Не судьба?

Судьба некоторых книг складывается словно по драматическому сюжету. Недавно мне довелось ознакомиться с повестью Г.П. Баранова «Злой Хатиман. Записки военного разведчика», которая могла прийти к читателям ещё в конце 80-­х. Но не пришла. И вот тут интересно разобраться – почему...

Рукопись поступила в Восточно-Сибирское издательство в 1986 г. и получила от писателя А.К. Горбунова положительную рецензию, в которой, в частности, сказано: «Суровая, полная трагизма эпоха Великой Отечественной войны, воплощённая в ярких солдатских образах... предстала передо мной на страницах повести „Злой Хатиман“, написанной сибиряком Геннадием Барановым. Участник разгрома Квантунской армии, он сумел точно и вдохновенно передать в повести те далёкие боевые события...»

На интернет-странице библиотеки Байкальска высказано мнение, что книга не была издана потому, что «вскоре закрылось и само издательство». Однако ВСКИ было ликвидировано только в 2001 г. Смерть автора в 1987 г. вряд ли могла послужить причиной исключения достойной книги из издательского плана. Зато мы знаем, что именно в 1986 г. Горбачёв взял курс на развитие отношений с Японией, ради чего даже рассматривался вопрос о передаче ей нескольких островов Курильского архипелага (см. совместное советско-японское заявление от 18.04.1991 г.). А японцы, как известно, очень болезненно относятся к своему военному поражению в 1945 г. Отсюда нетрудно предположить, что на тему разгрома Квантунской армии был наложен запрет, что, соответственно, вменялось контролировать и цензуре.

Будущему лауреату Нобелевской премии мира времени не хватило завершить начатое, однако с ещё большей готовностью одарить «дружественного» соседа за дело взялся Ельцин, заодно заменивший День победы над Японией на День окончания Второй мировой войны, но и его не включивший в официальный перечень дат воинской славы. Помешали первому президенту РФ... его же спецслужбы, весьма хитрым путём сорвавшие визит в Японию осенью 1992 г. (об этом есть интервью с генералом Ратниковым «„Я царь, захочу – отдам!“: Ельцин собирался отдать Курилы японцам»).

Ныне политическая ситуация в корне другая. В 2022 г. Кремль отказался от переговоров о статусе Южных Курил. В 2023 г. было официально заявлено, что тема обсуждения мирного договора с Японией для России закрыта, а следом дате 3 сентября было возвращено историческое словосочетание «День Победы над милитаристской Японией». Так, может, повесть Геннадия Баранова «Злой Хатиман» наконец увидит свет, и весь вопрос теперь только в финансировании её издания, возможно, и на официальном уровне?

***

Геннадий БАРАНОВ

Разведка боем

Глава из повести «Злой хатиман»

(записки военного разведчика)

Геннадий Павлович Баранов (1926–1987) родился на прииске Кудеча Читинской области. Сразу после окончания школы в 1943 г. был призван в армию. Служил на Дальнем Востоке, во взводе полковой разведки 97­го стрелкового полка, участвовал в войне с Японией. После победы работал на своей малой родине, в 1967 г. переехал с семьёй в г. Байкальск. Здесь работал до ухода на пенсию начальником отдела материально-технического снабжения, не один раз избирался депутатом горсовета и райсовета.

За участие в разгроме Квантунской японской армии награждён девятью орденами и медалями, среди них орден Отечественной войны, медали «За боевые заслуги», «За победу над Японией». А также медаль от Корейского правительства «За победу над Японией». Почётный гражданин города Байкальска.

Вторые сутки стрелковый полк, преодолевая упорное сопротивление японцев, вёл тяжёлые бои в горах Тайпилинского хребта. Самураи понимали обречённость своего положения и защищались яростно, ожесточённо. Горы, заросшие густым смешанным лесом и кустарником, надёжно скрывали оборону противника, а единственная в этих глухих местах дорога, что связывала город Дунин с крупной железнодорожной станцией Вашинцзы, контролировалась огнём японской артиллерии. Дорога бесконечно петляла, извивалась, как огромная змея, по склонам и распадкам Тайпилина. Хребет был выгодной тактической позицией для японского командования, которое решило дать серьёзный бой и, если уж не остановить стремительно наступающие наши части, то хотя бы создать «пробку» и приостановить на несколько дней их продвижение к станции Вашинцзы. Противник со всей ясностью сознавал, что сейчас ни фанатический самурайский дух, ни божественный микадо, ни покровитель японского воинства Хатиман уже не остановят могучего натиска советских войск.

На рассвете 15 августа три подразделения вышли на выполнение боевого задания – произвести разведку боем. По левому флангу продвигалась рота автоматчиков, по правому – первая стрелковая рота, а в центре – взвод полковой разведки. Разведка боем, да ещё в условиях горно-лесистой местности, пожалуй, самый тяжёлый способ её ведения, Разведчикам приходится демаскировать себя перед противником с тем, чтобы обнаружить его оборону, огневые позиции.

Развернувшись цепью, мы осторожно продвигались по склону горы. В лесу было сумрачно, сыро и прохладно. Стояла тревожная тишина, нарушаемая шорохом шагов да шелестом раздвигаемых веток. И ещё была неизвестность – обманчивая и тревожная, как и эта тишина, которая в любую секунду могла оборваться.

Так мы шли около часа. Я хорошо различал шагавшего справа, метрах в двадцати, рослого пехотинца, но своего соседа слева, Лёшку Волчонкова, потерял из вида. Минут десять назад я видел его. Он шёл, полусогнувшись, с автоматом наизготовку и был похож на охотника, крадущегося за зверем, и вот он исчез.

«Да ведь Лёшка-то в маскхалате, вот его и трудно заметить в этой трущобе», – подумал я. Однако моё беспокойство росло с каждой минутой. Окликнуть нельзя, разговоры запрещены. Что же делать? И когда мы поднялись на гребень горы, я окончательно убедился, что отстал от своих и ушёл с первой стрелковой ротой.

Сколько раз подводил меня этот крайний правый фланг! Подвёл и сейчас. Во взводе я был самым молодым и самым низкорослым солдатом. Я замыкал строй и мне никто не наступал на пятки. Ориентируясь на рослого пехотинца, я где-то оторвался от своих и ушёл со стрелками.

Правый склон сопки был покрыт редколесьем, и с вершины почти до ложбины хорошо просматривался, но разведчиков нигде не было видно. По цепи передали команду сделать привал. Я подошёл к рослому пехотинцу и спросил, где командир роты.

– Должен быть со вторым взводом, – неохотно ответил он. – А что?

– Я, кажется, отстал от своих.

– Иди по цепи, там и найдёшь его.

Из-за мохнатых сопок брызнули первые лучи солнца. Просыпался лес. Зашелестели листья под лёгкими порывами ветра, отливая серебром и позолотой. На разные голоса защебетали птицы. Сумрачные тени, словно пугаясь солнца, торопливо убегали в низины, прятались в глубокие и узкие распадки.

Наступал новый день. Каким он будет? Счастливым или последним? Может быть, многие из нас навсегда останутся на безымянных высотах Тайпилинского хребта и этот день с его неповторимым восходом будет последним в жизни.

– Эй, солдат! – кто-то окликнул меня.

За кустами лежали командир второго взвода и два солдата.

Я знал его. Лейтенант совсем недавно прибыл в наш полк по окончанию пехотного училища. Он был моим ровесником. Невысокий, худощавый, с мягкими чертами лица и удивительно голубыми глазами, немного грустными и добрыми, он не был похож на военного человека.

– Отстал от своих, товарищ лейтенант, – доложил я.

– Разведчики вон на той высоте, – он указал пальцем на сопку, расположенную слева в километре от нас. Но идти одному запрещаю, своих не разыщете, а к японцам в гости попасть можете. Оставайтесь во взводе, тем более что мы выполняем одну задачу. Пока разведчики прочёсывают высоту, мы её обойдём справа.

Высоту, на которую ушли разведчики, мы обошли и оставили далеко позади. Начался новый подъём. Стало жарко. Хотелось пить. Потемнели от пота гимнастёрки на солдатских спинах. Подъём становился всё круче и круче. И вдруг позади нас, где были мои товарищи-разведчики, глухо хлопнула малокалиберная японская пушка и тотчас застрочили автоматы и пулемёты.

Лесное раскатистое эхо далеко разносило отголоски боя по окрестным сопкам. Начала пристрелку японская артиллерия. Снаряды рвались позади стрелковой роты. Тайга словно застыла в тревожном оцепенении. Неожиданно смолк птичий гомон. Всё живое затаилось, запряталось от непривычных звуков, так неожиданно вторгшихся в привычную и спокойную жизнь леса и так непохожих на первые весёлые раскаты грома.

…Высота встретила нас шквалом смертоносного свинца. Удивлённо ойкнув, повалился молоденький лейтенант, пошатнувшись, рухнул рослый пехотинец. Ещё на рассвете он служил мне ориентиром, а сейчас лежит мёртвым вдали от родного дома, на враждебной земле.

Бой шёл всюду. Земля стонала от разрывов снарядов. Противно визжали пули. Раздавались стоны раненых.

– Короткими перебежками вперёд! – подал команду командир роты старший лейтенант Поляков.

Солдаты, согнувшись, группами и поодиночке поднимались, падали и снова поднимались, продвигаясь всё ближе и ближе к вершине.

Высота, которую штурмовала первая стрелковая рота, была, по-видимому, господствующей среди остальных. Отсюда отлично просматривались местность и дорога, что петляла среди гор и ложбин Тайпилина.

Я упал и по-пластунски добрался до валунов. Отстегнул и установил перископ. Оптика отчётливо вырисовывала двойной ряд траншей, проходивших по гребню и склону высоты, отдельные пулемётные гнёзда, тщательно замаскированные и наполовину вкопанные в землю батареи противника и быстро снующих японских солдат. Насчитал 14 стволов, а дальше, вправо, заслонил выступ.

– Солдаты, в атаку за Родину! – крикнул командир роты Поляков и рухнул на землю, сражённый пулей.

Солдаты поднялись, но яростный шквал свинца прижал их снова к земле. Цепь стрелков заметно редела.

И вдруг, перекрывая грохот боя, раздался звонкий голос. Это кричал смертельно раненный мальчишка-пулемётчик. Ему было не более восемнадцати лет. Потом крики стали всё тише и тише.

...Продолжать атаку не было смысла. Линия обороны противника, его огневые позиции выявлены, задание произвести разведку боем было выполнено.

Мы отошли и через час соединились с автоматной ротой, занявшей круговую оборону около временного лагеря японцев, сооружённого на скорую руку. Лагерь с трёх сторон был окружён густой стеной леса и кустарника, с четвёртой – прикрывался почти отвесной сопкой. Вокруг него тянулись недавно вырытые окопы. Глина на брустверах ещё не успела затвердеть и слежаться. Автоматная рота, овладев линией обороны противника, закрепилась на его же позициях.

Палило солнце. В знойном воздухе, то нарастая, то затихая, слышался грохот артиллерийской канонады. Рвались снаряды, надрывно визжали мины, пролетая над головами. К аромату трав и хвои примешивался едкий запах гари.

Артобстрел обороны автоматной роты продолжался минут тридцать. Осколки со свистом рвали брезент палаток, вонзались в землю, срывали кору с деревьев.

Прибыв к автоматчикам с сержантом Елизовым, мы доложили командиру роты капитану Котову о высоте 457, её координатах, расположении огневых позиций и о приблизительных силах противника на ней. Капитан устало провёл ладонью по волосам и сказал:

– Ваши сведения ценны. Через час мы выйдем на связь с командиром полка и передадим их. А сейчас ваши люди поступают в распоряжение командира второго взвода.

– Слушаюсь, товарищ капитан! – чётко произнёс Елизов, и мы отправились на восточную окраину лагеря в расположение обороны второго взвода.

Время, казалось, остановилось. С востока тянул лёгкий освежающий ветерок. Было тихо. По земле пробегали длинные тени, какие обычно бывают перед наступлением осени. По голубой синеве безмятежного неба медленно проплывали караваны курчавых облаков.

Я полулежал, прижавшись к брустверу окопа. Перед моим взором вновь и вновь проходили события дня и образы погибших воинов: лейтенанта с голубыми глазами, снайпера, командира роты Полякова, рослого пехотинца, а голос смертельно раненного мальчишки-пулемётчика всё звенел и звенел в моих ушах. Не много ли жертв за один короткий день?! Война. В этот день я понял и познал её жестокие законы. Много осталось на безымянных высотах Тайпилинскoго хребта наших парней.

– Приготовиться к бою! – пронеслась по окопам команда.

Автоматчики зорко всматривались в чащу леса. Проверяли оружие, гранаты. Японцы шли развёрнутой цепью. Их маленькие фигуры то появлялись, то исчезали в лесу.

– Без моей команды не стрелять! – приказал белокурый молодой лейтенант.

Японцы подходили всё ближе. Отчётливо слышалось журчание ручья, посвистывание птиц и неугомонный стрёкот цикад. Над нашими окопами громко пищала желтогрудая птаха, раскачиваясь на ветке.

– Гнездо, наверное, рядом или птенцов распугали, – тихо сказал Елизов.

Вновь заработала вражеская артиллерия. Рядом грохнул снаряд, разрывая воздух.

Самураи шли во весь рост, как на параде, крепко прижимая приклады винтовок системы «Арисака» с примкнутыми кинжальными штыками. Впереди цепи в белых перчатках рисовался японский обер­офицер. Вот он взмахнул рукой, и солдаты начали перебегать от дерева к дереву. Самураи кричали, но в грохоте артиллерийской канонады и ружейной трескотни их воинственные крики почти невозможно было различить.

– Приготовиться! Короткими очередями огонь! – приказал командир взвода.

Автоматные очереди хлестнули по цепи. Вражеский строй споткнулся, дрогнул. Подпрыгнув, упал обер-офицер в белых перчатках. Самураи повернули назад. Они уже бежали, стремясь как можно быстрее укрыться в лесу. Офицер, тяжело дыша, пополз по траве. Он попытался подняться, но резкая боль опрокинула его на землю.

Мимо него в панике бежали солдаты. Он кричал им, просил, приказывал остановиться и помочь ему, но никто не слушал. Не хотел слушать. Каждому была дорога собственная жизнь.

Офицер, как никогда раньше, понял, что его обожаемый бог войны Хатиман за что-то разгневался и отвернулся от хвалёной Квантунской армии, от её доблестных солдат и преданных офицеров. Армия, которую он всегда считал самой лучшей, сейчас на его глазах разваливалась, пятилась, бежала, устилая свой путь трупами. Сзади послышался топот. Раненый приподнялся и, почти не целясь, выстрелил в белокурого лейтенанта, но вскрикнул от боли в плече и, уронив пистолет, уткнулся в траву.

В чувство его привёл резкий запах нашатыря. Увидев склонившуюся над ним русскую девушку в военной форме, рядом с ней белокурого офицера, раненый понял, что для него настал бесславный конец. Плен. «Лучше бы уж харакири», – подумал он.

– Ну, очухался? – беззлобно спросил лейтенант, раскуривая самокрутку.

После перевязки к пленному, которого, как потом выяснилось, звали Араси, подошёл капитан Котов.

– Как Вы себя чувствуете? – обратился он к нему на японском языке.

Араси вздрогнул – так для него неожиданно прозвучал вопрос на его родном языке из уст русского офицера.

– Ваша фамилия, часть, в которой служите? – строго спросил Котов.

– Не упражняйтесь, капитан, на моём языке. Я говорю по-русски, – с вызовом ответил Араси.

– Вот как, – удивился Котов, – это лучше для нас обоих. Назовите номер части, её командира, численность, дислокацию, огневые средства. Это всё, что мне пока нужно от вас.

– За кого вы меня принимаете? Я офицер Императорской армии, и вы ничего не добьётесь, даже под угрозой смерти.

– Тем хуже для вас, – жёстко сказал Котов. Он развернул карту Тайпилинского хребта и поднёс её к самому лицу Араси. – Ваши батареи расположены вот здесь?

Офицер Императорской армии, вдруг ощутив пустоту и безразличие, медленно отвёл глаза и выдавил из себя слово «да».

– Значит, ты прав, разведчик, – повернулся ко мне Котов, – японская артиллерия действительно рассредоточена на высоте 457. Радист, немедленно передайте в штаб полка донесение.

Рация запищала, посылая в эфир шифровку с координатами вражеской артиллерии, расположенной на высоте 457.

• Расскажите об этом своим друзьям!