НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

Витька

07 Августа 2013 г.

alt

Однажды в летнее солнечное воскресенье в предвоенном году над нашим домом в Братске сделал круг небольшой самолёт и улетел на аэродром, представляющий собой чистое ровное поле, на краю которого стол высокий столб с указателем силы и направления ветра в виде полосатого матерчатого конуса, похожего на детский сачок, только длиннее его раз в десять. Указатель этот поворачивался туда, куда дул ветер и расправлялся во всю длину при сильном ветре. Лётчику с высоты этот «сачок» был хорошо виден и он сажал самолёт, как предписывала инструкция.

 

Лётчиком прилетевшего самолёта был дядя Женя — муж сестры отца, который работал в Иркутском аэроклубе инструктором. Самолёт был маленький, двухместный, очевидно учебный. Сделан он был из дерева, обтянут прочной материей и окрашен в серебристый цвет.

Отец дал моему старшему брату лет девяти велосипед и велел ехать на аэродром за дядей Женей. Витька уже не раз встречал дядю Женю, который при разговорах в нашей доме обещал нас с Витькой покатать на самолёте и показать Братск сверху. Я тоже хотел поехать на аэродром. Но Витька меня не брал, так как обратно нужно было ехать втроём, а багажник велосипеда был сломан. Я так сильно просился со следами на глазах: – Я тоже хочу встречать дядю Зеню, – то отец махнут рукой и сказал Витьке: – Как-нибудь обратно доедете.

На аэродроме дядя Женя разрешил нам посидеть в самолёте. Витька сел впереди и что-то гудел, представляя полёт, а я на заднем сиденье замирал от восторга. Когда вылазили из машины, я решил не сходить по мостику возле фюзеляжа, а скатиться на ногах по крылу, возвышающемуся над землей всего на полметра. Я думал, что самолёт металлический и, конечно, порвал ногой матерчатую обшивку. Дядя Женя меня отругал, покатать отказался, посадил нас двоих на раму велосипеда и повёз в Братск. Дома я совсем скис, старался не показываться на глаза дяде Жене, а Витька всё около него крутился и постоянно что-то спрашивал. Так моя возможность полетать на самолёте в детстве не осуществилась. В следующем году дядя Женя уехал воевать, летал на штурмовиках, получил много наград, дослужился до майора и после войны был комиссован из авиации по болезни.

Для нас с Витькой тоже начались военные годы. Перед войной родилась наша сестрёнка, мама стала работать и оставлять нас одних на целые дни. Витька был старше меня и поэтому опытнее, похитрее и с утра куда-то убегал из дома, оставляя меня водиться с Валькой. Дружки у Витьки были такие непослушные, хулиганистые, лазили по чужим огородам. Однажды я увязался за их компанией, забежали мы в колхозный огород, быстро нарвали моркови (была она ещё маленькой — одни хвостики) и тягу в лесок, что был поблизости. Однако сторож нас заметил и поймал одного мальца, а тот всех выдал. Делом занялась милиция, вызывали родителей выписывали штрафы и проводили беседу. Мама пришла из милиции очень расстроенная: денег нет, зарплата маленькая, в семье трое ртов кроме неё. Дождалась, когда Витька прибежит, поймала его и отхлестала связкой вожжей. Витька громко орал, а я в то время был рядом и почему-то думал, что меня маленького лупить не будут Но мама и меня отхлестала теми же вожжами. Надо сказать, как я со временем понял, что при лупцовке связкой вожжей не очень больно. Не то что одной верёвкой или, того хуже, ремнём.

Витька учился плохо, часто убегал с уроков, маму вызывали в школу, она Витьку наказывала, но ничего не помогало. В пятом классе Витьку оставили на второй год. Мама его сильно наказала, и он убежал из дома, не было его несколько дней. Как потом выяснилось, он поздно вечером приходил к своему дружку, а тот заводил его в амбарушку, где стоял топчан. В эти дни мама после работы искала его до темноты, расспрашивала соседей, те говорили, что днём видели его, а где он сейчас, не знают.

Однажды утром мама залезла на сеновал, чтобы сбросить корове сена, ткнула вилами, а тут из сена показалась Витькина голова. Мама была уже на нервном срыве и потому закричала: «Ах ты, паразит такой, сколько ты меня будешь мучить, запорю!». И замахнулась вилами. Витька не на шутку испугался и завопил: «Прости, мама, больше не буду». Слезли с сеновала, мама накормила Витьку и с тех пор больше не наказывала. А Витьке всё нипочём: опять пропуски уроков, двойки, вызовы мамы в школу, и она решила пристроить его учеником сапожника.

Сапожная мастерская в старом Братске представляла собой полуподвальную комнатку, вдоль которой стоял длинный стол с тремя низенькими табуретками с эластичными сиденьями из кожаных ремней, чтобы не насидеть болезнь. Возле единственного окна сидел сапожник армянин и за ним два ученика. Второй ученик ему не очень-то и нужен был, и маме пришлось пристраивать Витьку через нашу соседку тётю Толю (Евстолию), у которой жил армянин. Был он очевидно каким-то ссыльным, так как в армию его не брали, несмотря на призывной возраст. Лицом был он строг, улыбался редко, горбатый нос придавал ему на наш взгляд разбойничье выражение, тем более что никогда в Братске мы армян не видели. По каким-то своим праздникам он надевал черкеску, подпоясывался украшенным медными бляшками узким ремешком, на котором в ножнах висел настоящий кинжал. Ребятишки его побаивались.

С другим армянином судьба свела нашу семью. В наш деревенский дом за год перед переездом в Братск поселили политического ссыльного. Это был молодой человек, звали его Гайк, на родине он работал учителем и состоял в каком-то патриотическом кружке. Витьке было в это время лет пять и Гайк с ним очень подружился, гулял по деревенскому лугу, который начинался от нашего дома, ходил на реку рыбачить, играл в разные игры. Через год мы переехали в Братск, а Гайк каким-то образом через много лет оказался во Франции.

Однажды, спустя лет тридцать пять, на имя моего отца пришло письмо от Гайка. В письме была фотография, где он снят с женой на фоне его дома. Писал он, что работал во Франции сапожником, скопил денег и построил небольшой дом — мастерскую. Растут у него два сына и хочет он женить их в России, французских жён он им не желает. Писал он, что с благодарностью вспоминает нашу семью и особенно интересовался судьбой Витьки, приглашал в гости.

Наша молодёжь сообща написала ответ, но посылать его отец запретил: это были семидесятые годы прошлого века, Гайк был политическим ссыльным, письмо из Франции был вскрыто цензурой и т. д.

Квартирная хозяйка Братского армянина была молодой городского типа женщиной, нигде не работающей. Сидела она постоянно дома, но иногда выходила погулять на улицу с маленькой лупастенькой собачкой тёмного окраса. Собачка сидела у неё на руках и зорко охраняла хозяйку. Если кто-то проходил мимо, она обязательно тявкала звонким противным лаем. Ребятишки это знали и часто провоцировали собачку.

Особенно в этом преуспел Лёнька Блин (Блинов), который в свои двенадцать лет славился тем, что знал массу похабных анекдотов. Ленька с родителями приехал в Братск недавно, и я не представлял, где он столько наслышался. Как-то уже в пенсионном возрасте, я купил на уличном развале книжечку «сказки» автора Афанасьева, ровесника Пушкина. Так вот эти сказки почти дословно рассказывал нам Лёнька Блин в том далёком детстве.

Когда выходила тётя Толя со своей собачкой, Лёнька отделялся от нас, останавливался возле гуляющей и громко говорил: «Здравствуйте, тётя Толя». Собачка такого нахальства не могла перенести, она захлёбывалась лаем, рвалась из рук хозяйки, делая вид, что честно её охраняет. Мы стояли в отдалении и покатывались со смеху. А Лёнька проделывал ещё один круг и снова останавливался около тёти Толи, а собачка от злости уже не лаяла, а хрипела. Тётя Толя со словами: «Пойдём отсюда, Жюля, не обращай внимания на этих обормотов!», – уходила домой и плотно закрывала калитку, а мы ещё долго хохотали и восхищались артистизмом Лёньки.

А жизнь у Витьки вошла в нормальное русло. Сидел он целыми днями по 9–10 часов на своём стульчике, сучил дратву (нитки для шитья кожи), натирал её варом, чтобы не гнила и затем мылом для лёгкости шитья. Делал он ещё берёзовые гвоздики для прибивания подошвы к сапогу и выполнял мелкие поручения. Стал менее угрюмым, шутил, улыбался, и с дисциплиной наладилось: у такого мастера не забалуешь.

Армянин относился к своим ученикам хорошо хотя и без лишних сантиментов, в обед досыта кормил, благо базар был рядом с мастерской. Проходя по базару с учениками, он иногда говорил какой-нибудь торговле: «Угости-ка моих пацанов молочком». Та не отказывала, наверное побаивалась.

После войны армянин вместе с тётей Толей куда-то уехал, а Витька перед службой в армии освоил ещё специальность шофёра и вспоминал об учёбе как о страшном сне.

Витька служил в погранвойсках в Туркмении. Застава находилась высоко в горах и шофёрские права ему не понадобились. Некоторые послабления по службе Витька имел благодаря тому, что отличился в стрельбе и охоте на горных козлов — архаров. Он от природы имел твёрдую руку, хорошую реакцию и отличное зрение. Врач-окулист сказал ему когда-то: у тебя зрение, как у орла. Действительно, при проверке зрения на таблице он видел самый нижний ряд буквочек (для сравнения — я видел только верхний ряд, да и то размыто).

Снабжение военных в советское время было неважное, особенно мясом, и начальник заставы иногда отряжал Витьку на охоту вместо дозора. Он с винтовкой на плече и в сопровождении одного из солдат, уходил в горы, шёл по ущельям и высматривал на скалах козлов и при удобном случае тщательно прицеливался и стрелял. И неважно куда попадал, в голову или ногу, в любом случае животное падало с уступа скалы ему под ноги. Витька нагружал им сопровождающего и они возвращались на заставу.

При разделке туши начальник заставы лично отрезал кусочек печени и давал Витьке, который потом вспоминал, что ничего не ел в армии вкуснее, чем сырая печень молодого архара.

Отслужив в армии, Витька приехал домой таким ухарем-молодцом, что все только диву давались. Он вскоре женился, остепенился, завёл детишек и выучился на механика-моториста катера.

Со временем стал капитаном этого катера Виктором Васильевичем, и ещё долго водил плоты с древесиной по Братскому морю от леспромхозов до лесокомбината.

  • Расскажите об этом своим друзьям!