«Сад моей памяти»: писатель и редактор Юрий Самсонов

Эта книга известного иркутского фотохудожника Александра Князева ещё не издана, но уже привлекла к себе любопытство многих. " Сад моей памяти" автор не просто написал, а сложил из фотографий и скупых воспоминаний. Получился цикл фотоэссе, где, кроме иркутян, вы встретитесь со многими интересными людьми... Читайте и смотрите!

Профессия кораблестроителя содержит фантастичность замысла уже при закладке первого шпангоута – как рука Судьбы ляжет на штурвал, так корабль и пойдёт по волнам, валам, штормам.

Евгений Замятин, написавший роман-утопию «Мы», был кораблестроителем по профессии, и слово «утопия» звучит у него как метафора, заклинающая его корабль от гибели в открытом море. Юрий Степанович Самсонов – тоже из гильдии кораблестроителей уже потому, что его фантастическая повесть «Стеклянный корабль» не затерялась в мировом литературном океане и корабль тот под парусами. Но более всего сближает их обоих пиратский нрав, необходимый при закладке корабля...

«...при всей нашей несвободе у нас можно добиться всего, чего хочешь, надо только оседлать чиновника так, чтобы он захрустел. Он ведь любым принципом поступится, лишь бы избавиться от неудобства, так что знай не отступай, тесни и досаждай, настырничай, никуда он не денется. У него, голубчика, под черепной коробкой полторы извилины, настройся на три – нипочём не различит подвоха при всей своей бдительности. И в самый наилучший микроскоп всё-таки не наблюдают звёзды».

В самый разгул идеологических репрессий в 1967–68 годах, когда танки въехали в Прагу, когда началась травля А. И. Солженицына, два захолустных литературных журнала «Байкал» и «Ангара» вдруг на радость всем читающим публикуют сразу две повести братьев Стругацких: «Улитка на склоне» и «Сказка о Тройке». Первая публикация закончилась «редакторскими трупами» – Владимир Бараев, правивший «Байкалом», был отрешён навсегда. Юрий Самсонов, осведомлённый о его участи, решил пойти на абордаж...

«Номер я подписал сам, но никаких военных действий не вёл: ни с кем не консультировался, не запасался рецензиями, не оказывал никакого давления. По-видимому, это усыпило бдительность руководства издательства и обллита, в общем-то привыкших к тому, что в критических ситуациях главный редактор альманаха, наоборот, проявляет активность. Повесть прошла без сучка и задоринки. В один альманах она не уместилась, и окончание пришлось перенести на следующий номер. Между двумя выпусками был перерыв примерно в два месяца, и я с опасением ждал, что начало повести дойдёт до более высокого начальства, последует запрет, и окончание повести не увидит свет. Пока не произошло, но ощущение занесённого топора не проходило, хотя и запряталось в самую глубину».

И только в феврале ночью раздался звонок из Москвы:

– Ваш Антипин получил за тебя в ЦК взбучку, едёт в ярости, готовься...

Скоро Антипин нас вызвал. Особенно долго почему-то выяснял, откуда известно, что повесть относится к жанру фантастики. Никак его не устраивало, что я и сам фантаст, могу, поди, судить. Нет, это должно быть обозначено в подзаголовке – тогда будет фантастика. А без обозначения – ни в коем случае.

У кого-то в разговоре мелькнуло слово «позиция». Антипин налился кровушкой и почти пропел своим хорошо поставленным баритоном: «У нас может быть только одна позиция – классовая!»

Первый секретарь обкома Н. В. Банников спросил, как я оценил «Сказку о Тройке», когда получил её для публикации. Я ответил, что оценил произведение как антибюрократическую сатиру в области науки.

– А теперь как оцениваете? – задали мне вопрос в соответствии с намеченным сценарием.

– У меня не было времени изменить своё мнение, – ответил я.

Сюжет обкомовской комедии всегда имел единственный happy end ̶ «освободить!», что на языке лагерных начальников значило «уволить», хотя воля и свобода, как таковые, и не подразумевались.

Освобождённый Самсонов занялся своими рукописями и своей жизнью, пространство которой, как он вскоре заметил, вполне истоптано мастерами сыска. «Топтуны» проникали всюду, как в старом анекдоте: «... из унитаза смотрели умные, проницательные глаза майора Пронина». Не то фантастика из «Сказки...» переплеталась с обыденным, не то сама жизнь вывернулась анекдотом о «Зияющих вершинах».

И наш кораблестроитель, позабавившись кагэбэвскими акробатами – «это они думают, будто я под колпаком», – начинает новую большую постройку под именем «Последняя империя».

– Я работаю просто и легко, – рассказывал он при встрече, – чайничек стоит на водяной бане и ждёт, пока я попишу да подремлю, а потом вскочу, отхлебну горяченького бальзама и – в упор к бумаге...

«Обратите ваше августейшее внимание на масштабы проводимого мероприятия: нужно арестовывать всех рыжих – раз, их родственников, как полурыжих, до четвёртого колена включительно, – два, их друзей и единомышленников, как зараженных рыжим духом, – три, друзей их друзей и родственников этих последних, чтобы выжечь даже почву, заражённую ядовитыми семенами, – четыре. Кроме того, ведётся большая работа по выявлению скрытых рыжих...»

Повествование «Последней империи» разворачивается стремительно и узнаваемо: муравейник свергнутых монархов в вертепе, где персонажи европейской истории истекают клюквенным соком, творя казни, отменяя электричество, меняя вывески...

Рыжие превращаются в брюнетов, казнённые оживают, электрогильотина воплощает прогресс, история тасует вывески и сдаёт краплёные карты... Демократия подхватывает их, и вертеп превращает в казино, не ведая разницы.

Грустно и страшновато заглянуть в этот колодец истории...

• Расскажите об этом своим друзьям!