- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Владимир Познер о современности: русофобии, цензуре, блогерах и личном успехе |
| Диана Дельмухаметова, lgz.ru |
| 20 Января 2020 г. |
|
О феномене Владимира Познера говорят много и страстно – и преданные почитатели его таланта, и ярые недоброжелатели. Одни безмерно его любят, другие – остро реагируют на каждое высказывание. Но те и другие неизменно сходятся в своём неравнодушии к личности известного тележурналиста. Владимиру Познеру сегодня 85, а живёт он так, как многие не рискнут в свои 30, – занимается большим теннисом, ведёт свою авторскую программу на Первом, выпускает по две книги в год и, самое главное, не боится говорить и писать то, что думает.
– Владимир Владимирович, пока мы в течение нескольких месяцев договаривались с вами об интервью и я готовила вопросы о книге «Немецкая тетрадь», которая вышла весной этого года, вы написали ещё одну книгу – «Испанская тетрадь». Вы ведёте жизнь на очень высокой скорости. Как вам это удаётся? Откуда находите на всё силы и волю? – Я об этом не задумываюсь, жизнь идёт и идёт. Мне кажется, чем больше ты делаешь, тем больше успеваешь. Когда-то я работал литературным секретарём у Самуила Яковлевича Маршака. Он говорил, что он очень ленивый человек и что именно ленивый успевает больше, потому что понимает, что он ленивый. А вообще, мне очень интересно, интересно жить. Появляются новые идеи, и хочется их реализовывать. – А что вас приводит в ресурсное состояние? Когда вы понимаете, что сегодня надо что-то такое сделать, чтобы включиться. – Мне каждое утро надо себе говорить: я должен сделать это и то. Вчера, например, я должен был быть в Уфе, и я был в Уфе. На сегодня у меня было запланировано четыре дела, в том числе и вы. Я всё это записываю. – То есть вы чётко планируете каждый свой день? – А как иначе? – Ну, люди по-разному живут... – Да, я это знаю, но у меня столько дел, что если не планировать, то нужно отказываться от всего. – А в большой теннис вы до сих пор играете? – Три раза в неделю. Завтра вот буду играть. – Вернёмся к вашим новым книгам – «Немецкая тетрадь» и «Испанская тетрадь». Эти книги вышли в одной серии, но, на мой взгляд, получились абсолютно разными. В «Немецкой тетради» вы не скрываете свою ненависть к Германии и немцам, и это настроение передаётся читателю. Эссе об Испании другие – более яркие, позитивные, что ли. Но там вы всё время сравниваете Испанию и Россию и зачастую приводите довольно резкие, критические высказывания относительно России и русских. Объясните, почему вы решили таким образом построить своё повествование. Не боитесь, что вас снова будут обвинять в русофобии? – Я этого совершенно не боюсь, мне это безразлично, потому что я знаю, что это неправда. Пускай говорят те, кто говорит – господин Певцов или ещё кто-то. Меня это мало волнует. А касательно написания книг я придерживаюсь мнения Толстого, который говорил: «Если можешь не писать – не пиши». В этом он был абсолютно прав. И я не собирался этого делать, но вот в чём дело. Я очень люблю фотографировать, поэтому, когда мы с Иваном Ургантом снимали фильмы о разных странах, я брал интервью у людей для этих фильмов и просил разрешения сделать портрет. Так у меня собралось довольно большое количество снимков. Однажды я их просматривал и – это получилось совершенно случайно – глядя на одну из этих фотографий, я задумался и вспомнил, что этот человек говорил. Потом стал размышлять об этом и решил, что будет любопытно написать книжку, где напечатана фотография человека, то, что он сказал и то, что я по этому поводу думаю. Но я с вами совершенно не согласен, что в книге «Немецкая тетрадь» чувствуется ненависть к Германии. К фашистской Германии – да, конечно, к нацизму, нацистам – безусловно. Но сказать, что я ненавижу Германию? Нет, это не так. – Я скорее нелюбовь имела в виду. – Это да. Не «люблю», но не то, что «не люблю», понимаете, это разные вещи. Так родилась эта книга. Потом я подумал, а что если сделать такую серию: Германия, Испания. Дальше будет Англия и, скорее всего, Израиль или Япония, всего четыре книжки. – То есть сравнение Испании с Россией – это случайность? – Для меня это было очевидно, столько всего общего между этими странами! И та и другая – край Европы, там западный край, а тут – восточный. И та и другая находились долго под чужим влиянием – восемьсот лет мавров, триста лет татар. И та и другая имели ужасающих правителей в лице Филиппа II и Ивана Грозного. Позже обе страны имели диктаторов – Франко и Сталина. До сих пор в обеих странах люди продолжают делить друг друга на красных и белых. В России чуть меньше, но тем не менее. Я решил, что будет интересно об этом написать, но не думал заранее о том, как писать. Это получилось само собой, никакого плана нет и не могло быть. – Тем не менее вас регулярно обвиняют в том, что вы русофоб и иностранный агент. Вы предпочитаете не отвечать на подобные обвинения – потому что считаете их глупостью? Или вас в принципе мало интересует, что о вас говорят? – Я не отвечаю по нескольким причинам. Первая, хоть это может звучать высокомерно, – на глупости я не считаю нужным отвечать. Почему я должен оправдываться, что я не верблюд? Журналист, публичный человек, коим я являюсь, всегда имеет врагов. Мне очень близко то, что сказал в своё время Сирано де Бержерак: «Под взглядами врагов я хожу прямее». Я горжусь некоторыми своими врагами, я рад, что они мои враги. А вторая причина заключается в том, что я никого ни в чём не хочу переубеждать. Если кому-то хочется со мной поговорить – это другое дело. Недавно у нас были публичные дебаты с главным раввином России Берл Лазаром по поводу веры. Получилось очень интересно для зрителей, но не для Берл Лазара. Потому что есть такая способность, как умение вести дебаты. Это не его чашка чая, он здесь оказался довольно беспомощным. Моя позиция заключается в следующем: если вы хотите знать, почему я неверующий, то я готов об этом говорить. Если же вы меня обвиняете в том, что я безбожник, то я отказываюсь на это отвечать. Это неинтересно, скучно, это потеря времени, а у меня его все меньше и меньше, всё-таки мне много лет. Когда меня обвиняют в том, что я русофоб – слушайте, я столько лет защищал Россию – советскую и нынешнюю, что я не считаю нужным кому-то доказывать, что я люблю эту страну и поэтому очень остро реагирую на то, что не в порядке. Я считаю, что патриотизм заключается прежде всего в неприятии того, что плохо для страны, а не в том, чтобы размахивать флагом и кричать «Россия – вперёд!» – А Дмитрию Певцову вы так и не ответили? – Нет, конечно. – И раз уж мы затронули тему атеизма. Вы никогда не скрывали того, что вы атеист. Но в телепередаче «Вечерний Ургант» весной этого года сказали, что не исключаете возможность того, что можете изменить своё мнение. Во-первых, почему вы так сказали? – Потому что понимаю – никто не знает, что может произойти у него внутри при стечении определённых обстоятельств. Я не думаю, что это случится. Я почти на сто процентов уверен, но не на сто (улыбается). – А во-вторых, мне всегда хотелось задать вам только один вопрос. Если вы не верите в Бога, как объясняете себе устройство этого мира и такие его проявления, как вещие сны, интуицию, судьбоносные встречи? Наверняка у вас в жизни их было немало? – Никак. Что такое интуиция? У одного есть, а у другого нет. У женщин интуиция всегда лучше развита, чем у мужчин. Так устроены женщины, объяснить это я не могу. Для меня самое таинственное, что имеет место, – это мозг. Но никто и никогда не разгадает его загадку, в этом я уверен. Но объяснить это Господом? А при чём тут Господь?! – Бог не в религиозном понимании, а как высший закон мироздания, единая энергия... – Это можно называть как угодно – высший разум и прочее. Я не возражаю, пожалуйста, но я же говорю о религии. А как я объясняю Вселенную? Да никак. Поражаюсь, восхищаюсь... Например, я убеждён, что никто не может представить себе бесконечность – то есть потом всё равно есть ещё что-то? Но объяснять это так, что в шесть дней это создал какой-то дяденька или тётенька... Потому что Бог может быть и женщиной. – А вам бы хотелось, чтобы это было так? – Да, конечно (улыбается). У меня был спор с одним кардиналом, членом римской курии, который сказал: «Видите ли, есть две истины – научная и религиозная. И они не сходятся». Я ответил: «Ваше преосвященство, я с вами согласен». Так оно и есть. Но самое главное – я никого не пытаюсь переубедить. И никогда не говорю об этом, если меня не спрашивают. – Поговорим о литературе. Вы читаете современную русскую прозу? – Нельзя сказать, что я за ней слежу. Если мне говорят, что есть такая-то интересная книга, то я её прочту. Мне понравились, например, некоторые книжки Водолазкина. А так... сейчас я не вижу ни одного крупного русского писателя. – А Прилепин? – Он талантливый писатель, но я настолько с ним не согласен, что – нет. – Вы любите классику. Недавно я читала автобиографию Владимира Набокова «Другие берега». И была удивлена, заметив много схожих моментов с вашей биографией. Он не только ваш тёзка. Смотрите: он зарабатывал переводами, знал с раннего детства три языка (русский, английский и французский), играл профессионально в теннис и даже преподавал теннис, обожал Биарриц, а в книге «Другие берега» тоже достаточно откровенно выражает свою нелюбовь к Германии («чужой и ненавистный Берлин»). Вы сами отмечали когда-нибудь своё сходство с Набоковым? – Да, конечно, я это всё знаю. Думаю, что как «человеки» мы очень разные. Но так как я не имел счастья с ним встречаться и разговаривать, то не могу это утверждать. Судьба у нас действительно во многом схожая – любовь к Биаррицу, нелюбовь к Берлину, знание трёх языков, правда, приобрели мы их по-разному. Набоков, конечно, блестящий писатель, поразительный стилист, я ему не чета. Наверное, я прочитал всё, что он написал. – А любимое что-то есть? Его «Лолита» – поразительный роман. Многие говорят, что это эротическая книга, но не в этом же дело. Это трагическая, глубоко трагическая вещь. Я её перечитывал несколько раз. Ещё мне нравится его книга «Бледный огонь» – не знаю, переведена ли она на русский. «Аду» я очень люблю, «Защиту Лужина». – Вы на английском его читали? – То, что он написал на английском, – да. Вы знаете, ни один перевод, какой бы он ни был, не может полностью передать запах оригинала. О поэзии я вообще молчу. Пастернак, например, настолько сильный поэт, что в его переводе стихи Шекспира получаются стихами Пастернака, а вовсе не Шекспира. Язык диктует многое, национальный характер выражается в языке. То, что многие тексты я могу читать в оригинале, – это огромный подарок. – Вы говорили как-то, что не пользуетесь интернетом. А каким образом вы получаете информацию о том, что происходит в мире? – Я подписан на целый ряд газет и журналов в интернете – это очень удобно. Читаю кое-что американское, кое-что английское, кое-что французское. Ну и русское, конечно. Но когда в интернете имярек пишет свои соображения – это не информация, это уже из другой области. – В одном интервью вы сказали, что совсем не смотрите «Ютуб» и блогеров. – Не смотрю, но хочу сделать маленькую поправку. Если мне советуют кого-то – я могу посмотреть, мне любопытно, но пока не нашёл тех, кого мне хотелось бы читать или смотреть регулярно. – Не боитесь, что, не используя должным образом социальные сети, вы, как журналист, в какой-то момент можете упустить нечто важное? Не уловить, так сказать, нерв современности? – Может быть, но надеюсь, что нет. Та популярность, которая у меня есть, пойдёт на нет, и я очень быстро это пойму. – И тогда начнёте читать? – Не знаю. – Ваши социальные сети вы ведёте сами? – Нет, у меня есть сайт, который ведёт администратор. Я иногда туда что-то пишу, потом это попадает в «Инстаграм», но это всё не я веду. Недавно мне сказали, что у меня в «Инстаграме» около миллиона подписчиков. – Вы также говорили, что, на ваш взгляд, блогеры не являются журналистами, поскольку у них нет редактора, они не несут ни за что ответственность. – Да, блогер в основном занимается тем, что высказывает свою точку зрения. А это не журналистика. – Но есть же на «Ютубе» талантливые интервьюеры... – Если вы говорите, то, наверное, есть. – Вы сами так говорили касательно того же Дудя. Ксения Собчак сейчас ведёт там своё шоу. – Мне кажется, на сегодняшний день – и я говорю об этом без радости – Дудь стал менее интересен. Ксения Собчак – она вообще талантливая, но, понимаете, чтобы по-настоящему преуспеть в чём-то, надо этому отдаваться целиком. Нельзя одновременно делать и то, и это, и в кино сыграть, и ещё где-то. На мой взгляд, Ксения Анатольевна перестала расти. – И всё же. Если взять тех блогеров, пусть их единицы, которые делают качественный контент на «Ютубе». Они могут приглашать любых гостей, задавать им прямые, самые неудобные вопросы и в этом будут гораздо свободнее и честнее, чем те журналисты, которые сильно ограничены цензурой. В связи с этим не выполняют ли такие блогеры в большей степени задачи журналистики? – В моём случае (а я предпочитаю говорить о себе) цензура заключается в том, что есть определённое количество конкретных людей, которых я не могу пригласить в свою программу, потому что Первый канал не желает, чтобы они появлялись на экране. Скорее даже не Первый канал, а Кремль. Их немного, но они есть, и они мне интересны. Они – ньюсмейкеры, и публика имеет право знать, о чём они говорят. Но существует мнение генерального директора Первого канала, и с этим мнением мне приходится считаться. Но, знаете, это повсюду. Да, в «Ютубе» этого нет. Означает ли это, что блогеры честнее? Вовсе нет. Честность тут ни при чём. Они – блогеры, это да, но не журналисты. У них есть определённые преимущества, но у меня есть другие. Если Первый канал скажет, что моя программа им не нужна, то куда я пойду? На Второй канал и НТВ я точно не пойду. На «Дождь»? Может быть. Как говорят американцы: я перейду этот мост, когда я к нему подойду. – В книге «Испанская тетрадь» вы сказали: «Журналистика сегодня поражена самоцензурой – и не только в России». Насколько вы в данный момент времени подвержены самоцензуре? Она ведь всегда сопряжена со страхом? – Это сопряжено с опасениями, а может быть, и со страхом. Я вообще-то ничего не боюсь. Нет, я боюсь акул, очень даже. Самоцензура обычно сопровождается примерно следующими соображениями: если меня уволят, то как будет жить моя семья? У меня нет таких мыслей, потому что моя семья будет в полном порядке и без меня. Кроме того, за все эти годы я заработал достаточно денег и не боюсь остаться без работы. Но у меня есть жена, она крупный промоутер. И у меня может возникнуть мысль, что если я скажу что-то не то, это может сказаться на ней. Но так устроена жизнь. Опять же это не сугубо российское, а общее явление. Самоцензура, о которой я упоминаю в книге, связана со страхом по политическим соображениям, и этого в нашей стране очень много. – Вы учились на биолого-почвенном факультете МГУ, ещё в процессе учёбы поняли, что это не ваше, и по окончании института сменили сферу деятельности, несмотря на то что близкие вас не поддерживали. Позже вы оценивали этот поступок как один из самых главных в жизни. Сейчас очень много людей, кому 30–40 лет, тех, кто задаётся вопросом, как сменить профессию и выбрать дело по душе. Казалось бы, время изменилось, вокруг уйма возможностей, а найти себя всё равно трудно. Если бы вы давали совет своему другу, который оказался в подобной ситуации, что бы вы ему сказали? – Вы знаете, давать советы в таких случаях – это брать на себя большую ответственность, потому что ты не можешь влезть в шкуру другого человека. Когда я отказался от биологии, то не понимал, куда иду. Мне надо было кушать, у меня были жена и ребёнок. Тогда я стал зарабатывать переводами научной, медицинской, биологической литературы, хоть, признаться, терпеть это не мог. Через два с половиной года работы у Самуила Яковлевича я осознал, что не буду переводчиком, но абсолютно не понимал, что буду делать дальше. Вдруг мне позвонил мой приятель и сообщил, что создаётся Агентство печати «Новости» и туда набирают людей со знанием языков. Мне предложили попробовать, и я согласился. Поэтому то, что я стал журналистом, по сути, случайность. А вообще я придерживаюсь того убеждения, что если ты будешь настойчив, то добьёшься своего. Это не просто, но непременно случится. Главное знать, чего хочешь. – А если знаешь? – Тогда добивайся. А как по-другому? – А в предназначение вы верите? В то, что один рождается с талантом художника, другой – писателя, а третий – с коммерческой жилкой? – Да, я считаю, что каждый человек рождается с определённым даром, но не подозревает об этом. Только у единиц он проявляется очень рано. Если человек так и не смог понять, для чего он родился, – это большая трагедия. Есть такая замечательная история. В четырнадцатом веке во Франции, в городе Шартр, строили самый красивый в мире собор. Один журналист гулял по стройплощадке, увидел человека, который нёс бревно, и спросил его: «Скажите, а что вы делаете?» Тот ответил: «Я несу бревно». Второй с тачкой перевозил кирпичи. «А вы что делаете?» – «Я перевожу кирпичи». Третий разбивал молотком камни. «А вы что делаете?» – «Я разбиваю камни». Четвёртый убирал строительный мусор. «А вы что делаете?» – «Я строю собор в Шартре». Вот, собственно, и весь ответ. Есть такая замечательная книга «Работа». Это книга – интервью с людьми разных профессий об их работе. Так, председатель правления крупнейшей корпорации рассказывал в ней о том, как он ненавидел свою работу, как мечтал уйти на пенсию. А другой, водитель автобуса, говорил, как он классно водит автобус и что лучше него никто этого не делает. – Вы не верите в судьбу, но верите в удачу. А удача – это исключительно везение или результат труда? Или, как в той знаменитой песне, – награда за смелость? – По-моему, удача – это синоним везения, так уж сложилось. И, кстати говоря, без удачи ничего не получается. Но, говорят, сильному везёт. А сильный – это кто? Тот, который добивается. Поэтому за упорство и упрямство в том числе. Я, например, очень упрямый человек и очень терпеливый. – Терпение – ваша главная сила? – Да, я ведь очень долго терпел. Меня не пускали на экран, 29 лет я был невыездным, но я терпел. Я появился на экране, когда мне было 52 года, многие в это время уже думают о пенсии. – А рефлексию вы когда-то назвали своим главным недостатком. – Да. С другой стороны, если спросить меня, хотел бы я не рефлексировать? Я бы ответил – нет. Но это мучительная вещь, сопровождающаяся постоянными сомнениями. Причём даже если все про тебя говорят: «Ух, как здорово!» – я могу про себя думать: «Они преувеличивают». – Часто вас посещают такие мысли? – Да. Касательно всего, что я делаю. – А бывает, что хвалите себя? – Очень редко. Знаете, я вот похвалил себя за «Испанскую тетрадь». Мне она очень понравилась. Но это редкий случай. Я понимаю, что я умный человек, но я очень сомневаюсь в себе – сомнения у меня постоянные, и в этом смысле мне очень помогает моя жена, которая умеет успокоить. – Вы общаетесь с большим количеством успешных, знаменитых людей. Можете назвать три качества, которые помогают добиться успеха (под успехом здесь я имею в виду самореализацию, возможность заниматься тем, что нравится, в том числе умение монетизировать свои таланты)? – Я не считаю, что монетизация – это есть цель. Ты можешь жить в очень тяжёлых обстоятельствах, но при этом всё равно создавать нечто прекрасное. Ван Гог умер в нищете, но Ван Гог – это Ван Гог, и он будет вечный. Так что не обязательно монетизировать. А качества – я думаю, воля имеет огромное значение, наличие таланта, само собой, любовь к тому, что делаешь, даже страсть. И умение держать удар. – Недавно вы ездили в Екатеринбург и там взяли интервью у Валентина Юмашева. Темой интервью были события теперь уже двадцатилетней давности, а именно выбор Борисом Ельциным кандидатуры Владимира Путина в качестве своего преемника. Можете рассказать, какие впечатления у вас остались от этого разговора – вы были удовлетворены им? И почему всё-таки Путин? – Смотрите. Примерно полгода назад Татьяна Юмашева, жена Валентина Юмашева, сообщила мне, что в ноябре Ельцин-центр планирует провести мероприятие, посвящённое дню, когда Борис Ельцин ушёл в отставку. Она предложила мне взять интервью у Валентина. Поскольку это было их предложение, то это немного меняло тональность разговора. Поэтому я не очень наседал на моего собеседника. И, в общем, да, я понял, почему Путин. Потому что такие люди, как Чубайс и Кудрин, которые знали Путина по Питеру, говорили Ельцину и Юмашеву, что он очень толковый человек, что его надо привезти в Москву. Соответственно, я понял, как он попал в Москву к Юмашеву, который тогда возглавлял Администрацию президента. В свою очередь, Юмашев видел, что он работал лучше всех, был очень исполнительным. В определённый момент Владимир Путин сказал, что больше не хочет занимать эту должность, и тогда его сделали первым заместителем. До этого Ельцин его никогда не видел. А тут первый заместитель – раз в неделю встреча с президентом, и он стал нравиться. Я понимаю, как это произошло – абсолютно логично и понятно, тут нет чего-то таинственного. Он просто произвёл то самое впечатление. Но если бы я пригласил Юмашева в свою программу, то построил бы разговор по-другому. – Вы планируете это сделать? – Уже нет. Более того, Первый канал не захотел показывать и эту нашу встречу в Екатеринбурге. – Владимир Владимирович, в конце не могу не затронуть тему путешествий. Вы много ездите по России и миру, снимаете фильмы о разных странах, пишете книги. Если бы на завтра объявили железный занавес и у вас была возможность сегодня посетить любое место на земле, что бы это было? – Есть два города, которые я очень сильно люблю, они связаны с моим детством и юностью – это Нью-Йорк и Париж. И если бы мне сказали, что ты можешь увидеть только одно место и на этом жизнь закончится, я бы очень долго и мучительно думал. Нью-Йорк или Париж? Меня иногда в шутку спрашивают: «Кто вы?» Я говорю: «Да я то ли парижанин из Нью-Йорка, то ли нью- йорковец из Парижа» (смеётся). О чем можно подумать и поспорить:
|
