познакомил Иван Козлов, показал мне ее общую тетрадь, заполненную стихами размашистым неровным почерком. Как-то вечером с Михаилом Лемпертом написали предисловие к стихам Татьяны и передали в «Советскую молодежь», там в литературном приложении «Привал» впервые для читателя открылось творчество Татьяны Суровцевой. У большинства, с кем меня свела жизнь, любовь к литературе была главным в жизни после профессии или работы ради хлеба насущного. Дом литераторов, действительно, стал нашим родным домом, здесь мы встречали праздники, отмечали дни рождения и другие события, для детей устраивали новогодние праздники с елкой, Дедом Морозом и Снегурочкой, раз в неделю в нижнем зале проходили просмотры наиболее интересных фильмов с обсуждением. В кинотеатре «Хроника» и «Художественный» шли закрытые просмотры картин, не выпускавшихся в широкий прокат, это не были запрещенные фильмы, но те, которые не находили отклика у широкого кинозрителя. Интеллигенцию держали в курсе культурных событий в стране. Но иногда показывали и зарубежные картины. Посещение выставок иркутских художников и премьер спектаклей считалось правилом хорошего тона и необходимостью. Так же как дружеские встречи в мастерских художников и в баре Союза театральных деятелей. Следы общинного духа оставались в нашей организации до конца минувшего века. Я бывал в домах большинства иркутских писателей, и у меня перебывали многие. Мы сажали картошку на одном поле, покупали дачи по принципу соседства и приятельства, ходили в тайгу за орехами, ягодами и грибами. Невозможно представить, чтобы нынешнее поколение иркутских литераторов стремилось к единению, они общаются только на общем собрании, не зная друг друга, они, мне кажется, не интересны друг другу, у них нет общности, остающейся в нас, несмотря на споры наши и раздоры. Они даже не читают друг друга. Мы оказались в другом измерении, в другой жизни, в другой стране. *** В 1979 году меня приняли в Союз писателей СССР. Через два года получил квартиру в микрорайоне Байкальский, трехкомнатную с раздельными комнатами, с большой прихожей и кухней, с лоджией во всю длину квартиры и плюс двадцать квадратных метров как творческому работнику под кабинет. Росла дочь Светлана и сын Сашка. Жизнь улыбалась во всю ширину своих сияющих зубов. В 1985 году на общем собрании писатели критиковали главного редактора «Сибири» Ростислава Владимировича Филиппова и за низкий уровень альманаха, и за публикации вне очереди своих друзей, и так далее, что, впрочем, и всегда звучало и звучит в адрес редакторов. Замечу, что объем альманаха в то время был небольшим, ждать публикации приходилось иногда не один год, поэтому «внеочередные» публикации воспринимались болезненно. Поручили правлению предложить кандидатуру к следующему собранию. Ответственным секретарем писательской организации был Анатолий Михайлович Шастин, а его заместителем Борис Федорович Лапин, он-то первым и заговорил со мной. В Союзе писателей я бывал часто, зашел к нему в кабинет, поздороваться. – Большинство членов правления считает, что надо тебе возглавить альманах. Лучшей кандидатуры мы не видим. Ты молодой перспективный поэт, разбираешься в литературе. Подумай. На первом этапе члены редколлегии тебе помогут. Сориентируешься. – Спасибо, конечно. Не знаю, не ожидал, надо подумать. – Думай, но не долго. Предложение тешило мое самолюбие, но не было явного желания, я не знал этой работы, нигде этому не учился. Работал в газете, на радио, работал с текстами, но это журналистика, а здесь – писатели, другой уровень, другой спрос. Жена встретила новость настороженно. Я промышлял случайными заработками: публикации в газетах, редкие – в журналах, выступления тоже не были регулярными, на еду и одежонку хватало, а о большем не думалось. Возникала надежда на стабильность. Но был вопрос и более сложный, я ходил в церковь, принимал участие в жизни общины. А руководитель газеты или журнала, как впрочем, и колхоза и завода в СССР, должен быть членом КПСС, печать называлась партийной, а я был беспартийным, и убеждения мои были христианскими. Я сказал об этом Шастину. – А что, долго ли вступить, мы дадим тебе рекомендации. – Дело не в рекомендациях, а в убеждениях. Я хожу в церковь, мне надо посоветоваться с духовным наставником. Я уже готов был согласиться и ждал воскресенья, чтобы после службы поговорить с моим духовником, отцом Каллиником. Он выслушал меня, продолжительно молчал, размышляя. – Делай, как считаешь необходимым, что партия, ты же не убеждения меняешь, если готов на компромисс, вступай. Придет время, и все это потеряет значение, все разрешится само собой. Прошло всего несколько лет, и КПСС прекратила свое существование. Я до сих пор удивляюсь провиденью отца Каллиника. Впрочем, никакая искусственная идеология не может быть неизменно незыблемой, примеров в истории и современности множество. После развала страны, по поговорке: «Мертвого льва даже мыши едят», журналисты любят ругать прежние времена с тем же рвением, с которым поддерживали и одобряли решения партии и цитировали пустые лозунги и бессмысленные призывы генеральных секретарей в своих статьях на любую тему. Иногда можно услышать в СМИ расхожий вопрос: кто мог подумать, кто мог предположить, что СССР рухнет в одночасье? Великий русский мыслитель Иван Александрович Ильин в 1948 году в изгнании, в Швейцарии, когда Советский Союз после победоносной войны стоял как никогда прочно, когда народ, окрыленный победой, восстанавливал разрушенное хозяйство, со светлой надеждой смотрел в будущее, писал в «Наших задачах» – манифесте русских националистов – о неизбежном крушении коммунистического режима и о том, что нужно делать, чтобы к власти пришли не прозападные политики, а русские национальные лидеры. В реальности воплотился худший из возможных вариантов.
Распутин в «сибири»Когда бюро писательской организации утверждало предложенную мною редколлегию, Валентин Распутин, сославшись на занятость, попросил освободить его. Поуговаривали и согласились. На следующий день я зашел в Восточно-Сибирское книжное издательство. Встретил Распутина и спросил его прямо: он действительно занят, что не остается времени на альманах, или это связано с моей кандидатурой? Если он против меня, то я не буду работать. Он уверил, что действительно поднакопилось всяких дел, что не отказывается совсем, готов помогать. Я допускаю, что у него были какие-то иные соображения, но он о них умолчал. Он был человеком строгим и обстоятельным, видимо, не очень-то представлял меня во главе журнала. Но в дальнейшем никогда, если я просил его прочесть какую-то спорную вещь, не отказывал и всегда давал конкретные и мудрые советы. И только спустя годы, когда мы сблизились, он вошел в редколлегию и до конца дней своих всячески помогал и поддерживал меня и заботился о журнале. Когда рушился Советский Союз, Валентин Распутин говорил, что писательский союз долго не продержится, и оказался прав, того Союза писателей, который был при Распутине, никогда не будет; то, что происходит сейчас, – это медленное угасание, и нет даже слабых потуг противостоять, все уже свыклись с положением вещей и каждый по отдельности занят своими заботами. В начале творческого пути, в шестидесятые годы в «Ангаре» Распутиным опубликованы рассказы «Старая охотница», «Человек с этого света», «В общем вагоне», «Там, на краю оврага», «Я забыл спросить у Алешки» (в позднейших публикациях имя изменено на «у Лешки») и повесть «Деньги для Марии» (1967 г., № 4). Он всю жизнь был верен «Нашему современнику» и впервые публиковал там свои главные произведения. И все же в «Сибири» состоялось несколько первых публикаций рассказов и в мое время: «В непогоду», «Новая профессия», «Под небом ночным» и повести «Дочь Ивана, мать Ивана». Иногда он присылал рукописи по почте, повесть сам принес в редакцию, жил в Иркутске. Причем не всю, а примерно половину, и мне об этом не сказал. Положил на стол машинописный экземпляр: – Написал повесть. Посмотри. Привычно немногословный, недолго посидел, выпил чашку чая. Не говорил, о чем повесть, а я не стал уточнять. Зачем? Некоторые писатели представляют и в лицах и в деталях рекомендуемую вещь. Я сразу же прочел, повесть произвела странное впечатление: твердая распутинская рука, но не было логической завершенности, сюжет заканчивался неожиданно, оставалось недоумение. Я хотел сказать об этом при встрече, но вопросы отпали, когда Валентин Григорьевич принес вторую часть. В «Сибири», № 4 за 2003 год повесть была опубликована. «Передовая» часть интеллигенции бросала Распутину упрек, что он не пишет художественных произведений, а занимается публицистикой, что он исписался, что они ждут его новых рассказов и повестей и т. д. Эти лукавые «доброхоты» понимали силу распутинского слова, понимали его влияние на общественное сознание. Я думаю, что он один в утверждении русских патриотических идеалов сделал больше, чем многие и многие другие писатели этого направления. Уточняя даты публикаций, я стал справляться по биобиблиографическому указателю Распутина. Мне вдруг открылась широта диапазона Распутина-проповедника, Распутина, в годы суровых испытаний оставшегося с народом, и не могло у него быть иного пути, кроме служения отечеству во имя спасения. Сегодня об этом говорится, но до конца не осознаны поистине богатырская мощь и масштаб его публицистики. Его статьи и очерки, представленные в книгах и толстых журналах, немногие интервью известны читателю, но огромный массив интервью и бесед, опубликованный в районных, областных и всесоюзных газетах, остается в архивах под спудом. А если учесть, что часто Валентин Распутин отвечал на вопросы письменно, понимая разницу между звучащим и печатным словом, то многое из этого наследия может быть приравнено к литературному труду. Многое из сказанного Распутиным остается актуальным и сегодня. В «Сибири» с 1968 по 2012 год напечатаны очерки, статьи, беседы: «Предисловие к рассказам Инны Фрук», 1986, № 5; «Слово о патриотизме», 1988, № 6; «Громкое имя – Сибирь», 1998, № 1; «У нас Поле куликово, у них «Поле чудес», 1998, № 2; «На круги своя», 1998, № 3; «В тех глубинах по ходу жизни», 2001, № 3; «Из осколков в живое и целое», 2001, № 6; «Последние страницы Евгения Носова», 2002, № 6; «Как это бывает», 2003, № 4; «Тридцать лет спустя», о публицистике А. Солженицына, 2004, № 1; «На Афоне», 2005, № 1; «Шлемоносцы», 2005, № 2; «Кругобайкалка», 2005, № 6; «Транссиб», 2005, № 3; «Полная чаша злата и лиха», «Открытое письмо президенту Путину», 2006, № 2; «Ученье: свет и тьма», 2007, № 1; Выступление на Х Всемирном русском народном соборе, 2007, № 1; «Мой манифест», «Что дальше, братья славяне?», 2007, № 5; «Господин Слава», воспоминания о Р. В. Филиппове, 2010, № 4. Я не стремился отыскать все публикации, их очевидно больше, но нет другого журнала в России в эти годы, в котором был опубликован такой объем распутинской публицистики. Бурное мореПришло время расставаться с попечением издательства. Главным редактором стал Юрий Багаев, человек новый, время было смутное, будущее неопределенно, и каждый грядущий день неизвестно что готовил; начались разногласия по рекомендуемым мною публикациям, цензуру еще не отменили, непонятно было, чем пахнет ветер перемен, главные редакторы становились сами себе цензорами, по принципу «как бы чего не вышло». Впрочем, по словам Юрия Самсонова, в интервью, где он вспоминает шестидесятые годы, «я увидел, что издательские работники умеют валить на цензуру то, чего она еще в глаза не видела, авансом», – то есть «перестраховывались». А это было задолго до перестройки. Да и само Восточно-Сибирское книжное издательство стояло на распутье, и, как оказалось, выбора не было, путь был один – к закрытию. Так складывалась судьба большинства успешных и прибыльных предприятий. Я начал публиковать православных философов, лидеров Белого движения, русскую эмигрантскую литературу, появлялись авторы, на которых был наложен запрет коммунистической властью, к нам возвращались имена Сергея Нилуса, о. Сергия Булгакова и о. Павла Флоренского, Бердяева и Розанова, адмирала Колчака и атамана Семенова, Ивана Ильина и Ивана Шмелева и многих, многих других; это, естественно, многим не нравилось. На обсуждении очередных номеров возникали разногласия. Я понимал, что моя позиция не совместима с позицией главного редактора издательства. Да и само русское направление журнала было вызывающим и многим враждебно. Произошло политическое расслоение общества. Одной из первых книг, изданных Восточно-Сибирским книжным издательством в 1991 году, после того как КПСС перестала вмешиваться в издательский процесс, стали мемуары Л. Д.Троцкого «Моя жизнь», после чего некоторые шутники называли Иркутск «троцкистским городом». На правлении писательской организации было принято решение о создании редакции самостоятельного журнала. Начинать, по сути, новый журнал в то время было безумием, но безумству храбрых – знал наизусть каждый советский школьник со слов Максима Горького – поются песни. Дешевая бумагаРаботой с типографией на первом самостоятельном этапе занимался Сергей Иванович Переносенко, мой давний товарищ, должностного разграничения не было, и я вникал во все возникающие обстоятельства. Советская система рушилась, возникали бесчисленные МП, ТОО, ООО. Государство освобождалось от всего, что мешало ему двигаться в светлое будущее капитализма и в первую очередь от культуры, от литературы, от искусства. И я вынужден был отправиться без руля и без ветрил в океан неизвестности. Типографская бумага была в большом дефиците, цены на нее росли быстрее, чем курс доллара. Сергей Иванович на каком-то складе обнаружил с десяток рулонов офсетной бумаги. Цена была бросовой, как показалось, и он предложил купить всю, оптом, часть продать, а на остатках можно какое-то время печатать журнал, книги и немного заработать. Нужно было найти 150 тыс. рублей, не помню уже, большие ли это были деньги, но для нас не реальные, единственный богатый человек в нашем окружении, сочувствовавший писателям, был Виктор Владимирович Бронштейн, двоюродный брат и друг Геннадия Гайды. Встретились у меня дома, Виктор подробно и с вниманием расспросил, что и как мы собираемся делать, и назавтра в кассе «СибАтома» я получил наличную сумму. Действовать надо было быстро, пока бумага не уплыла. Доверившись Сергею Ивановичу, я не вникал в детали, нашли грузовик, договорились о складе с Николаем Афанасьевичем Парамоновым, директором типографии аэрогеодезического предприятия, где в то время печатался журнал. На другой день наняли грузовик, сами грузили, сами разгружали, перевезли на хранение. Когда я стал разбираться с накладными, оказалось, что там указаны квадратные метры бумаги, а не килограммы. На такой дорогой бумаге без убытка можно было печатать разве что деньги. Обратного хода не было. Человек, через которого решался вопрос, испарился. Все планы рухнули, деньги истрачены, прибыли ждать не приходится, долг придется возвращать. Виктор Владимирович долго и терпеливо ждал и только один раз позвонил, мягко поинтересовался, как дела в журнале. Деньги обесценивались, и когда я вернул взятую сумму, на нее можно было купить разве что китайский велосипед.
*** После отхода от Восточно-Сибирского книжного издательства я был в постоянном поиске денег на зарплату сотрудникам, на оплату налогов и печать журнала, приходилось искать типографию с приемлемыми ценами. Перестройка шла судорожно, нервными рывками. Не успеешь с бесконечными доделками и переделками оформить МП (малое предприятие), эта форма собственности отменяется, и надо собирать новые документы на ТОО (товарищество с ограниченной ответственностью). Сдашь годовой отчет, а мудрецы кремлевские уже ООО придумали. С избранием губернатором Юрия Абрамовича Ножикова (1991–1997) даже редкое случайное государственное финансирование прекратилось вовсе. За последнюю перечисленную сумму, 100 тысяч рублей, едва хвативших на выпуск одного номера, потребовали какой-то немыслимый отчет, хотя мы уже отчитались в налоговой службе за каждую приобретенную скрепку, карандаш, пачку бумаги, шариковую авторучку… Налоговая инспекция представляла из себя склад макулатуры, от пола до потолка заваленный бумажными отчетами. Форм отчета было столько, что каждые три месяца мы переводили на них килограммы бумаги. Руководители и бухгалтеры часами отсиживали очереди в коридорах. У инспекторов хватало времени только бегло просматривать документы, и вряд ли они потом возвращались к ним, поток отчитывающихся увеличивался. Бессмысленность и никчемность ощущалась в этой бумажной лихорадке. Меня с бухгалтером вызвали в «серый дом» к какому-то большому экономическому начальнику с отчетом за полученную сумму. Мы просидели у него до позднего вечера, никаких нарушений обнаружено не было. Чиновник вышел за нами в длинный коридор, я оглянулся, он смотрел на меня как Сталин на Троцкого: ничего, в другой раз докопаемся... *** Началось акционирование государственных предприятий, в Иркутске в тот момент только типография аэрогеодезического предприятия печатала акции. У них стояли станки, на которых печатались географические карты. Нашелся печатник, приспособившийся печатать акции с меняющимся набором номеров. На посредничестве можно было заработать. Я узнал, что «Лензолото» готовится выпускать акции. Представителем «Лензолота» в Иркутске был Владимир Иванович Потапов, бывший первый секретарь Иркутского обкома КПСС (1988–1990). Я рассказал Распутину о своем плане, Валентин Григорьевич позвонил Потапову, тот назначил мне встречу, и мы договорились. Я сходил в типографию, поговорил с Н. А. Парамоновым, начальником печатного цеха, условились о цене, затем встретились с Потаповым, одним словом, дело завертелось. Деньги были не ахти какие, но по зернышку иногда удавалось «наклевать» на выпуск очередного номера. Пробовал я зарабатывать и на издательской стезе. Первый наш опыт с Сергеем Ивановичем Переносенко ничего не дал, бумага, неудачно купленная, ушла на журнал. Приходила идея о создании типографии, но и от нее пришлось отказаться, деньги решали все, а они отсутствовали. В начале пути я не представлял всей будущей бездны падения культуры и отстраненности государства от проблем.
*** В годы становления самостоятельного журнала никто не знал, куда несет и куда занесет нас ветер перемен. Казалось бы, в безвыходности положения рядом оказывались те, кто бескорыстно помогал журналу. С благодарностью вспоминаю Федора и Татьяну Ясниковых, Володю Зубчанинова, Геннадия Гайду, Александра Турика, Александра Панова, Константина Житова, Александра Тепляшина. Были писатели и авторы журнала, сочувствием и соучастием помогавшие в беспросветных обстоятельствах. Доктор наук, профессор, завкафедрой Политехнического института Анатолий Дмитриевич Сирин по моему звонку на своем микроавтобусе, в кожаной куртке и грубых крагах, как из документальных фильмов начала двадцатого века, подъезжал к Дому литераторов, мы ехали в типографию, развозили тираж. Я звонил ему редко, когда не удавалось зафрахтовать кого-нибудь другого. СкурихинВолодя окончил иркутский иняз, даже приезжие немцы отмечали его великолепное владение немецким языком, потом окончил экономический факультет нархоза, но нигде не приработался, и когда я создавал редакцию журнала, он был первым бухгалтером. Как натура поэтическая, он имел небольшую странность иногда по неделе не выходить на работу. На первых порах, пока не требовалось серьезной и постоянной отчетности, меня эти помехи не смущали, а когда пошла постоянная работа, пришлось искать другого экономиста. Я помог ему издать первую книгу стихов на редакционные деньги, редактировал вторую. Наши дружеские отношения сохранялись до самой его кончины. С Володей я познакомился в начале семидесятых. Иркутск город небольшой, и кажется, в нем все друг друга знают… Володя жил с родителями в старинном двухэтажном доме на бульваре Гагарина между краеведческим музеем и юридическим корпусом университета. Володин отец, Евгений Иванович, был финансистом в обкоме КПСС, получил квартиру по улице Горького, 1, в так называемом обкомовском доме, из окна Володиной комнаты был виден старый Дом писателей на ул. Пятой Армии, его давно снесли, но остались снимки Володи, которые я публиковал к какому-то юбилею нашей организации в журнале «Сибирь». *** Шестидесятые – вершинные годы русской советской литературы. В Москве выходит журнал «Наш современник», объединивший писателей русского направления: Федора Абрамова, Евгения Носова, Василия Шукшина, Василия Белова, Виктора Астафьева, Валентина Распутина и многих других, в полный голос заговоривших о России, о русском народе, о нравственных и духовных скрепах. В иркутской «Ангаре» публикуются Распутин, Вампилов, Гурулев, Зверев. В начале моих литературных шагов «главными» в альманахе были Юрий Самсонов (1967–1969), Анатолий Шастин (1969–1970), Геннадий Николаев (1971–1974), Борис Лапин (1974–1979), Альберт Гурулев (1980–1983), Ростислав Филиппов (1984–1986). По распоряжению обкома КПСС Самсонова уволили за публикацию «Сказки о тройке» братьев Стругацких, Гурулева за публикацию «Повести о поселковом мастере» Владимира Жемчужникова, «за идеологические издержки, не допустимые в изображении действительности и образов строителей коммунизма». Остальные уходили по своему желанию. Самый большой тираж был при А. Гурулеве в 1980 году – 15 тыс. экз. – фантастическая, по сравнению с нашим временем, цифра, в 1985 году, когда объявили перестройку, тираж упал до 10 тыс., при мне к 1990 году поднялся до 12 тыс. Это было время взлета читательского интереса до заоблачных высот. Публиковалось много не известных ранее произведений, новых имен, вернувшихся к нам из Имперской России. Но Советский Союз рухнул, тиражи книг и журналов катастрофически сокращались. Удержать их не было никакой возможности. У читателей появились новые интересы. Сегодня количество журналов в областных городах определяется количеством библиотек, в них поступает большая часть тиража.
Тэги: |
