Каникулы на Тунгуске. Глава из повести

Семья Сергея Карелина была большая и работящая. Трое сынов и две дочки подрастали, как грибочки в лесу.

Вчера еще под стол пешком ходил пацан, а тут смотришь, уже коня сам запрягает. Григорий, старший в семье, рос крупным, основательным парнем. Красивым его не назовешь, но девки от него не шарахались. И женился он как-то без лирики, без ухаживаний. Понравилась Ксюха, дочь колхозного шорника, помялся Григорий, поскреб затылок, да и заявил отцу.

- Чо батя, может, зашлем сватов Ивану Козину, дочь у него больно хозяйственная.

И заслали, и свадьбу сыграли, вся деревня на ушах стояла. А Ксюха действительно бабой стоящей оказалась, всем соседям на зависть. Работа горела в руках у бабы, свекруха, бывало, не нахвалится невесткой.

- Моя Ксюха и по хозяйству всех за пояс заткнет и в гульбе первая запевала.

И действительно, как затянет, бывало, Сергеева невестка песню, не у одного мужика сладко замирало в груди. Но Гришкины кулаки-кувалды, что спокойно лежали на коленях, вмиг гасили огоньки в глазах мужиков.

Средний сын Сергея Карелина Илька, рос красивым, веселым парнем. Его любили и ненавидели, он мог для друга снять последнюю рубаху, а при случае, да по пьяному делу, мог и обчистить лучшего друга. А выпить он любил по любому случаю, а чаще всего и без всякой причины, лишь бы было что, да с кем. Напившись, искал кого-нибудь послабее себя, чтобы помахать кулаками. Но, как всегда бывало, нарывался на крепкие кулаки и часто ходил украшенный синяками.

А еще любил Илька девок деревенских, до одури любил и страдал от этого всю свою короткую жизнь. Сколько перепортил он, этого мокрохвостого племени, знают только девки, это и сгубило парня. Нашли его около гумна избитого и без сознания, так крепко побили, что захирел парень. Стал сохнуть, натужно кашлять, редко появляться на людях. Так и почах парень – красивый, веселый, но без царя в голове. А жаль парнишечку.

Был еще один сын у Карелина, да рано уехал в город доли искать, видно не легка она доля на чужой стороне, сгинул парень ни слуха, ни весточки отцу с матерью. Живет где или косточки сложил, никто не знает. Так и забыла парня родная деревня. Может и плачет мать по ночам, да кто это знает, у каждого свои болячки.

Девчонки подросли в трудах по хозяйству. Были они погодки, очень походили друг на друга, но только не характерами. Старшая тихая, работящая и лицом гладкая. Часто пела во время работы и хорошо пела, но только не на людях.. Стеснялась быть на виду, особенно на виду у парней. Так бы и жила тихая, да неприметная, но разглядел эту тихую красоту парень из соседней деревни. Сосватали, отгуляли свадьбу, отплакали, отколобродили. Парни отметили друг друга синяками, и снова затихла деревня, погрузилась в свой каждодневный крестьянский труд. А девчонки не стало, уехала в чужую деревню, в чужую семью и как будто не было девчонки.

Надька росла, как молодая кобылка в чистом поле. Любила отца и мать, но больше всего любила девчонка свободу. С молодых зубов, с детства впряглась она в хозяйские заботы: доила коров, посла овец, а сколько полов перемыла, да дров перетаскала и не пересчитать. Мать работала уборщицей в колхозной школе, а вечерами печи топила, вот и проходили Надька свои университеты, помогая мамке.

Но и детских забав хватало этой егозе С пацанами в лесу, на речке, на озерах – весь мир принадлежал ей. А еще любила она лошадей, всех колхозных кляч по имени знала. Когда колхозный конюх, прозванный кем-то метко Боров, доверял ей почистить лошадь, то казалось, большего удовольствия для Надьки не было. Как она его скребком ласкала, специальной щеткой вычесывала, что-то приговаривала, ласково похлопывая по крупу. А ездила совсем, как мальчишка без седла, без узды, ухватившись за гриву, и ловко поддавая, под бока лошади, босыми ногами.

Любила жизнь Надюха. А еще прозвали ее в деревне Надька – голожопка, до двенадцати весен любила девка голышом купаться. Не стеснялась ни сверстников, ни взрослых, а плавала, как гальян, дольше всех пацанов под водой держалась. Нырнет бывало в одном месте, а вынырнет там где никто и не ждет. Ну форменный гальян.

Училась хорошо, но после четырех лет, не захотела ехать в город в интернат, так и осталась дома матери помогать.

Когда Надьке стукнуло тринадцать, случилось непоправимое, в лесу на лесоповале задавило сосной отца. Привезли его в деревню еще живого, но немного оставалось Сергею Карелину - отцу семейство, рыбаку и охотнику. На рубеже пятидесятивосьми лет ушел из жизни отец Надьки. Остались они с матерью вдвоем в этом огромном неустроенном мире.

Старший сын лет семь, как в городе жил, дом купил, детишки подрастали. Неплохо жил мужик, а о деревенских родственниках, вроде бы, и забыл. Все тепло, что осталось в сердце старой женщины, досталось младшенькой, самой любимой из детей.

А деревня жила своей обычной жизнью. Два десятка лет прошло после войны, а жизнь лучше не стала, сеяли хлеба, но какие в этих широтах урожаи, животноводство тоже как-то не прижилось, да и люди работали ни шатко, ни валко. Так и жили: завалят зверя – зима с мясом, рыбы наловят, а если еще и коровенка в хозяйстве есть, значит, голод зимой обойдет семью стороной. Но не во всех семьях был даже керосин в лампах, многие семьи коротали зимние вечера с лучиной. И потянулись семьи из деревни в город, хотя и в городе жизнь мёдом не казалась, но детей учить надо, да и с работенкой в городе проще. Попробуй, осуди человека за мечту о лучшей жизни. И опустела деревня, в редких окнах светили по вечерам огоньки. Мало ребятишек осталось в школе, да и не в чем зимой ходить, пообносились все. Зимой в калошах ходили, что от старших оставались.

Весной у Надьки умерла мать, не долго после мужа прожила, многих тогда в деревне тиф подобрал. Совсем обезлюдила деревня.

Осталась Надька одна. Пятнадцатый год пошел девчонке, и как бы не била ее жизнь, округлилась, похорошела Надька. Иногда и сама стеснялась своей красоты, стеснялась что грудь так бессовестно торчит из-под кофточки, что красивые ноги заставляли оглядываться встречных мужиков. Надька как-то притихла, уже не купалась в веселой компании пацанов и девочек, а уходила в кусты за школой и плавали там в одиночестве. Но однажды и там нашли ее любопытные глаза. Искупавшись, прилегла Надька нагая на разостланное полотенце позагорать. Хорошо грело солнце, теплый ветерок обдувал тело. И думалось так хорошо: « Отпроситься бы у председателя, да в город к брату съездить. Но нет, не отпустит, хоть и мала девчонка, но и ее руки в колхозе на учете, нет, не отпустит ».

В кустах щебетала какая-то пичуга, но вдруг сорвалась и улетела. Треснули сучья, в кустах кто-то был. Надька вскочила, прикрываясь полотенцем. В кустах, улыбаясь, стоял конюх. Боров смутился застигнутый за неприглядным занятием соглядатая.

- Что уставился, дядя Федя?

- Прости, дочка, случайно на тебя набрел. Да ты не стесняйся, у меня своя такая же, - но продолжал пялиться на обнаженную Надьку.

Надька натянула на голое тело старенькое платье и быстро пошла по направлению к деревне.

Прошло несколько дней, и однажды Боров остановил Надьку посреди улицы.

- Как живешь Надежда, одной-то тошно наверно? Заходи с моими девками посидеть, а то с ними ни какого сладу.

У Борова была большая семья, четверо детей и все девки. Худые и плоские, как мать, всегда небрежно одетые, они любили почесать языками про соседей. Они всегда все и про всех знали, могли и приврать не краснея. Боров изредка поколачивал жену, доставалось и дочерям и тогда с его подворья раздавались визг и вопли. Не любили их в деревне, да и сам Боров был, как битюг, мало с кем разговаривал,. Всегда смотрел из-под кустистых бровей с недоброй ухмылкой. Никто не знал, сколько ему лет, можно было дать и сорок и пятьдесят. Волосы были не определенного цвета, и не седые, а какого-то грязно пепельного цвета. Что-то отталкивающее было в этом человеке.

Но он любил лошадей, и горе было тому работнику, кто плохо обращался с лошадью.

- Ой, некогда дядя Федя, по гостям ходить, днем на поле, а вечером свой огород обиходить надо, чтобы зимой зубы на полку не сложить.

- Хорошая из тебя хозяйка выросла. Жаль, мне сына Бог не дал, а то возможно и породнились бы.

- Ой, что ты дядя Федя я об этом пока не думаю

Боров внимательно смотрит на Надьку, а что там за его густыми бровями не понять.

- Послушай Надежда, дело до тебя есть. Кони за зиму сильно отощали, на зеленку бы им пора, - он почесал затылок. - Может, подберешь пару пацанов, да сгоняешь коней в ночное? А я постараюсь, чтобы председатель пару трудодней начислил. Как на это смотришь?

Надька задумалась: дома одной ночь коротать, а там с ребятами возле костра, смотришь, еще и трудодни начислят. А почему бы и нет?

- Когда коней гнать надо?

- Да можно и сегодня, успеешь ребят собрать,

- А что их собирать, соседи Ганька с Ленькой всегда под рукой.

- Вот и ладненько Надежда. Подходите поближе к вечеру на конюшню.

Полтора десятка лошадей при трёх голопузых всадниках с шиком пронеслись по деревне. Напылили, курей поразогнали и исчезли за околицей, оставив за собой магазин, где всегда по вечерам собирались мужики потолковать о жизни, школу на окраине деревни и- в луга, в просторы, в ночное. За деревней поехали тише, пацаны по бокам небольшого табуна, Надька замыкала, подгоняя отстающих коней. Мальчишки о чём-то громко перекликались, а у неё свои, уже не детские думы. Денег в доме нет, из провизии только картошка да квашеная капуста, да туесок солёных ельцов остался.

- Пока проживу, а вот на себя одеть совсем нечего, - горько засмеялась Надька. – Вечером на посиделки сходить стыдно, а дома сидеть тошно.

Надька донашивала одежонку оставшуюся после матери, обновок давно уже не покупала. Да на что купишь? Вроде и с голоду не пухнет девчонка, а жить тяжело.

- Ничего, скоро зеленуха полезет, черемша подрастёт, - успокаивает себя Надька.

А тут ещё Гришка Кузаков беспокоить начал. Ну что надо парню? То рядом подсядет, то за руку схватит, вроде девок в деревне нет, вон и красивые и разодетые, не все так мыкаются, как Надька. А все равно приятно, парень он неплохой, правда, учился слабо, из третьего класса так и не вылез, пришлось бросить школу. Зато отцу первый помощник: - Всё равно дурак- что при всём народе за руку хватать...

То хмурясь, то чему-то улыбаясь ехала Надька, опустив поводья. Где-то далеко кричали утки, пахло черёмухой и полынью.

Остановились за дальними озёрами. Здесь и раньше пасли табун, только в нём насчитывалось больше сотни лошадей, а теперь горькие остатки от былого – больные, заезженные клячи.

Разожгли костёр. Ганька в соседнем лесочке вырубил удилище, приладил к нему леску и убежал на озеро. Лёнька достал нож, начал мастерить бич, а Надька, укрепив над костром котелок, решила вскипятить чай.

- Зачем тебе, Лёнька, бич? – смеётся Надька, - кони еле ходят, да их как гусей хворостиной гнать надо.

- Ничего вы девчонки не понимаете. Какой же табунщик без бича?

- Ха-ха-ха, - Надька упала в траву, – да где ты видишь табун, а тем более табунщика, стадо кляч, да три подпаска

Лёнька обиделся, лицо его раскраснелось от злости.

- Ну что ты на душу капаешь? Никогда кони не могут быть стадом! Кони это ого-го-го!1 Кони это табун!

- Молодец, Лёнька, что лошадей любишь. Кони даже в старости, даже под хомутом затурканные, всегда будут самыми умными животными. И бич для лошади не нужен, её лаской погонять надо.

Солнце спряталось за верхушки деревьев. Послышались шаги, от озера возвращался Ганька, на плече удочка, в руках целлофановый мешок с карасями..

- Вот это молодец, - похвалила парня Надька, - сейчас будем рыбу печь.

- Ты соли прихватила? - Ганька опустился на траву у костра.

- У меня есть, - откликнулся Лёнька, - Надя, почисть рыбу.

Надька чистит карасей, ловко работая ножом, потом, посолив, она нанизывает их на прутики.

- А теперь, ребята, надо разгрести костёр, чтобы не было огня и жарить рыбу на горячих углях

- Не учи учёного, - ворчит Лёнька, разгребая палкой кострище.

Заварили чай, правда заварка была из сушёной моркови с какими-то травами. Но после карасей чай показался вкусным, гораздо вкуснее, чем дома. Ребята развалились на траве, сытые и довольные жизнью. Где-то в темноте похрустывали травой кони. Звёзды, большие и яркие, казалось горели совсем низко над землёй.

- Ребята, рядом копёшка соломы, пошли принесём под бока бросить, а то земля ещё холодная.

- Да у меня куртка с собой, - заупрямился Лёнька.

- Пошли, пошли соломка лишней не будет, - согласился Ганька.

Принесли соломы, расстелили, поверх бросили куртки и довольные улеглись, подставив бока под жар костра.

- А где Надька? – спохватился Ганька. – Надька, мы спать ложимся!

- Спите, я здесь на соломе лягу, - отозвалась от копешки девчонка.

- Эх, теперь закурить бы, - вздохнул мечтательно Лёнька.

- Держи, я у отца спёр, --протянул Ганька большой табачный лист.

Натёрли табаку, завернули цигарки и довольные задымили, изредка сплёвывая. А ночь вступила в свои права, замолкли птицы, кони перестали шуршать травой, лишь где-то на озере иногда всплёскивала рыба. Угомонились и парни, прижавшись спинами друг к другу, спали табунщики. Хорошо спали.

Надька, раскинув руки, примяв прошлогоднюю солому, смотрит в небо. Что там в этом бездонном пространстве? Где - то слышала, что там тоже может быть жизнь, чудно, однако. Говорят Бога нет, и в школе так учили, но кто же создал всё это? Вот эти луга, леса, озёра, для чего всё это? Мама умерла, оставила меня, сестру, брата, а для чего, неужели чтобы и мы мучались, как она? Ведь в мире есть всё: хлеба, овощи, скот, машины всякие, так почему люди так плохо живут? И вообще, что в этой жизни главное? Опять же Гришка дурак такой, что он ко мне прилепился, ведь других девок много.

Надька засыпала спокойно, хорошо. Где-то под соломой скреблись мыши, но она их уже не слышала.

Не слышала, как к костру подъехал всадник. Костёр уже совсем погас. Всадник спрыгнул с коня, подбросил в костёр сухих веток. Весёлый огонёк осветил лицо конюха. Боров посмотрел на спящих пацанов, с любопытством обшарил взглядом темноту. Пошёл к лошадям, что спутанными стояли не далеко от костра. Надьки и там не было. Возвращаясь к костру, увидел копёшку соломы, свернул туда. Надька спала, раскинув руки, старенькое платье задралось, обнажив красивые, загорелые ноги. Боров вспомнил, как она выходила из воды мокрая, лоснящаяся на солнце и покрутил головой, как бы отгоняя наваждение. Развернувшись, он пошёл к костру. Сняв куртку, бросил на траву, достал из сумки, притороченной к седлу, бутылку самогонки и сел на разостланную куртку у костра. Он долго смотрел на языки пламени, потом большими глотками опорожнил бутылку на треть. Боров долго о чём-то думает, потом делает несколько глотков из бутылки, поднимается и решительно направляется в сторону копёшки.

А Надька спала и улыбалась. Они играли с мальчишками в прятки возле школы. Как мало их мальчишек и девчонок, осталось в родной деревне! Один голит, а остальные прячутся, кто где. Какие только укромные места не знают пацаны. Надька спряталась в кустах, за которыми когда-то купалась. Чьи-то горячие руки обняли Надьку за плечи, оглянувшись, она узнала Гришку, но не отстранилась, а ещё плотнее прижалась спиной к его груди. Его горячие губы целуют её лицо, шею, его бессовестные руки проникли под платье, и ласкают небольшие крепкие груди. Она хочет оттолкнуть Гришку и просыпается. Страх, холодный страх парализовал Надьку. Рядом с ней кто-то громко сопит, её старенькое платье задрано до самой шеи, и огромная рука гладит, мнёт её груди, плечи, живот. Надька хочет закричать, но её рот закрыл, запечатал чей-то зловонный поцелуй. Надька теряет сознание, а огромная рука уже ползёт вниз по телу. Ни рукой, ни ногой пошевелить невозможно, она придавлена огромным, пахнущим самогоном телом. Вдруг всепоглощающая боль пронзила измятую, не способную пошевелиться Надьку. Она закричала, но крик заглох под огромной ладонью, накрывшей ей рот. Сотни иголок вонзились в тело, и не было от них спасенья. А он всё двигал и двигал, вдавливая её в солому, целовал губы, кусал шею и груди. Надька уже не понимала, где она и что с ней происходит. Вдруг Боров как-то странно замычал и остановился, потом ещё раза два дёрнулся и отвалился на спину. Он сел, обхватил голову руками, и некоторое время сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, казалось, он мучился поздним раскаянием. Потом встал, и, раскачиваясь, пошёл к костру. А ребята спят, крепко спят табунщики.

Надька лежала без чувств, как оставил её Боров, так и лежала. Она с ужасом понимала, что случилось, она узнала Борова, и тем ужаснее было осознавать, что это он, самый грязный и самый ненавистный старик, совершил над ней эту гнусность. Слёзы хлынули, хотя она и не хотела плакать. Она жить не хотела. Той Надьки, что примчалась сюда на коне, уже нет. Прощай детство, прощай Гришка. Со слезами, всхлипывая, как ребёнок, Надька забылась, провалилась в чёрное бездонное бесчувствие.

Часа два Боров сидел возле костра. Была начата вторая бутылка самогона. Ребята спали, лица их раскраснелись от жаркого костра, Боров сходил в сторонку от костра по нужде, посмотрел коней, они тихо дремали, отмахиваясь хвостами от ночных мух. Глотнув ещё из бутылки, Боров поднялся и снова пошёл к копёшке.

Надька вскочила, услышав приближающиеся шаги, но крепкий удар бросил её обратно на солому.

- Лежи, девка, торопиться нам некуда, вся ночь впереди.

- Что тебе надо? – прохрипела Надька.

-Понравилась ты мне, девка, - криво улыбается насильник. – Одной трудно жить, буду к тебе приходить иногда, не вздумай кочевряжиться, а то спалю тебя вместе с твоей хибарой. А сейчас давай повторим, да поеду я, поспать ещё надо.

Надька поползла по копёшке, стараясь увернуться от Борова, но крепкие руки схватили её за ноги, и подтащили к себе. И снова задохнулась девчонка от самогонного перегара, она вскрикнула и тихо заплакала. А Боров вгрызался в неё, мурлыча, как кот и приговаривая:

- Хороша девка, ох, хороша! Вот так, ядрёна вошь, вот так!

Он долго и безжалостно терзал обессиленную Надьку. Как он уходил, она не помнит, она не помнит, как дожила до утра, не знает.

Лишь только небо на востоке слегка заголубело, Надька поднялась и, пошатываясь, пошла к озеру. Сбросила платье, забрела по пояс в холодную воду и долго мылась, стараясь намоченной косынкой стереть не только всю мразь прошедшей ночи, но, кажется, и кожу, которую лапали грязные, ненавистные руки. Потом пришла к костру, подбросила веток в догорающий костёр и долго смотрела в алчные языки пламени. О чём она думала, какие мысли будоражили её воспаленный мозг? Только языки пламени вспыхивали в пустых глазах девчонки.

Прошло несколько дней, Надька не показывалась ни в поле, ни на улице. Её усадьба, как будто вымерла, даже куры не ходили по ограде. Бригадиру, что по утрам делал разнарядку, сказалась больной, да он и сам видел, что не вполне здорова девка.

Умоталась девчонка, слаба ещё в поле горбатиться, - решил бригадир и не стал больше по утрам её беспокоить. А вскоре соседка заметила, что Надька перестала открывать ставни на окнах, пошла её навестить, а на дверях замок. И лодка, что лежала на берегу, тоже исчезла. Ещё одним пустым домом стало больше в деревне, и никогда не узнает деревня, о той трагедии, что случилась с одной из её дочерей.

А вскоре новая новость всколыхнула деревню- потерялся конюх. Лодку Борова нашли в кустах у Чёртовой курьи. Борт лодки был прошит пулей, а сам хозяин исчез. Осталась ещё одна семья без кормильца. Мужики облазили все прибрежные кусты, проневодили сетями реку, но конюха так и не нашли. И что за напасть на мужиков: кого убьют, кто в тайге сгинет, а кто сам, спившись, губит себя в повседневной безнадёге...

Уважаемый читатель МГ! Поставьте, пожалуйста, отметку о своем впечатлении от прочитанного. А если вам есть что сказать более подробно - выскажитесь в комментрии!

• ПОНРАВИЛОСЬ

• НЕ ПОНРАВИЛОСЬ

• Расскажите об этом своим друзьям!