Как Василий Жужгов за Байкалом жил-5 |
27 Декабря 2013 г. |
Ждём открытия навигации. "Предыдущие публикации - по ссылке"
Наступила весна 1902 года. Открылась навигация. Прибыл к нам Л. М. Соловьёв с женой и прислугой. И переселенцы пошли партия за партией. Увеличилась и суета. Настала настоящая стражницкая служба, но благодаря моему здоровому организму я терпеливо выносил всякую усталость, а подчас за неимением времени и голод. Около 10 мая началась постройка ещё одного огромного здания – больницы. Дела мне прибавилось: то переселенцы, то надсмотр над подёнными рабочими, то приёмка с пароходов строительных материалов, то, наконец, сдача и получение казённой и частной корреспонденции на почту, которая была в 2-х верстах. Быт переселенцев на пункте Когда партия переселенцев прибывает на пункт, стражник немедленно размещает её в более свободные бараки, отбирает у них увольнительные документы и передаёт их в контору. Затем письмоводитель составляет общий список, отмечает, у кого сколько детей до 5 лет, затем от 5 до 10 и сколько взрослых. У тех переселенцев, которые едут по собственному желанию, записывает детей только до 10 лет. Взрослые пользуются дешевизной провизии при складе пункта. Обед готовят сами. Им дозволяют брать казённые дрова и готовую воду. Для чая вода кипятится в кухне в двух кубах, вместимостью по 30 вёдер каждый. Во время большого наплыва переселенцев к кубам приставляют особого водогрея. Кашеваров бывает по два человека, а хлебопёков до пяти. На кухне звонком оповещают, что можно получать готовую пищу. Сначала все подходят к барышне, которая заведует хозяйством. Она же раздаёт порции: по 1 фунту белого хлеба и около двух стаканов переваренного молока на каждого ребёнка до пяти лет. От пяти до 10 лет дети получают по фунту чёрного хлеба и ковш супа из котла. На некоторых слабых и больных выдаётся ещё по одному яйцу. Соберутся, бывало, переселенцы вокруг своей «благодетельницы-барышни», в особенности женщины с малютками на руках, и припрашивают прибавки порций – кто молока, кто яичко и т. д. Более взрослые дети получают свои порции сами, приходят кто с чайником, кто с бутылкою или чашкой, а барышня смотрит по списку, кому сколько полагается. Хлеб развешивает и раздаёт стражник. Затем вся эта масса во главе со стражником в полном порядке движется к кипящим котлам, где вновь перекликаются и по тому же списку получают горячую пищу. После обеда переселенцы находятся в основном в бараках. Редко увидишь сидящих под тенью и играющих в карты хохлов да несколько любопытствующих около них земляков. Но когда наступает вечер, тогда уж на площадь вываливают все, как на базар. Говорят о переселении на реке Зее. Что в Зейской волости есть прекрасные участки, ещё свободные для поселения и т. д. В другом месте можно услышать совсем противоположное – толпа молодых, здоровых девчат заливается пискливыми, малороссийскими песнями, что уши сквозь! Где-то несколько молодых парубков пошли в прогулку по двору пункта, стараясь заглушить песни девок своими. Чем позднее, тем всё более находится охотников на песни. Смотришь, всё слилось и смешалось в каком-то хаосе так, что не знаешь, кого и слушать! И это продолжается иногда до 11 часов ночи. В это время ночной сторож немедленно прекращает всю эту «музыку» и приказывает всем хохлам вернуться в бараки. И половина ночи проходит уже тихо и безмолвно, а утром повторяется то же. Не так живи, как хочется, а так живи, как Бог велит! Писал я почти весёлое, в общем, радостно-успокаивающее душу, но теперь приходится написать о печальном. Под конец мая 1902 года, т. e. в начале второго года моего пребывания на службе в переселенческом ведомстве Богу угодно было явить нам ЕГО Святое испытание. Моя любимая супруга, Мария Григорьевна, заболела и очень серьёзно. А когда приехал из Томского университета студент медик на практику, он подлечил её. И недели через две Маня начала поправляться и встала на ноги, но в апреле 1903 года повторилось то же самое. Доктор предложил мне отправить жену к старшему врачу в Сретенск для тщательного осмотра. После осмотра ей будто стало получше, и она приехала в Покровку (в первой половине октября путь от Покровки до Стретенска прекращается, кроме вьючного – через скалы и пропасти. И только с 1 декабря устанавливается по Шилке зимняя дорога, по которой езда нам не под силу – очень дорого стоит. Остались мы на произвол Божий, без всякой медицинской помощи). Наступил 1904 год, а мы всё живём на одном месте как самостоятельные хозяева. Много раз надумывали уволиться со службы, но нас с женой (не одного меня) начальство всё упрашивало служить и служить. И один раз (в конце июня 1903 года) мне удалось всё-таки выпросить временный, трёхмесячный отпуск, но Господь судил иначе (не суждено было нам в то лето побывать на родине). В самый Петров мы радостно выехали из Покровки на почтовой барже «Диана», которую тащил на буксире мелкосидящий пароход «Николай». Водомерный пост показывал некоторые перекаты ниже двух футов! И что же? В течение пяти суток мы могли проехать всего 138 вёрст. Просидели ещё сутки на месте, видим, что дело плохое. Купили лодку и марш на своё место служения. Эту поездку вполне можно отнести к печальным случаям, так как она стоила мне значительной растраты денег (за лодку было заплачено 30 руб. и при отъезде много было продано нужных вещей за дешёвку). Дожили мы до 28 января. А тут объявили мобилизацию. Встревожились мы с женой так, что подобной тревоги в жизни не было. Я боялся не войны с японцем. Нет! Это мне даже думать так грех! Я для того и на свет родился, но мне жаль было оставлять на чужой стороне беззащитными жену и сына. Были бы они дома – не беда, а здесь в отдалённости, что можно ожидать? Куда они должны преклонить свои сиротские головы? Кто у них тут родной, кто знакомый? Вот горе-то! Мобилизация И вот 28 января 1904 года в Покровке появилось на всех углах и перекрёстках объявление. «По ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению все нижние чины запаса призываются на действительную службу, а потому немедленно должны явиться в Городскую управу или назначенный Сборный пункт. Все места и лица как частные, так и правительственные, у которых состоят нижние чины запаса, немедленно должны покончить с ними все расчёты и уволить от службы». Во исполнение этого объявления, то есть параграфа второго, я немедленно явился к местному поселковому атаману и заявил ему, что я лицо должностное, а начальство моё живёт в Сретенске, что мне сделать и как поступить? Атаман ответил: «Немедленно телеграфируй начальнику, какое-нибудь распоряжение должны дать». Тотчас же мною была подана телеграмма такого рода: «Сретенск. Переселенческий Тыжнову. Требуют на сборный пункт мобилизация. Жужгов». 30 января подают ответ: «Покровка. Жужгову. Телеграфировал губернатору и Данилевскому. Тыжнов». Это известие меня несколько подвеселило, а также обнадёжило немного и мою плачущую жену, но ещё не совсем. Надо было ждать, каким путём пойдут ходатайства моего начальства. Покровские казаки в количестве 20 человек немедленно отправились в Игнашину (Станичное управление) и далее в Благовещенск. Отовсюду с пpиисков как с казенных, так и частных, начали партиями являться запасные и немедленно отправлялись атаманом на сборный пункт пешим порядком при составленном им списке и назначенном из них старшем. Под вещи давались подводы. И это повторялось ежедневно. А я должен был ждать вторичного распоряжения со стороны своего начальства. Я не мог сдать своего пункта и казённого имущества без особого распоряжения. На телеграф ходил по три раза в день. Не было ничего. Утром 3 февраля получил ответ: «Если вас взяли, сдайте пункт на хранение Гарюнову. Тыжнов». С этой телеграммой я пошёл к атаману и попросил его поместить меня в список отправляемой в тот день партии запасных. Атаман согласился, но добавил: «Мне помнится, что в Станичном управлении об вас есть какая-то переписка и вы, вероятно, останетесь». Это меня несколько обнадёжило, но всё-таки я собрался и приготовился к отправке с партией. Пункт был немедленно сдан. Походная сумка моя была уже давно готова. Благословив сына иконой Святого Александра Невского, попрощался со сторожами, собрался и поехал к атаману. Провожали, разумеется, жена, сын и сторож. Обождали атамана, когда он разберётся в бумагах и сформирует партию, но разбирая бумаги, нашёл он Приказ по области от 28 января 1904 года за № 18, которым я и многие служащие в других ведомствах освобождались от мобилизации. Этот случай освобождения я приписываю к особенной Божией милости ко мне. Опять разлука По вскрытии Шилки я решил отправить домой жену и сына. Жена долго не соглашалась на столь дальнее путешествие. Много плакала, много слёз пролила, но не хотела поступить против моей воли и, наконец, согласилась и с большим прискорбием собралась ехать домой. 10 мая усадил я их на почтовый пароход «Графъ Путятинъ», напутствуя словами: «Быть осторожными во всём и памятовать всегда о Боге». Поцеловал их обоих прощальными поцелуями. Пароход отвалил от берега и медленно потащился против течения реки, увозя от меня дорогих сердцу моему любимую жену и милейшего сына. Я с затаённым в груди волнением и обращённой к Господу молитвой о благополучном их пути поехал на пункт. 22 мая получил письмо: «17 мая сего 1904 года. Здравствуйте, многоуважаемый супруг Василий Трофимович! Я нахожусь в Сретенске. Здесь нашёлся доктор, посланный из Санкт-Петербурга Государыней Императрицей Mapией Фёдоровной, который может сделать операцию. А после операции ещё придётся полежать неделю или две, если всё пройдёт благополучно, вернусь обратно…» Я в тот же момент раскаялся, что отправил их домой. Письмо за письмом получал я от жены в течение июня. Они меня то радовали, то печалили. И вот 30 июня около полдня я получил телеграмму: «Еду почтовым 30. Жужгова». Ну, слава Богу! Это меня обрадовало, и я совершенно успокоился и повеселел. Незаметно подкатило 1 июля. В 10 утра я поехал на пристань ожидать почтовый пароход. Сердце у меня от ожидаемой радости таяло. Вот скоро-скоро я увижу дорогих своих! Пароход пристал, и чуть ли не первыми сходили с парохода моя жена и сын. Встреча была, разумеется, радостнее, чем разлука! Уведомили письмом своих родных. «… Чтобы придать вам спокойствия о нас, пишем, что, слава Богу, живы и здоровы. Вы почти в каждом письме пишете, чтобы мы приезжали домой, но разве вам неизвестно, что я не могу этого сделать. Надо ведь уволиться со службы. Да и война держит. Но уступая вашим просьбам, я решил отправить домой своё дорогое семейство с первым же отходящим пароходом, но, видно, опять было Богом не суждено. Уведомляем вас, что нынешнее лето не будем дома, а если Господь пошлёт замирение войны, то уж на будущий год ожидайте. Остаёмся живы и здоровы дети ваши: Василий, Mapия и Александр. 21 июля». В. Жужгов P. S. Этим письмом закончил свой рассказ о жизни в Восточной Сибири Василий Жужгов. В 1905 г. вместе с женой, сыном и дочкой Марией, родившейся в этом же году, он вернулся в родную деревню Талый ключ. Здесь в семье появились на свет ещё четверо детей: Николай, Михаил, Елизавета, Анна. * * * Оригинал рукописи подготовлен с помощью неоценимых советов внуков В. Т. Жужгова – Николая и Германа Флаассов.
Тэги: |
|