НА КАЛЕНДАРЕ

Советский атеизм: прививали-прививали, да так и не привили

По инф. polit.ru   
04 Декабря 2020 г.

Несмотря на давление на верующих и монополию на идеологию, коммунистическая партия так и не смогла преодолеть религию и создать атеистическое общество. В том числе и эта любопытная тема поднимается в книге Виктории Смолкин «Свято место пусто не бывает. История советского атеизма». Ниже предлагаем прочитать небольшой фрагмент.

 Приучали к атеизму советских людей, да так и не приучили

Одна из самых актуальных проблем, стоявших перед советским идеологическим истеблишментом в эпоху Брежнева, была связана с возрастающим интересом творческой интеллигенции к религии как к хранилищу духовного наследия и национальных традиций. В России этот импульс возник в 1950-е, с появлением «деревенской прозы», авторы которой осуждали надругательство над жизнью русской деревни. Изображая в ностальгических тонах умирающую сельскую глубинку, деревенская проза задавалась вопросом, не является ли утрата традиционной культуры и сельского образа жизни слишком высокой ценой прогресса. Для таких писателей, как Владимир Солоухин (1924–1997), разоренная деревня стала символом тех глубоких ран, которые советская модернизация нанесла русской национальной культуре, и он использовал мощные образы заброшенных церквей и разбитых икон, а также забытых религиозных обрядов и обычаев, чтобы наглядно и зримо показать оторванность современных советских людей от их национальных корней.

Вопросы и темы, поднятые деревенской прозой, имели большой резонанс, особенно в среде советской интеллигенции. Уже в 1960 г. несколько видных деятелей культуры инициировали общественную дискуссию о месте русской истории и культуры в жизни современного советского общества, подготовив почву для явления, которое антропологи Жанна Кормина и Сергей Штырков определили как «идеология советского ретроспективизма». В статье, озаглавленной «Не помнящие родства», писатель Юрий Чаплыгин писал о нравственных аспектах российской культурной амнезии, а историк Дмитрий Лихачев в статье «Во имя будущего» призывал советскую общественность сохранять памятники национальной культуры — что в российском контексте означало сохранение объектов, связанных с историей русского православия, — видя в этом гражданский и патриотический долг. На протяжении 1960-х гг. интеллигенция мобилизовывала советское общество на участие в таких новых культурных инициативах, как охрана памятников истории и культурный туризм.

Для партии богоискательство интеллигенции — в форме литературных произведений или защиты памятников культуры — было серьезным вызовом. Особенно проблематичным поворот интеллигенции к религии был потому, что интеллигенция рассматривала разрыв с прошлым и культурную амнезию современного советского общества в рамках нарратива национального упадка. В этом отношении поворот к религии переплетался с формирующимся националистическим дискурсом и звучал диссонансом по отношению к обветшавшему официальному нарративу, для которого религия и прежний образ жизни были пережитками, подлежащими преодолению на пути к коммунизму.

Поскольку возрастающий интерес советского общества к своему духовному наследию становился всё более явным, партия попыталась решить эту проблему двумя способами. Первый подход заключался в том, чтобы направлять и поддерживать этот интерес, а при необходимости регулировать наиболее тревожные его проявления. Партия применяла завуалированные стратегии, чтобы «нейтрализовать» влияние наиболее сомнительных фигур среди творческой интеллигенции. Например, будущий председатель КГБ Юрий Андропов в докладной записке КГБ 1976 г. о художнике-«русофиле» Илье Глазунове (1930–2017), привлекавшем к себе нежелательное внимание за рубежом, писал: «Может быть, было бы целесообразным привлечь его к какому-то общественному делу, в частности, к созданию в Москве музея русской мебели». Наиболее показательным и успешным примером использования партией общественного интереса к религиозному и духовному наследию было создание Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИК) в 1965 г.

Во многих отношениях ВООПИК, который постепенно стал одной из самых крупных советских общественных организаций (в 1985 г. в нем насчитывалось 15 миллионов членов), был ответом на всё более громкое осуждение интеллигенцией идеологического иконоборчества. Хотя у ВООПИКа не было власти, чтобы принимать политические решения, и он в конечном итоге оставался под контролем государства, его деятельность — от туризма до просветительских и реставрационных проектов — дала советским людям возможность знакомиться с религиозными объектами и создала пространство для публичного диалога о религии в жизни советского общества.

Другая стратегия партии состояла в том, чтобы присвоить символический капитал религии, придав ей идеологически приемлемую форму — а именно трансформировав ее в культуру. С этой целью идеологическая элита стремилась подчеркнуть различие между здоровым интересом к духовному наследию и идеологически подозрительной «идеализацией» религии. Так, журнал «Наука и религия» пытался направить общественный интерес к духовному наследию в более безобидное русло, предлагая читателю новые рубрики, например, «Святыни нашей родины». Анатолий Иванов, редактор журнала на протяжении большей части брежневской эпохи, объяснял: «Главное сейчас состоит в том, чтобы шире развернуть работу по исследованию духовных ценностей прошлого, в которых тесно переплетается религиозное и художественное, с тем чтобы освободить от религиозной оболочки всё ценное как с исторической, так и с художественной, эстетической точки зрения». Как отмечал Иванов, крайне важно проводить различие между религией как ненаучным мировоззрением и религией как культурой, поскольку «резко возрос и продолжает расти интерес советского народа, особенно молодежи, к культурному наследию». В рамках советской коммунистической идеологии религию можно было примирить с советской жизнью как культурный артефакт, но не как живую веру и развивающийся социальный институт.

Вполне возможно, что самым большим концептуальным препятствием для идеологического истеблишмента, стремящегося включить духовное наследие в официальный советский нарратив, был атеизм как таковой. На собрании, где обсуждалась работа журнала «Наука и религия», историк А. В. Мельникова подчеркнула внутреннюю связь между религией и культурой. Мельникова предупреждала, что религия использует любые средства, чтобы защитить себя; что идейные противники атеизма стремятся представить всё созданное человечеством как достижения религии, как доказательства ее видного места в истории человечества; она поставила перед теоретиками атеизма задачу обдумать, что атеизм может противопоставить традициям, эстетике и эмоциональной притягательности религии. Проблема советских атеистов — которую они с готовностью признавали — была в том, что на арену идеологических баталий они вышли позднее религии. Более того, даже если атеисты могли нейтрализовать влияние религии, превратив ее в культурный артефакт, им было необходимо воплотить позитивную роль атеизма в духовной культуре, создав нарратив, который придал бы атеизму историческую преемственность и культурную аутентичность.

Для этого советский атеизм нуждался в мощных творческих силах, способных создать привлекательную атеистическую культуру. Но хотя в теории партия располагала целой армией кадров интеллигенции, на практике ей так и не удавалось мобилизовать творческие силы на атеистическую работу. Научная интеллигенция разочаровывала идеологических работников тем, что без энтузиазма относилась к атеистической работе, а с творческой интеллигенцией дело обстояло еще хуже. Идеологические работники высшего звена жаловались, что творческая интеллигенция не просто остается «в стороне» от атеистического проекта, но создает в своих произведениях позитивный образ религии в советском обществе. Так, в аналитической записке, представленной в ЦК КПСС в 1971 г., «Об ошибочных оценках религии и атеизма в некоторых произведениях литературы и искусства», руководство ИНА отмечало, что интеллигенция не просто питает симпатию к религии, но изображает ее как стержень духовного наследия страны. Свидетельством тому был «повышенный спрос на... произведения русских религиозных философов-идеалистов» (таких, как Владимир Соловьев и Сергей Булгаков), возрождение интереса к посещению «туристских объектов культового характера» и «некритическое» изображение религии в некоторых произведениях современной литературы, например в повести Веры Пановой (1905–1973) «Сказание о Феодосии» (1967) или в очерках Солоухина «Родная красота (Для чего надо изучать и беречь памятники старины)» (1966) и «Письма из Русского музея» (1967). Солоухин, как подчеркивалось в записке, дошел до того, что в одной из своих публикаций назвал атеистов «иконоборцами».

Еще более тревожным, с точки зрения партии, было то, что «в определенных кругах интеллигенции становится "модным", своего рода признаком "хорошего тона", иметь в квартире вместо картины или эстампа икону, возвеличивать "исторические заслуги" церкви и "моральные достоинства" религии и, наоборот, высказывать ироническое или даже неприязненное отношение к атеизму». Как сформулировал литературный критик Феликс Кузнецов в статье, опубликованной в «Науке и религии» в 1972 г., «чем полнее и эффективнее будет решаться в нашем обществе вопрос о хлебе насущном, тем быстрее будет вставать перед людьми весь непростой комплекс проблем, связанных с хлебом духовным». Советские писатели ищут на них ответы «в разных, не всегда результативных направлениях» и иногда запутываются «в неисторических, бесклассовых иллюзиях в отношении нашего исторического прошлого и настоящего, когда в качестве истока и резервуара духовных ценностей современного социалистического общества утверждалось патриархальное крестьянство, а также абстрактно понимаемый "национальный дух"». Даже немногие представители творческой интеллигенции, принимавшие участие в атеистической работе при Хрущеве, теперь, как Тендряков, всё более отстранялись от атеистического проекта.

  • Книгу Виктории Смолкин «Свято место пусто не бывает. История советского атеизма» (перевод Ольги Леонтьевой) представляет издательство «Новое литературное обозрение».
  • Когда после революции большевики приступили к строительству нового мира, они ожидали, что религия вскоре отомрет. Советская власть использовала различные инструменты — от образования до пропаганды и террора, — чтобы воплотить в жизнь свое видение мира без религии. Несмотря на давление на верующих и монополию на идеологию, коммунистическая партия так и не смогла преодолеть религию и создать атеистическое общество. «Свято место пусто не бывает» — первое исследование, охватывающее историю советского атеизма, начиная с революции 1917 года и заканчивая распадом Советского Союза в 1991 году. Опираясь на обширный архивный материал, историк Виктория Смолкин (Уэслианский университет, США) утверждает, что для понимания советского эксперимента необходимо понять советский атеизм. Автор показывает, как атеизм переосмысливался в качестве альтернативной космологии со своим набором убеждений, практик и духовных обязательств, прослеживая связь этого явления с религиозной жизнью в СССР, коммунистической идеологией и советской политикой.

На нашем сайте читайте также:

Polit.ru

  • Расскажите об этом своим друзьям!