НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

Хасынские стихи

04 Апреля 2014 г.

geolog

Сыплет стланик хвоёй по горам,
Сонно свесив зелёные руки,
И в пушистом снегу тополя
Утонули по самые брюки.
Клубом пар. Над рекой, как в парилке,
Рухнув в пропасть, блеснула звезда...
Голубой промороженной дымкой
Ночь лежит на груди Хасына.

Л. Уракова, 1966 г.

Что же это за Хасын? Такое незнакомое, непривычное слуху название. Это посёлок, где находилась когда-то центральная геолого-геофизическая экспедиция. Партия стояла на притоке реки Анадырь – в двухстах километрах от столицы Чукотки г. Анадырь и на 75-м километре Колымской трассы.

Всё началось не так уж и давно, всего-то во второй половине прошлого (двадцатого) столетия.

...В 1962 году розовощёкая, рыженькая девчонка с дипломом техника геофизика по магнитно-гравиметрической съёмке приземлилась в Магадане (59 градусов северной широты, 150 градусов восточной долготы), городе, который уютно расположился в бухте Нагаево Охотского моря.

lybaС «материка» прибыла Любовь Яковлевна Уракова – новоиспечённый специалист с «корочками» об окончании Иркутского геолого-разведочного техникума. Через неделю ей должно исполнится 23 года, поэтому чувствовала она себя вполне самостоятельной и взрослой. Но, естественно, никакого представления об этом дивном северном крае, о его причудах и коварствах она знать не знала. Не знала и того, что полюбит этот край со всеми его особенностями безоглядно и навсегда – до боли в сердце, и в воспоминаниях, и в стихах, которые, как скрижали, будут будоражить её душу, сердце и по сию пору.

Старший геолог Северо-Восточного управления (СВТГУ) направил Л.Я. Уракову в Яранговскую партию бортоператором в посёлок Хасын, где находилась центральная геолого-геофизическая экспедиция. Тут и начались у Любаши обычные рабочие будни геолога – перелёты, палатки, вертолёты. И не где-нибудь, а бывало и на Беринговом море, в бухте Лаврентьева, на озёрах с необычными названиями, близ посёлков и далеко от них. Узнала она Певек, Эгвекинет, Хатырку и др., купалась в горячих источниках, добиралась до белоснежных сопок. Изумлялась огромным полям необычно крупных ромашек. Потоптала более пяти лет с рюкзаком за спиной землю, где под ногами и на скалах таились все элементы таблицы Менделеева.

Обо всём этом расскажет Любаша в стихах, которые появлялись сами по себе – настроение было бы! Никаких законов стихосложения она не знала, ведать не ведала. В душе строки рождались горячие, искренние. Рвались наружу. Не удержать.

У Любови Яковлевны Ураковой нет (наверное и не будет) ни одного изданного сборника. Правда, она и не преследовала такой цели, и в мыслях даже не было.

Однажды она напишет посвящение друзьям-геологам:

Подошвы сапог (не по росту порой)
До блеска в маршрутах истёрлись...
Впивается в плечи рюкзак острогой
И сердце колотится в горле...

Стала она хасынской поэтессой. Публиковалась иногда в местной газете «Заря Севера» – органе Хасынского райкома КПСС и районного совета народных депутатов. Читала свои стихи у костров, в палатках. Многое, я думаю, растеряла (не могла ведь сразу записать экспромты, шагая узкими, горными тропами). Что-то сохранила, удалось ей собрать и даже переплести разрозненные листки в жёсткий, шершавый картон (что-то похожее на амбарную книгу получилось). И то слава Богу! Вот этот самиздатовский «сборник» принесла мне для чтива Людмила Тихоновна Панова – школьная подруга Любаши. Для меня это был самый чудесный весенний подарок...

А в стихах – вся жизнь, как на ладони, жизнелюбивой, талантливой женщины. Воспоминания о детстве, о двадцати пяти годах её служения Северу. Все её думы, мысли. Конечно, не все стихи гладки, бывает и рифма страдает, но «университетов» ведь не кончала. И детства розового не было – всё в ту пору сложилось очень по-голодному, по-бедняцкому, по-сиротскому. От этого, к счастью, стихи не пострадали. Биение её пульса пронзительно чувствуется в каждом творении. Будь то зима лютая иль весна ранняя.

privalОт оков серебристых
И клыкастой пурги,
Улыбаясь лучисто,
Убежали ручьи.
И глядит удивлённо
Впрямь, как пламя свечи,
Стланик в платье зелёном,
Как из майской парчи.
А у вербы-кокетки,
Как ладонь на свету –
Красноватые ветки
В серьгах, словно в снегу

Отец ушёл на финскую

Любаша ещё не родилась, когда отец её, Яков Григорьевич Ураков, был призван в армию. Проводила Анна Степановна в 1939 году мужа на финскую. Взяли его спешно, не обратив никакого внимания на то, что детей оставалось в доме уже шестеро. И седьмой ребёнок вот-вот был на «подходе» – Анна ходила уже с тяжёлым, на шестом месяце беременности, животом.

Яков бодро простился с крикливым семейством. Уверен был, что непременно вернётся. Погладил и расцеловал орущих ребятишек, жену приласкал. Не забыл взять с собой кисет с табаком и уехал в холодную Финляндию – воевать за правое дело.

Анне, правда, никто и не растолковал (да и не собирался), где эта северная страна расположена и что ей от России надобно. Или нам от нее? – «Да у нас-то своих земель полно – Вона сколько!» – думала.

В это время самые тяжёлые бои шли на Карельском перешейке. Тут и сложил свою головушку, коренной сибиряк – Яков Григорьевич. Домой не вернулся. Так и сгинул где-то в холодных снегах чужой страны. А война-то оказалась скоротечной. Через три месяца мирный договор с Финляндией был подписан, и в марте 1940 года все военные действия были прекращены. От этого Анне Степановне легче не стало. Извещение о смерти мужа получила горемычная женщина.

Седьмого июня 1939 года в домике, стоявшем в глубине улицы Бабушкина в г. Иркутске, на свет появился у Анны седьмой ребёнок – Любаша. Родилась рыжеволосая, как сибирский цветок – полевой жарок, девчонка. Мама одна и баюкала её, отца никогда дочь не увидит (фотографии даже не сохранилось).

Кормить семь ртов надо было. Старшему сыну – Игорю – исполнилось двенадцать, пятеро уже по полу топотали, а у младшенькой, Любаши, чем голод заглушить? У Анны с молоком проблемы появились, полуголодная ходила. От работы не бегала, как могла копеечку какую что ни на есть зарабатывала. Благо, что её, честную, добросовестную труженицу хорошо знали в госпитале № 325, что размещался в то время на улице Дзержинского (Дом Кузнеца). С утра, кое-как накормив чем бог послал ребятишек, бежала Анна к своим больным, ворочала ослабевших в постелях, меняла белье, убирала судна, отстирывала окровавленные бинты(недостаток всегдашний требовал экономии).

Когда военный округ перевели в Читу, открылся госпиталь в предместье Марата и Анну Степановну безоговорочно приняли сюда санитаркой в инфекционное отделение, где проработала она до самого выхода на пенсию.

А горе-горькое к ней как прилипло. Умерли пять средненьких детишек. Спасти врачи не сумели. Осталась Анна со старшим сыном и самой младшей – Любашей. А с нею-то сколько слез пролито было?! До пяти лет не разговаривала девчонка: ни слова, ни пол слова. Глазами водит, руками маячит: всё, мол, понимаю, а сказать, хоть убей, не могу!

Немтырь заговорил

А такие случаи известны. Не говорит ребёнок, а потом вдруг «прорвёт» его. Никто и не знает, отчего эта напасть была.

Исцеление от немоты прошло без вмешательств врачей, целительниц и заговоров. Как-то в доме собрались подружки и друзья старшего брата. Война Отечественная ещё шла. Молодежь бредила военными подвигами. Сводки приходили хорошие, били фрицев на всех фронтах. Девчонки и мальчишки тоже рвались на войну. Все мечтали стать танкистами, связистами, разведчиками. Шум в комнате стоял. Решали, спорили – кто нужнее фронту – моряки или танкисты? И вот среди этого спора, гвалта вдруг все услышали отчаянный крик пятилетней Любашки: «А я лётчиком хочу быть!»

Никто ничего понять не мог. Шок и тишина. Уставились на девчонку. А потом орать начали: – «Немтырь заговорил!».

В это время Анна Степановна с Игорем и Любашей уже переехала в предместье Марата, поближе к месту работы. Поселилась в доме у нового мужа. Наконец-то, приняла предложение от вполне порядочного человека, который искренне и тепло относился к её детям. Это и подкупило женщину.

«Допрыгалась» и «долеталась»

perepravaПожалуй, с 1948 года и по сию пору, т.е. до 2014 года, дружба школьная Людмилы Тихоновны Пановой и Любы Ураковой не ослабевает. И разлуки её не разрушили, и жизненные ситуации не охладили.

Люда помнит свою подружку с тех пор, когда она впервые появилась в их классе. Старше всех была года на два(ведь отдали Любу в школу, когда исполнилось ей 9 лет).

-Это не девочка была, а «оторви да брось». Её пацаны боялись, хотя росточком самая маленькая, – вспоминает Людмила Тихоновна.

– Попробуй её обидь! Настоящий сибирский Гаврош. Правда, пухленький. Одета она была вполне подходяще – шаровары, телогрейка, шапка-ушанка, из-под которой всегда торчали рыжие вихры. Ответ у неё на всё и всегда был готов. Голос был совсем не девчоночий, не писклявый, а с хрипотцой, напористый. Спуску никому не давала. Нет, хулиганкой она не была! На неё большое влияние, как ни на кого более (я имею в виду наш класс), оказала литература. Она читала много. Просто безумно много. А характер был уже в то время свой, самобытный, через край энергия била.

В девятом классе Люба без всяких на то разрешений поступила в авиаклуб. И вот он состоялся – первый незабываемый прыжок с парашютом в октябре 1957 года. Восторг и упоение полётом! Счастье било через край. Много раз потом прыгала. И как сама однажды сказала: «допрыгалась» до второго разряда, а когда перешла в планерный класс, тогда «долеталась» до инструктора ДОСААФ по планерному спорту.

Спорт-спортом. Но и вторая страсть Ураковой – литература, чтение не ослабевали.

Надо отдать должное преподавателю литературы Прасковье Андреевне Лузгиной, которая приглашала к себе домой только Любу, позволяла ей «копаться» на своих книжных полках, помогала выбирать «нужную» литературу. Кстати, открыла и заставила полюбить Маяковского, особенно раннего, и других поэтов.

«Срезалась» на медкомиссии

После 10 класса Люба никуда не стала поступать. Устроилась на завод Куйбышева на компрессорную станцию. Лелеяла свою затаенную мечту и ждала разнарядку в авиаклубе от одной из лётных школ Саранска или Калуги. Место пришло, но, к сожалению, всего одно – в центральную планерно-вертолётную школу (ЦПВШ).

Обидно до слёз, но «срезалась» Уракова на медкомиссии по росту (брали от 1,53 см, а у неё оказалось всего-то 1,51 см). И стихи, проникнутые горьким юмором, появились:

И извилин мало,
И росточек мал –
Всё это «богатство» –
Мне батя передал...
Не велик подарок,
Ну да Бог уж с ним,
Ценен и огарок
Вечером глухим.

И решила настырная девица, что следующей разнарядки ждать нечего. Всё равно не подрастёт она ни на один сантиметр. И пришла с документами в ИГТР (геолого-разведочный техникум) на геофизическое отделение. В 1962 году Уракова успешно его закончила.

«Горячий» приём в Хасыне

Поселок Хасын появился в 1938 году для производства геолого-разведочных работ на месте угольного месторождения. До 1992 года он являлся базой крупной разведочной организации. Полезные ископаемые – молибден, золото, серебро.

Вокруг тундра, стланик, холмы, рыбные реки, Лепчанские озёра. Летом +30 градусов, зимой – обжигающий холод. Стихов о Хасыне в любином самиздатовском альбоме много. До сердечной боли она полюбила этот посёлок:

Выхожу я на крыльцо –
Всё вокруг белым-бело...
То-то время для утех.
Сыплет первый робкий снег,
Тополя вдали белеют
И от снега хорошеют.
Туч лохмотья проплывают
Как челном, луну качают.
Будет мой Хасын спросонок
Весь пушистым, как котёнок.

– Люба, расскажи, как тебя приняли в Хасыне, – прошу собеседницу.

– Отлично встретили. До сих пор ту картинку вижу отчётливо.

...Начальнику партии заранее сообщили, что летит к ним молодой специалист – планеристка, парашютистка и т. д. (совсем, как Нина из «Кавказской пленницы»).

Подлетаем. Смотрю вниз. Сердце замирает. Вижу, как из камеральной палатки высыпают человек пятнадцать (в основном мужчины). Любопытно ведь, что за «звезда» к ним летит.

А из вертолёта выкатываюсь я – собственной персоной. Румянощёкий колобок, росточком – метр с кепкой, в ботиночках 34 размера.

Боже! Какое это было разочарование для всей части мужского населения. Вмиг площадка опустела. Всех как ветром сдуло.

...Поселили меня в двухместную палатку. Девчата поводили меня по базе, познакомили. А утром, к девяти часам – уже и на работу. А вот и рабочее место моё – табурет и стол. И что я вижу! На столе лежат счёты и арифмометр «Феликс». В техникуме нам его даже не показывали. Тут же красуется новенький гравиметр – совершенно незнакомый мне прибор. Впала я в глубокий ступор. Неуч! Ну какой из меня бортоператор! Созналась я в своей «профнепригодности» старшему геофизику. Призадумался шеф, а потом решил использовать оставшиеся у меня таланты на «побегушках» (т. е. в маршрутах), вместо того чтобы подключить к изучению на приборе физических свойств горных пород. Вот об этом времени я написала «Оду ножкам» и «Не ищи».

Что известно о ножках девчонок,
Что бредут по чащобам тайги?
Вместо туфелек модных, капронов –
Сорок третий размер сапоги.
И не надо ни капли лукавить,
Чтобы истину эту понять:
Вам бы памятник, ножки,поставить
И эмблемой геологов стать...

***

Нас всех связали трудные дороги,
Ведь мы ходили там, где черти не пройдут.
У нас в распоряженьи были ноги,
Мы верили – они не подведут.

Мечты сбываются

В 1967 году закончила Люба курсы в УТО (учебно-тренировочный отряд) и стала бортоператором-геологом на гравиметрической съёмке. Летала на съемке масштаба 1:1 000 000 (миллионка) на Ми-4. Точки наблюдений через 10 км. При полётах узнала много городов и поселков – Иультин, мыс Шмидта, Эгвекинет и множество других.

С высоты видела, как рыба идёт на нерест по рекам Тижига, Малая и Большая Чайбу и др. Оба берега в это время буквально завалены отнерестившейся рыбой. Первым всегда идёт голец, потом горбуша, затем кета, нерка и «заключает» это буйство кижуч. Хариус (тоже лососевой породы), когда преодолевает пороги, выпрыгивает из воды на 1–2 метра. Даже озеро в этих местах есть красивейшее (Озеро танцующих хариусов), где он нерестится.

– Вертолет Ми-4 стал моим рабочим местом. Я не считала, сколько километров отлетала. Но стихи Ми-4 посвятила:

На горах кружит позёмка
Новый снег слепит глаза.
Вертолёт летит на съёмку,
Сотрясая небеса.
В вертолёте, как в мертвецкой, –
Стынут ноги и мозги.
Не укрыться, не согреться
И посадка впереди.
А на сопке жуткий ветер
Пробирает до костей.
Вспоминается мне лето
Словно сказка для детей
Пусть площадка не годится
Пни, сушняк здесь, как на зло.
Вертолёт на «пункт» садится,
Словно курица в гнездо.
Труд нелёгкий, скажем прямо –
Взлёт, посадка, вновь отсчёт
И болтанка над горами,
Хлябь коварная болот.
Но ругнёт уж вряд ли кто-то
И работу, и судьбу
Тот, кто видел с вертолёта
Разноцветную тайгу.

Для меня интересными были все сезоны в бухтах Провидения и Лаврентия. В посёлке Лорино купались в горячих источниках. Кругом белоснежные сопки и поля невероятно крупных ромашек. А под ногами вся таблица Менделеева.

Озёр в этих местах множество, естественно, и дичи было полно. Даже девчата на охоту ходили, уток стреляли.

Истории вовсе не смешные

– Однажды на охоте приключился вовсе не смешной случай. В один из редких дней отдыха взяли лодку и поплыли с моей тёзкой, тоже Любой, на другую сторону протоки. Высадились на берег, а там такая изумрудная поляна, и давай мы бегать и кувыркаться. И чуть было не угодили под самострел. Вдруг видим, как из чащи вываливает медведь! Матёрый, морда огромная! Не помню, как мы в лодку сиганули, мотор, как назло, не заводится, гребли отчаянно изо всех сил! Медведь за нами – вот-вот лапой шарахнет лодку. Заорали благим матом и – о чудо! – медведь развернулся, погрёб к берегу и скрылся в чаще...

– Любовь Яковлевна, а когда погода нелётная, что делали? Ну, на охоту ходили, а что ещё?

– Да нет, не всегда на печи сидели. Однажды наша начальница Т. Ф. Смирнова договорилась с портовым руководством подбросить нас на барже к мысу Наварин.

Идём уже третьи сутки в открытом Беринговом море. Надо сказать, что это море никогда не бывает спокойным – волна постоянная. А ты представляешь, что такое баржа? Ведь это каботажное судно – никаких тебе удобств, ни туалета, ни «спального» места. И вдруг я каким-то боковым зрением вижу почти рядом что-то чёрное, громадное... Кит! Да не один! Резвились они у нашего судёнышка, пускали фонтаны и погружались лихо в пучину. А у меня мысль вдруг сверкнула, а вдруг под нашу баржу поднырнут. Но (слава Богу!) всё обошлось, хотя киты ещё долго шли за нами – почти до самого пункта «приземления» – посёлка Беринговского (мыс Наварин). Волна в тот день была сильной, и мы еле высадились.

В посёлке нас ожидал приятный сюрприз. Заняли заброшенную метеостанцию. Ура! Палатку не надо ставить. И дом в хорошем состоянии, даже стёкла в окнах все целы. Обустроились быстро. Всё здесь было, даже баня и высоченная антенна с растяжками.

А какой простор вокруг, рокот моря, закаты обалденные. У меня здесь даже «подружка» появилась. Как-то гуляла по берегу со «спидолой» и увидела нерпу, которая плыла параллельным курсом и казалось, слушала мою музыку. Каждый вечер нерпа меня встречала. Высунется из воды чуть не до пупка и сопровождает меня «туда» и «обратно», глядит внимательно своими влажными глазами, казалось, что вот-вот выпрыгнет на берег и пойдёт рядом... Всё располагало к лирике. Стихи воспоминания здесь родились:

Бред иль явь или сон неразгаданный –
Всё смешали объятья твои,
Васильками искрились и падали
Звёзды глаз на ресницы мои...

***

Ты не мучай обидами колкими,
На меня своё зло не таи,
Я не ёж, просто заяц с иголками,
И себя я колю – не других.

Прожили мы в этом доме более 20 дней. Работалось с удовольствием, но съели все припасы. Выручал нас рабочий: пойдёт с ружьишком – то утку– гагару (вообще-то, они не съедобны – сильно рыбой пахнут) принесёт, то в ручье, который недалеко от нас впадал в море, изловит каким-то образом горбушу серебрянку (такой мы в Иркутске никогда и не видели).

Не устала слушать, так еще об одном курьёзе на метеостанции расскажу. Иду как-то с маршрута с тяжеленным рюкзаком. В бинокль вижу, что с чердака по лестнице спускается медведь. Ну, думаю, чудеса! Присмотрелась, а это чукча в своем одеянии из шкур. Подхожу и приветствую его: – «Како мэй», а он, как заорёт: «Руки вверх!» И карабин на меня наставил. Я от испуга руки подняла. Тут начальница выскочила, объяснила гостю, что это геолог, а не шпион и не надо его арестовывать.

После Чукотки, летом 1965 года брали пробы со скальных пород вдоль реки Колымы. Сплавлялись от посёлка Балыгычан(исток Колымы) до посёлка Зырянка (Якутия). Об этих местах у меня целая поэма написана «Остров памяти», здесь погибла во время паводка целая партия заключённых. Спасать некому было.

Директор «Мхата»

Отходила, отлетала Любовь Яковлевна до весны 1980 года. Летнюю комиссию она не прошла, здоровье подкачало. Можно было в Иркутск уехать. Однокомнатную кооперативную квартиру она уже выстроила, в 1970 году ордер получила (деньги были и на двухкомнатную, маму хотела забрать, но ни за что наши власти не разрешили. У мамы, говорят, своя квартира есть. Ну и ничего, что в старом деревянном бараке без удобств. Мама умерла в 1969 году. Не довелось ей пожить в благоустроенном доме).

Захандрила, затосковала Любаша. На «материк», ой как не хотелось ей возвращаться. А тут вовремя, в самый раз, профком предложил ей принять под руководство поселковый клуб в Хасыне. Напишет в это время она о Хасыне и о своих полевых маршрутах несколько десятков стихов.

Читаю и остановиться не могу, какой взять за «основу». Все хороши. Сколько любви, нежности! Сколько души вложено в эти строки. Районная газета «Заря Севера» публикует её стихи и весьма проникновенно пишет: «Стихи Любови Ураковой, как страницы лирического дневника. Доверительны и откровенны. Неуют поля, временность разъездного быта, солёный пот в семь ручьёв. Но бывалого полевика этим не остановишь»:

Мой дом везде, где ставлю я палатку.
Где затрещит пылающий костёр.
Сегодня спать ложусь в промозглой тундре,
А завтра – в алтаре у синих гор.
Привыкла я к походам и разъездам.
Мой быт меня ничуть не тяготит –
В ночи, когда сурово смотрят звёзды,
Моя душа навстречу к ним летит.

***

Я давно поселилась в краях
Там, где пургами путь обозначен,
Где земля, задыхаясь в снегах,
По сирени и ландышам плачет.
Там, где скалы угрюмые спят,
Криком птиц синеву разрывая,
А на пиках вечерний закат
Кровоточит, как рана сквозная...

Люба приняла предложение руководства. Тут и сгодилась её энергия. Создала театр и назвала его МхаТ, что расшифровывалось, как – «Маленький хасынский «аригинальный» театр».

Театр вдохнул ей вторую жизнь. В клубе устраивались интересные вечера отдыха, куда ходили целыми семьями – и стар и млад. За двенадцать лет театральных сезонов создался прочный коллектив актёров (специалисты 5-ой партии, полевики, инженеры). Это был основной костяк самодеятельного театра. У них не было поначалу ни сценических костюмов, ни декораций, ни реквизита и т. д. Словом, ничего! А все это нужно было, как воздух. Всё преодолели. Ставили сказки, сами писали сценарии. Сохранилась целая кипа отпечатанных типографским способом программок на спектакли – «Диоген» (В. Константинов, Б. Рацер), «Дракон» (Е. Шварц), «Воспоминания» (А. Арбузов). «Сказка ложь, да в ней намёк» (по мотивам сказки Ю. Елисеева), замахнулись на Бернарда Шоу – поставили «Пигмалион» и др.

«Прощание»

Пришёл тот горький март 1992 года. Всё развалилось, затрещало. Партии геологические не нужны стали. Люди покидали Север, уезжали кто куда – на Дон, в Зауралье, в Сибирь и т. д.

Уехала Любовь Яковлевна в Иркутск. Из окна её квартирки в Приморском не видно ни морей, ни заснеженных сопок. Только каменные коробки, гудящая трасса. И далеко-далеко где-то лесные дали. Но яркие воспоминания всё ещё захлёстывают её половодьем.

Её душа и сердце не остыли. Память не остыла, как не остыла и острая боль любви к друзьям, к небу, свету. Острая боль любви – это ведь всегда боль.

Стихи к Дню геолога от Любови Ураковой, написанные ею в 1999 году

С Днём геолога Вас, братцы!
(Нами он записан в Святцы!)
Будем мудры, будем стойки
В мутной пене перестройки
Эх! Ребята-демократы
Так и лезут в депутаты –
Косяками жульё прёт –
Все «страдальцы» за народ.
А Вам здоровья без уныний,
Милый мой народ Хасыни
За поэта – экс-Любашку
Нынче выпейте рюмашку.

  • Расскажите об этом своим друзьям!