Пять дней в тайге

Рассказчик когда-то был более лёгким на ногу, свободно и даже уверенно перемещался в пространстве. Почти каждую неделю ходил в спортивные походы. Бывали в тех походах гитары и, само собой, звенели песни. В одной из них, помнится, пелось о переходном возрасте, и звучал шутливый припев «Возрастное! Это пройдёт». И вот пришёл другой возраст, в каком-то смысле тоже переходный, но тяга к лесу не проходит!

Заезд

Кончился сосновый бор, дорога пошла под уклон, и тут капот вездехода упёрся в пихтовую поросль. Кругом густая, непроглядная тайга. Игорь заглушил мотор и, не говоря ни слова, уставился вперёд.

Жду, что скажет. Он, в отличие от меня, когда-то здесь бывал и хоть что-то знает. Мне эти места совсем не знакомы. Здесь, в горах, уже лежит снег. Как-то не хотелось бы на снегу...

– Это и есть Русаков камень, – говорит, – гора так называется. Дальше дорога ещё хуже, не стоит соваться. Как тебе здесь?

– Не очень, чтобы очень, – отвечаю честно. – Тут уже снег, как я палатку буду ставить?

– Ничего, как-нибудь поставишь. Разметёшь. Здесь хоть родник течёт, да мне есть где развернуться. А дальше будет болотина, засесть по уши можно. Что тогда? Кто поможет вытащить? Медведь, что ли?

Сомнения в медвежьих услугах есть и у меня. Дорога действительно ужасная. Пробитая много лет назад для вывозки леса, она заросла молодняком и давно стала непроезжей. Даже тяжёлый, похожий на танк, грузовик Игоря, оснащённый мощным двигателем и тремя парами колёс высокой проходимости, изготовленный когда-то для армии, – даже он продвигался с трудом. Три десятка километров мы ехали больше трёх часов, распиливая и перерубая упавшие деревья.

– Ладно, давай здесь выгрузимся, – соглашаюсь.

Игорь – большой и крепкий мужик, моложе лет на тридцать. Грех не воспользоваться этим. Он помог донести вещи до прогалины, где будет палатка, напилил дров и жердей, притащил всё это, затем перекусил, попил чаю у костра и уехал назад, в деревню. Остаюсь один, в голове выстраиваю многостраничный перечень дел, с которыми надо управиться до темноты.

Мы провозились с отъездом, выехали поздно, а темнеть начнёт уже через пару часов. Вперёд!

Из веток соорудил подобие метлы, разметаю наскоро площадку, где разместятся палатка, кострище, навес для дров и вещей, коим не стоит занимать место в палатке, стеснять постояльца. Плацдарм, отнятый у снега, завтра обтает на солнце, и постоялец вполне сносно будет здесь перемещаться.

Разметая место под «лежбище», делаю маленькое открытие – этого, оказывается, ждала и требовала душа, тосковавшая по лесу. Она ждала и молчала, не зная, как о том сказать.

Дело в том, что каждый взмах метлы обнажает влажную землю и всё то, что скрыто под снегом, чего искали глаза.

Спросите – что? А ничего особенного, в сущности, – мусор: побуревшая, пахнущая прелью хвоя, красные листья осин, поникшие серые травинки, обломки сучьев, лоскуты коры, ершистые остовы шишек без семян... Свидетельства поздней осени, предвестники близкой зимы. Наверное, надо было насмотреться на это, попрощаться, а там уже можно и снег...

Ширк! – прошлась метла по краю полянки. И снова просится улыбка. Приправленная грустью, сентиментальная – из тех, что стесняют мужчин. А вызвал её подмороженный белый груздь, открывшийся под снегом. Никто из лесных едоков не заметил его, не прибрал, и вот он, сиротинушка, стоит под холодным колючим снегом, коченеет.

Зато замечен куст брусники (и никак уж теперь не пропадёт!), изнемогающий под тяжестью пурпурных ягод. А рядом ещё один! Ещё, ещё... Даже можно гарнир добавить – щепотку свежего снежка. Ах, до чего сладостно! С холодной, обжигающей кислинкой...

В палатке

Но пора и вопрос ребром, себе – не кажется ли вам, уважаемый, что вы излишне увлеклись и давно не контролируете обстановку?

В небесах, похоже, зреют неприятности.

Тороплюсь, но явно не успеваю. Ближе к потёмкам, когда шатровый купол высится на подставке из брёвен и лапника, понимаю, что навес придётся отставить до завтра. Пора быстро-быстро метать в палатку раскиданные кругом вещи, пока не прикрыло их снегом. Ветерок разошёлся, обратился в ветер, над головой зачастили рваные облака.

Управился поздно, когда ночь совсем уж накрыла шумящий лес и копошащегося внизу человечка. Но настырный тот человечек темноты не боится, рассекает её на части светодиодным фонариком.

Холодный ветер налетает порывами, задувает в штормовку, пытается выстудить и подпортить настроение. Не выйдет! Мы с фонариком сидим уже в домике, с радостным визгом закрываем вход на «молнию». Остаётся поскорее занырнуть в ледяной спальник и начать прогревать его остатками своего тепла. А это, заметим, процесс затяжной и требующий устойчивой психики. Что поделать, терплю, зубами стучу.

Чудесным образом остатки оживают, приходят в себя и вырабатывают тепловые калории. В нужном объёме.

Господи, неужели теплеет?! Да, слава богу, свершилось – пуховой спальник постепенно согревается. Лежащее в нём тело подаёт признаки жизни, шевелится и даже не дрожит. Ещё немножко терпения, и тело тонет в тепле и довольстве. Словно весь ты расплываешься, растворяешься, как масло в тёплом молоке.

Лежишь, погружаясь в приятную дрёму, слушаешь сыпучий стукоток снежной крупы, бьющейся в натянутое полотно, пытаешься представить, как, должно быть, неуютно и холодно сейчас в кронах высоких лиственниц, где свистит ветер. Но ты не там. Ты здесь, окружённый теплом и простейшим «комфортом», какой позволен высшим существам.

Заснувший посреди тайги человек, слабый в сущности человечек, мнит себя ещё достаточно сильным, чтобы утром пойти на охоту.

Именно поэтому он как бы и не спит, а лишь лежит, отдыхает в полудрёме, просыпаясь каждый час. По многолетней привычке, выработанной частыми таёжными ночёвками, он, очнувшись, светит на часы и, закрыв глаза, довольно улыбается – до утра далеко.

Это, пожалуй, самый подходящий момент, чтобы кое-что поведать о нём.

Чего, собственно, он здесь забыл, и зачем было гнать грузовик в этакую даль и глушь? А ничего не забыл, не потерял. Просто тянет сюда, как того волка, которого сколько ни корми, а он всё в лес поглядывает. Такое бывает у людей – одних манит в небо и в море, других в кресло перед «ящиком», третьих – глубоко под землю. Но это лишь во-первых.

Есть и во-вторых

Грузовик нужен, чтобы доставить чудака с его пожитками. Сам он сюда ни за что не дойдёт даже налегке и даже если палкой подгонять. Слабоват в коленках.

Догадка верная – возраст! Через несколько дней стукнет столько, что и сказать-то неловко. Лучше промолчать.

Юбилеи будто бы принято праздновать, как и дни рождения. Тогда сразу позвольте вопрос – кем принято и зачем? Люди, которых стоит выслушать, говорят, что твёрдых указаний на сей счёт нет. И это ещё не всё. К сказанному они добавляют свои любопытные наблюдения. А именно – о подарках и поздравлениях в свой адрес меньше всех пекутся те из нас, для кого слово «Я» – не главное в жизни. Самые «немодные» сегодня, самые невостребованные в рыночном обществе.

И наоборот, противоположного склада люди умеют и любят выслушивать поздравления, окружать себя знаками внимания.

Эти, последние, сегодня повсеместно становятся первыми, хотя круг их интересов чаще всего для них замыкается на собственной персоне. Все остальные для них «массы» (одно из любимых определений В. И. Ленина). Но именно они, тем не менее, правят бал в стране.

Что из этого вытекает? Очень и очень многое вытекает, расплываясь огромным грязным пятном на многострадальной нашей земле.

На тропе

Шесть утра на часах, но в крохотном окошечке кромешная темень. Первая мысль – пора вставать. Замечено, однако, что самые первые мысли – они самые незрелые. Разве что «потягусеньки» – это, пожалуй, надо. И головёнку выпростать из спальника можно.

Холодное утро ледышками дышит в лицо и предлагает взвесить, подумать лучше – стоит ли вставать?

Аргументы предлагаются серьёзные. Куда и зачем спешить, если ты на заслуженном отдыхе? В семье никто с голоду не падает, с продуктами никаких проблем, а ты добытчик тоже никакой, зря ружьё с собой таскаешь. Отчего бы, исходя из вышеизложенного, не спрятаться снова в тёплом спальнике и не вздремнуть минут пятнадцать, двадцать, тридцать?

Так-то оно так, дорогой, любимый. Приятное всегда приятней. И право у тебя есть, никто пока не отнимал.

А тогда с другой стороны зайдём. Тебе ли, старому, не знать, что с этих милых мелочей, с постоянных поблажек самому себе оно и начинается – неуклонное, безостановочное саморазрушение. День за днём, год за годом...

Уступил себе раз, так почему не уступить два и три, и десять? Ты ведь сам себе господин и товарищ главнокомандующий.

Как вода камень точит, так и малые послабления себе, что сочатся капля по капле, подмывают устои, которыми держится всякий живой человек.

Разрушить легко, восстановить чаще невозможно – каждый строитель подтвердит. Проще новую конструкцию поставить в другом месте, из других материалов. Природа тоже создаст другого человека взамен тебя, разрушенного. Место не опустеет. Но это будешь уже не ты.

...Тем временем согрелись сапоги, засунутые в спальник. Можно вылезать, печатать следы по свежему снежку, пробежавшему ночью.

Иду по тайге, ружьё висит на плече. Снова под ногами охотничья тропа, как бывало десять лет назад, двадцать лет, сорок... Иду и уже одно это – великий праздник! Иногда останавливаюсь, замираю, как камень, улавливая ухом даже малый звук, как последний полёт листа. Зорко всматриваюсь вправо и влево, изучающим взглядом пробегаю по веткам, вершинам деревьев, по заснеженным ягодникам...

Уточнить, пожалуй, надо, чтобы не вводить в заблуждение читателя. Наша «зоркость» уже слегка затуманена временем, извините.

В существенных поправках нуждается и слово «иду». Честнее и точнее будет сказать «передвигаюсь». Рыскание по пересечённой местности иногда вынуждает согнуться, чтобы подобрать с земли осиновый сук – он самый лёгкий из всех и хорошо выручает. Меня выручает, будучи в качестве твёрдо стоящей третьей ноги, когда две родные поднимаются в гору, заняты перешагиванием камней и колод, отчего стоят менее уверенно.

Впрочем, все эти мелочи – обязательный мусор, без которого не обходятся большие дела. Могут ли такие пустяки повлиять на настроение? Да ни за что! Хоть умножься они вдвое, втрое...

Вечер у костра

Вечер третьего дня оказался хорош, как подарок судьбы. День давно отгорел, солнце укатилось к Енисею, а с Русакова камня тихо, будто на цыпочках, спустился вечер. Подошёл, незаметно закрался в душу, свернулся клубочком, словно котёнок, и остался там навсегда. Запомнился.

Он уже тем хорош, этот вечер, что впервые нет ни малейшего ветерка. У костра можно сидеть спокойно, не отворачиваясь от дыма.

Кроме того, вместе с навесом добавились удобства, заметно скрасившие мой таёжный быт. Возник и готов нести несложную службу мини-столик из двух чурок, накрытых квадратом пластика. Сверху он застелен одноразовой «скатертью», то есть газетой с говорящим названием «Мои года». По названию легко догадаться, что общественный статус подписчика газеты столь же невысок, как и сам столик. Пенсионер, одним словом.

Рядом со столиком сделана удобная сидушка из мягкой пихтовой лапки – предмет первой необходимости для обедающего клиента.

Именно здесь и устроился сам клиент. Греет ноги у костра, о чём-то размышляет и ждёт, когда закипит вода в котелке. Заодно вдыхает сладковатый пряный дух, исходящий из пихтовой подстилки, смотрит в гудящее рыжее пламя и взглядом провожает искры, словно судьбы, исчезающие в звёздном небе.

Шутить с огнём не будем, а вот выразить ему всеобщее человеческое почтение – это, пожалуй, можно.

Уместна даже небольшая возвышенность. Огонь – величайший из даров, когда-либо полученных человеком разумным. Убедиться в этом сейчас проще простого: отошёл от костра, всего-то на десяток метров углубился в темноту, но дальше не хочется. Уже потому, что под ногами ничего не видно, вязну в снегу, запинаюсь.

Жутковато видятся тёмные силуэты сосен, обступивших вокруг. Возможен даже вопрос: «Чего хотите от меня?».

А ещё дальше, за соснами, сомкнулось чёрное пространство. Безмолвное, неподвижное, будто бы даже безжизненное и враждебное.

Но спешу поправиться: это так, для пущей «наглядности». Лишнее нагнетание негатива. Так могло бы показаться кому-то, кто случайно окажется ночью в предзимней тайге. Даже добавить жути можно, представив здесь бедолагу без такого пустяка, как спички. Потерял, не курит... Что тогда? Сказать, что дела его плохи – самое мягкое из имеющихся на сей счёт выражений.

Тайга, впрочем, не бывает враждебной. Бояться здесь, как и в городе, некого, если живёшь в ладу с совестью.

Со спичками у нас всё в порядке. Некурящий дедушка помнит о возможной в его возрасте забывчивости и догадывается о том, куда прибыл. Можно не удивляться, если при обыске у него обнаружатся лишние спички. Кроме тех, что должны быть под рукой, они, тщательно завёрнутые в двойной пластик, могут выпасть из разных рюкзаков, кружек, банок, из карманов запасной одежды.

Возвращаюсь к костру, хотел сесть, угнездиться в пихтовую подушку, но ноги просят тепла.

Лёгким пощипыванием они деликатно напоминают, что стояли на снегу, пока кое-кто разглядывал чёрные дыры в лесу. И что разглядел? Что такого важного уяснил себе, драгоценному? А тепло, между тем упустил.

Игорь заготовил много дров, можно не жалеть. Пых! – сухая сосна сразу взялась огнём, и всё вокруг задышало жаром.

Дать тепло ногам, просто вытянув их к костру, не получится. Пластиковая подошва тут же сползёт, как сползает с крыши тающий снег.

Без сапог ступни быстро нагреваются, а затем и прожариваются весьма основательно. До достигшего ноздрей запашка палёной шести от носков. Это сигнал – отключить энергию!

Отключать не будем, только подтянем конечности.

Уголёк. Дымящийся, тлеющий уголёк, оставшийся от сражённого молнией дерева, – он смотрел алым глазом на человека. Человек, ещё не знавший электроники и потому умевший мыслить, приложил к алому пятнышку горсть сухого моха, дунул и... Родился первый на Земле костёр. Человек подружился с ним и, слава богу, забыл запатентовать. Но потом заметил, что приятель бывает излишне горяч, и приспособился им управлять.

Хозяйка

Традиционно у костра вспоминается всё, чем отмечен уходящий в прошлое день. Очень может быть, что традиция так же стара, как и дружба человека с огнём.

Каких-то выдающихся событий сегодня, как и вчера, не случилось. Они, впрочем, не очень-то и ожидались. Ходил-бродил туда-сюда, смотрел окрестности, наблюдал за жизнью леса.

На дорогу вышел недалеко от того камня, на котором вчера стоял, в общем хоре исполнял гимн восходящему солнцу. Почему бы снова не залезть на него? Поглазеть и вообще...

Обломок, приставленный к камню, стоит на прежнем месте, и потому восхождение прошло без лишних приключений.

Глубокая лесная чаша, окружённая хребтами, так же великолепна, как вчера, как тысячу лет назад, как будет завтра и какой останется через много-много лет после нашего ухода. Природа любит постоянство. При этом всё в ней непрерывно и бесконечно движется. От рождения к смерти, от смерти к обновлению...

Шорох, пробежавший внизу, под камнем, заставил быстро перевести взгляд. Кто нарушил тишину?

Ага, вот он, мелкий нарушитель спокойствия и глубоких размышлений. По снежному насту прошуршала симпатичная рыжая зверушка с тёмной спинкой. Осмотрелась, поводив усами, и тут же заметила лишний элемент в привычном пейзаже. Опасность! Юркнула в норку под камнем.

«Элемент», стоящий на камне, знает, что надо подождать. Вылезет, никуда не денется. Так и есть: из норки показалась усатая мордочка с чёрными глазами. Зверушка осторожно вышла наружу и, сделав несколько шажков, встаёт «столбиком». Смотрит, изучает меня. Что ж, это пожалуйста, не возражаем ничуть. Мне, в свою очередь, тоже пора представить её – обычная сеноставка, или пищуха по-здешнему. Живёт по берегам таёжных речек и ручьёв, любит каменистые осыпи, острыми зубками косит сено и ставит его на полянках маленькими стожками.

Глаза в глаза глядим друг на друга, стоим неподвижно, человек и дикое существо. Но у каждого своё на уме.

У меня смешинки горло щекочут, с трудом удерживаюсь от улыбки (нельзя – убежит!). Забавный пуховичок, стоящий на задних лапках, похож и на хомячка, и на потешного человечка-гномика, который так славно покушал, так раздулся в животике, что и шевельнуться не может. Так и тянет хохотнуть, но...

Хозяйке камня не до смеха, у неё другие мыслишки. Этот тип, что наверху, очень похож на человека, от него всякое можно ожидать. Что ему в голову взбредёт? Но стоять на морозе – тоже тоскливое дело. А стоять приходится, задрав головёнку кверху, передние лапки на весу удерживать – неудобно. Но время идёт, надо продукты к зиме готовить.

Ладно, пусть себе стоит. Ружьё у него внизу лежит да ещё и незаряженное, небось. Пока он слезет да нагнётся... Старому ведь трудно нагибаться.

Пищуха отбегает от норки, копается в снегу и на меня поглядывает. Что у неё там припрятано? Какая-то заначка?

Часто-часто, с неуловимой для человеческого глаза быстротой мелькают передние лапки, роются в запасах. Наст покрывается хвоёй, сухими травинками, комочками незатвердевшей земли. Наконец на снег выкатились чёрные ядрышки – это, похоже, засохшие ягоды черёмухи. Вот что скрывалось в потайной ямке зверушки-норушки!

Ягодки собраны, одна за одной отнесены в каморку под камнем. Всё это хозяйка проделала, не спуская глаз с чужака.

Достав из-под снега большущий, размером с себя, черёмуховый лист, она держит его в зубах и пристально смотрит на человека. Вдруг отнимет? Нет, не отнимет. Не успеет!

Сделав верные выводы, уносит находку в свой подземный домик, а мне оставляет неразрешимую загадку. Зачем ей этот лист? Неужто съесть хочет? Так ведь невкусно... Или вход прикрыть, чтоб не дуло? Как картину приспособить? Вероятность нулевая, но кто знает... В самом деле, лист живописный – багровый, с ярко-жёлтыми прожилками. Можно девушке на платье, вместо пластиковой брошки.

Ну, а самый правильный вывод – он, как всегда, приходит последним. Не нашего ума это дело. И нечего тут подглядывать.

Камень

И вот он пришёл – последний, четвёртый день одиночного жития в тайге. Пора возвращаться к семье, к делам. Сегодня приедет Игорь за мной. Но явится он, как обычно, после обеда, не раньше. Поэтому можно ещё разок пройтись по тайге, напоследок.

Тропинка проходит мимо родника, а у меня вода кончилась, можно захватить котелок, наполнить и там оставить, чтобы забрать на обратном пути. Будет экономия времени и физических ресурсов.

Заворачиваю к роднику и с досадой отмечаю, что глубже он не стал за эти дни. Углубить трудно. Там, под илистой мутью, камень прячется. Ещё вчера заметил, что кружка звякает – воды больше четверти не зачерпнёшь. Себя поругиваю: видел вчера, позавчера, а не углубил. Теперь уже поздно, поезд ушёл. Всё равно уезжать после обеда.

Сижу на корточках, силюсь набрать водицы.

Вижу, что все мои потуги неразумны, мягко выражаясь. Погружаю посудину, поворачиваю её и так, и этак, муть поднимаю, но воды набралось – кот больше наплачет. Выливаю в котелок, размышляю: почему не углубил, поленился тот человек, что был здесь до меня? Вон его кострище... Наверняка помоложе и покрепче меня. Нехороший? Или спешил?

Подумав получше, отвечаю с ухмылкой, но честно – сам ты нехороший. Кто сделал эту ямку, из которой черпаешь? Он и сделал, камень выворотил. Но время прошло, углубление заилилось, дело за тобой.

Ямка единственная, другой нет. Здесь везде каменишник, вода растекается, чуть сочится. Хоть чайной ложкой набирай её... И всё-таки котелок заполнил. Всё, мне хватит, а родник уже не потребуется. Другим понадобится? Что ж, понятно. Тот самый случай, когда можно произнести фразу: «это не мои проблемы». Фразу, которая пришла из мира потребления. Она нам не нравится, а зачем ей наша любовь? Она уже прижилась, укореняется.

Произнести можно, но не хочется.

Этот проклятый камень, что прячется под мутью, отнимет у меня всё оставшееся время. И душу вытащит. Удалось лишь немного расшатать, а дальше никак. Голыми пальцами, в ледяной воде... Поддеть бы чем-нибудь... Палками пробовал – ломаются. Щель узкая.

И на чёрта он мне сдался? Ведь всё равно никто спасибо не скажет, а пальцы уже задубели, не гнутся.

Ради спортивного интереса? Ну ладно, ещё разок. Нет, не лезет, зажат другими камнями. Топор вставить? Нет, сразу лезвие загубишь. Вот если бы плоский камень в щель просунуть да поддеть... Да где возьмёшь его? Пальцы уже немеют. Да ты совсем очумел, батенька! Тебе делать больше нечего? Придут мужики поздоровее, выдернут.

Холера с ним, с этим камнем. А теперь руки растирать, шагать побыстрей, кровь по телу разгонять.

Правильно сделал, что бросил его. Всё равно уже не вернусь сюда. Скорее всего, никогда. Хотя мог бы, пожалуй, и вытащить, если повозиться ещё... Нет, ни к чему это ребячество. Точка!

Глянул под ноги, а там камень лежит. Именно тот, какой требуется. Тяжёлый, правда, но дотащить можно. Один край плоский, как тарелка, и крепкий. Если тот булыган снова расшатать, а этот в щель просунуть да поддеть? Может, получится? Будет родник всем служить.

Оглядываюсь назад: ого-го! – больше сотни метров отошёл. Далеко. Разве смогу дотащить такой тяжёлый?

Короче говоря, когда всё же управился да выволок каменюгу из родника, откатил в сторонку, пришло ощущение, что тот камень на душе у меня лежал. И вот – свалился. Удивительно, но факт...

Чудеса

Дорожка местами вытаяла до земли. Подошвы шуршат по опавшим листьям, и это приносит непонятное волнение. Какой-то загадочный, берущий за душу звук издаёт лежащая на земле листва. Шушш-шушш-шушш... Что-то доброе и ласковое, берущее начало из далёкого детства, слышится в этом тёплом шорохе.

Выберешь бугорок побольше, ворохнёшь подошвой, и – побежали, зашуршали воспоминания – их тоже ворох наберётся...

Но в шаге от дорожки лежит таёжная целина, покрытая снегом. Это газета, где напечатаны все важнейшие новости. Кто к нам пожаловал? Чем кормят в этих местах? Ну и, само собой, криминальная хроника: кто кого, зачем и при каких обстоятельствах?

Лидерство, конечно, за мышиными следами. Множество строчек, написанных крошечными лапками, говорит о том, что самым маленьким здесь живётся хорошо.

Численность грызунов взялся регулировать господин соболь – вот его красивые, чётко отпечатанные парные следы. Не «транзитом» проскочил, но взялся за дело серьёзно и с размахом. Поселился прямо здесь и постоянно кормится. Об этом говорят его частые наброды то справа, то слева от дороги. Сколько иду, столько и вижу их.

Кабарга, симпатичный маленький олешек, тоже тут живёт. Везде наследила острыми копытцами, миниатюрными, как коньячные рюмки.

Отпечатки, похожие на кресты, оставил глухарь. Большая и важная птица, но ходит пешком. Правильно. Полезно для здоровья.

А вот и то, что ищу – оставленные рябчиком крестики. Предмет особого внимания! Это к тому, что на плече четвёртый день болтается ружьё. Не пора ли ему выстрелить? Ведь сегодня у него последняя возможность отличиться, принести пользу, пусть не человечеству, но нашей семье.

Ружьё старое, но хорошее. Ухоженное и точно бьёт. Стрелка бы к нему...

Стрелок, увы, староват ещё более и уже не имеет таких похвальных характеристик, как ружьё. Пора подумать о «группе поддержки» для него.

Как ни хитёр человек, но рябчик тоже не дурак. Он не будет сидеть на виду в ожидании охотника, но скорее спрячется в чаще. И к дереву он не пристёгнут ремнём безопасности, сразу улетит, заметив тебя. И штатив никто услужливо не подставит под ружьё, дрожащее в неверных руках.

Отсюда следует, что удачный выстрел мне не светит. А кроме того, на манок рябчики сейчас не откликаются. За всю жизнь помню лишь несколько случаев, когда удавалось подманить в середине октября.

Тем не менее останавливаюсь через каждую сотню метров, прилежно дую в металлический свисток, обжигающий губы холодом. Фальшивлю, досадую... В ответ – тишина.

Что ж, так было вчера и позавчера. Стоило ожидать.

Всё это прогнозировалось ещё дома. Получить хотелось скорее для души, а ружьё – так, на всякий случай. Просто побыть хотелось в тайге, побродить, подышать её терпким смолистым настоем, посидеть с кружкой чая у ночного костра, поразмышлять... Свежей родниковой водой пополнить колодец, скрытый в каждой творческой душе. Он жаждет подпитки...

Если оглянуться на все четыре дня, то за каждым прожитым в тайге днём можно смело ставить восклицательный знак. Было всё, чего хотелось, и больше того.

Даже опавшими листьями довелось пошуршать, несмотря на выпавший покров. И с погодой повезло. Были и снег, и ветер, и мороз, но ничего со мной не стряслось. Сегодня снова чудесное утро, как по заказу, – по-сибирски ясное, с чистой синевой и сияющим снегом. Чем не юбилейный подарок дедушке?

Тем временем дорога кончилась, уткнулась в тупик. То есть она идёт дальше, но заросла молодняком так густо, непролазно, что только змее здесь под силу пролезть.

Расчищают завалы и рубят молодняк лишь охотники, но и они тут редки. Кому сейчас захочется впрягаться в эту каторжную лямку? Кому нужно убивать свою технику?

Пора поворачивать назад.

Но есть один пунктик, обязательный для исполнения. Возник он давно, едва ли не при первых охотах, и неукоснительно выполняется по сей день. Суть его в том, что на прощание надо посвистеть в манок.

Исполняю. И снова слышится фальшь. Стыдно, батенька! Губы замёрзли? Так разотри, ведь руки не отсохли.

Тогда ещё разок. Теперь уже самый последний.

И пошёл отсчёт чудес. Первым из них то, что посвист удался. Случайно. Второй случайностью оказался настоящий рябчик, решивший поглазеть на соперника, хотя в октябре такие дела не делаются.

Хлопают крылья. Ближе, ближе... Стою, замер, как кот перед прыжком. Вот он! Прямо на меня летит! Замедляет полёт, хочет на дерево сесть, но замечает человека с ружьём, будто нарисованного на снегу. Молодец, среагировал в ту же секунду. Резко всплеснув крылами, пролетает дальше и садится на ствол согнутой в дугу берёзы. Успеваю прижаться к небольшой ёлочке. Она, правда, колючая, но за ней меня не видно.

Отгибаю еловые ветки, ищу взглядом – где он? Ага, кажется, вижу. Да, это он – сизый силуэт, абсолютно неподвижный, с высоко вытянутой шеей.

Теперь надо как-то совладать с ружьём. Оно плохо подчиняется, ствол «ходит» туда-сюда, прицельная мушка пляшет перед глазами, словно надоедливая мошка. Нет, не попаду... Но всего-то тридцать метров! Ещё раз... Так, так, так... Ну!

Грохот постепенно оседает, пороховое облако рассеивается. Надо пойти посмотреть – вдруг попал?

Брожу бесполезно, натыкаюсь на свои следы, едва не падаю, успевая схватиться за кусты. Промахнулся... А где та берёза? Она уже за спиной. Ну-ка, вот за тем пеньком... Вытягиваю голову и вижу рябчика. Лежит, как подарок, на белой скатерти. Даже не ворохнулся ни разу – очень удачно. Неужели мой выстрел?

Случайное попадание, необязательная добыча и чудесное утро с продолжением... Может быть, зря я его?

А вот тут уже врёте, драгоценнейший. Врёте нагло, беспардонно и даже не краснеете. Ведь хотелось рябчика домой принести? Хотелось услышать, что ты по-прежнему добытчик?

Чего уж тут... С этим не поспоришь.

Тогда отводим рефлексии в сторонку, добычу в сумку и – в обратную дорогу! К родным и знакомым лицам, которые сначала засветятся радостью от того, что ты вернулся, снова будешь рядом, и лишь потом узнают про добычу.

Январь 2017 г., Шаманка

• Расскажите об этом своим друзьям!