- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Горячие страсти холодной профессии: работа советского разведчика в Англии, полвека назад |
| Михаил Любимов, argumenti.ru |
| 25 Июля 2020 г. |
|
Воспоминания полковника КГБ СССР в отставке Михаила Любимова о работе в Лондоне
Эта была самая настоящая жар-птица. Та самая, которую я разыскивал и на дипломатических банкетах, и в барах около Уайтхолла, и на прославленной Даунинг-стрит, 10, туда выскакивали перекусить и выпить свои полпинты чиновники этих высокосекретных учреждений. Я даже слонялся по дансингам и ночным клубам в надежде, что судьба смилостивится надо мною и жар-птица, играя всеми неописуемыми красками, порхнёт ко мне прямо с неба. И вдруг... Я принял этот бесценный дар на сборище квакерского «Комитета Запад-Восток», где собирались журналисты, дипломаты и чиновники Форин-офиса, главным образом из отдела исследований – гнезда спецслужб. Там время от времени читали лекции яйцеголовые и высоколобые, поднимая и решая проблемы всеобщего мира и безопасности. Опосля подавали чай с крекерами, и присутствующие знакомились и живо обменивались своими грандиозными идеями. – Рад познакомиться. Винсент. Мы обменялись улыбками, рукопожатиями и визитными карточками. Высокий, как жердь, с чуть насмешливым взглядом сверху вниз, с умными невыразительными глазами, прикрытыми скромными очками, в невыразительном тёмном костюме с галстуком в горошку («бабушкина юбка»). Когда из визитной карточки я узнал, что Айвор Винсент руководит отделом коммуникаций Форин-офиса, то оторопел (хорошо, что не взмокли брюки). Этот отдел – шифровальная служба, сердце всех британских секретов, мечта любого шпиона! Нет для разведки большего лакомства, чем перехватить вражеские коммуникации, расколоть шифры и коды, а потом читать в экстазе все секретные телеграммы – это и есть высший пилотаж, это и есть звёздный час шпиона. И я ухватил жар-птицу за хвост и намекнул на желательность будущего общения. Резидент встретил это известие с недоверием, но мы проштудировали официальный справочник Форин-офиса: Айвор Винсент не пускал пыль в глаза, всё соответствовало действительности. Может, в гороподобных архивах ЧК‑ОГПУ-НКВД-КГБ, где даже на вошь можно найти компромат, таятся сведения об объекте? Запросили Центр – в ответ лишь холодное «по учётам не проходит». И вдруг через два дня леденящая душу телеграмма: «Винсент представляет чрезвычайный интерес, работу с ним вести с максимальной осторожностью». Иди медленно – поймаешь обезьяну!Посему я не стал теребить Винсента звонками из загородного телефона-автомата, предварительно озверело прокрутившись на машине по переулкам для выявления возможной наружки, а вновь чинно двинулся к квакерам на лекцию о международном положении. Жар-птица туда прилетела, и за чашкой ароматного «Эрл Грей» мы покалякали секунд тридцать, не больше, – я боялся, что остальные любители чая могут подметить мой повышенный интерес, а это – конец разработки. И снова удача: оказалось, что мы чуть ли не соседи и живём рядом с Гайд-парком, где Винсент прогуливает своих детей. – Неужели находите время гулять с детьми в рабочие дни? – вроде бы наивный вопросик жар-птице. – Увы, только в субботу... утром. Значит, в субботу, зарубим на носу: в субботу! Пришлось отменить традиционный выезд на рынок Портобелло, где закупали по дешёвке овощи-фрукты, и после завтрака вместе с женой выкатить сына в коляске в Гайд-парке – здоровая советская семья на прогулке, любо-дорого посмотреть! И снова удача: долговязая фигура у озера Серпантайн (там утонула жена поэта Шелли Мэри – создатель «Франкенштейна»!), в вельветовых брюках, словно изжёванных коровой, в стареньком свитерке, естественно, небритый. Типичный английский вид во время уик-энда. Трое маленьких детей и очень говорливая, замученная своим выводком жена, к тому же ирландка (NOTA BENE: а вдруг эта мамаша – тайный член Ирландской республиканской армии, террористической организации, ненавидевшей Англию, а потому и готовая на всё...). Состоялся некий размен мыслей и чувств, ничего не значивших фраз и сладких улыбок. Никакой навязчивости торговца рахат-лукумом и, не дай бог, попытки пригласить на ленч в фешенебельный ресторанчик: пушкинский тезис «чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей» – словно священный наказ для шпионов. Ещё лучше китайское «Иди медленно – поймаешь обезьяну!». В Центр полетела победная реляция: мол, на контакт пошёл, не убежал, как заяц, в кусты! И это при шумной кампании шпиономании, когда каждого честного советского дипломата подозревали в кознях против Альбиона. На футбольное поле резво выбежал ЦентрМосква и резидентура традиционно воевали друг с другом, как воевал отдельно взятый колхоз с Министерством сельского хозяйства. Если мы выступали с инициативой, то мудрый Центр обычно ставил её под сомнение, если же помалкивали, то он начинал браниться по поводу отсутствия этой самой инициативы. Однако обе команды были кровно заинтересованы в отличных голах на радость вышестоящим инстанциям и тогда шли в одной упряжке, приписывая успехи, естественно, каждый – себе. Центр сделал неожиданный тактический ход: действия резидентуры одобряем (ура! ура! значит, старлею в срок дадут капитана!), всё дело представляет огромную государственную важность и поставлено на ОСОБЫЙ КОНТРОЛЬ (это означало, что доложено самому председателю КГБ!). Продолжать разработку, выяснить настроения ирландки-жены, детально информировать о каждой встрече. О каждой – телеграфом! Честно говоря, на душе у меня свербило: никаким «делом» ещё и не пахло, но Центр уже всё раздул до неимоверных размеров. К следующему оперативному выезду с коляской (там верещало дитя, будущее светило «Взгляда») в Гайд-парк я уже проинструктировал жену, чтобы она не просто улыбалась и сыпала любезностями, но и поговорила с ирландской супругой о политике (к сожалению, сын ещё не обрёл дара речи, иначе я поручил бы ему разрабатывать их детей). Очередное единение душ приняло неожиданный оборот: мы разговорились о западной философии (известно, как рубили мы её саблями и кололи пиками, скача на славных конях марксизма, хотя никто ничего не читал), и Винсент порекомендовал мне изучить английского философа Уайтхеда. – У меня есть томик, я сейчас его вам дам. Мы идём домой, не заскочите ли на секунду? Разумеется, я заскочил и взял томик мудрёного автора (много раз открывал и хлопал глазами), в квартире царил страшный кавардак, Винсент предложил мне виски, но я отказался и вернулся в семью, дышавшую Гайд-парковскими кислородами. Снова победная реляция, как говорится, в струю! – и резиденту хотелось угодить Центру, и я горел от желания перелететь в капитаны. Дерзкий планНеожиданно Центр загнал нас в западню. После долгой паузы, вызванной, очевидно, глубокими раздумьями и сомнениями, Центр, похлопав резидентуру по плечу, выдал на-гора инициативу: Винсент ведёт себя совершенно не так, как полагается чиновнику его ранга и засекреченности, об этом свидетельствуют встречи в Гайд-парке и особенно приглашение домой. Не исключено, что он вынашивает предложение о сотрудничестве с нами, тонко намекает на это... Не следует тянуть, а надо выяснить его истинные намерения! Далее Центр изложил свой дерзкий план: мне следовало пригласить Винсента на уик-энд в приморский городок Гастингс, находившийся рядом с посольским домом отдыха, куда мы ездили по фиксированному маршруту без предварительного уведомления Форин-офиса, как было положено делать во всех остальных случаях. Предписывалось остановиться в гостинице и там раздавить с фигурантом бутылку водки, не обыкновенной, а с соответствующими примесями. Перед процедурой мне надлежало принять таблетку, которая спасает от выпадения из реальности, исповедей и истерик, приготовиться к искреннему монологу расслабленного Винсента о своих истинных намерениях и обо всех загадках английских шифров. Всю застольную беседу записать для страховки и последующего анализа на магнитофон и, конечно, помнить о когтях английской контрразведки, мастерицы подкладывать свинью, и потому проявлять повышенную осторожность: может быть, мой новый друг связан с английской контрразведкой МИ-5! Ох уж это «может быть»! Кто же на таком сверхсекретном посту не связан с контрразведкой или просто в ней не состоит? Только после этой депеши с припиской, что вся операция продолжает находиться на личном контроле (!), я смог оценить глубину дьявольской хитрости Центра и хитроумность западни. Сначала поддержали, обласкали, затянули в игру. Затем поставили невыполнимую задачу: завербовать жар-птицу. Отказаться – расписаться в трусости, выполнять указанным образом – чистое самоубийство. Шла борьба не на живот, а на смерть между резидентом и шефом отдела в Москве, каждый считал себя Наполеоном и мечтал о гибели конкурента. Тут я задумался и о своей участи, она явно была мне небезразлична. Как будет выглядеть приглашение солидного чиновника в Гастингс на ночь? С какой стати благопристойный и высокопоставленный функционер бросит жену и детей и умчится на уик-энд на ночёвку с советским дипломатом? Уж не в одном ли номере гостиницы мы должны поселиться? (Геи тогда были не в почёте.) Интересно, какие глаза сделают за спиной в гостиничной регистратуре? Не призовут ли полицию для проверки на голубизну? Резидент быстро оценил ловушку. – Будем спускать на тормозах... Спускать на тормозах мы умелиПрежде всего в Центр полетела депеша о том, что предложенный план принят к исполнению (подтекст – восхищение полётом мысли шефа отдела), «принимаются меры по продолжению работы с Винсентом», с энтузиазмом ожидаем прибытия бутылки и таблетки для старлея и потом вышлем подробный план операции вплоть до малейших деталей. Естественно, у меня и в мыслях не было приглашать Винсента в Гастингс (поглаживая по бедру: «Старина Айвор, давай рванём на ночку в отель, порезвимся вволю, мы так устали от проклятых жён и работы!»). Спускать на тормозах, сохранять хорошую мину при плохой игре, создать непреодолимую преграду из тончайших затяжках и проволочек, а затем мягко отойти от жар-птицы под стандартным предлогом: клиент не расположен к продолжению контактов. Дело упрощалось наказом Центра во имя конспирации не звонить Винсенту по телефону, а общаться лишь на квакерских лекциях или во время променадов по Гайд-парку. Уже с очередной дипломатической почтой прибыла заветная бутылка водки, запечатанная по всем правилам, в сопровождении таблеток для старлея – только пей, вербуй и записывай на магнитофон в потной подмышке! Я бросился искать Винсента и по глупости искал его честно и не находил: возможно, он охладел к лекциям или прогулкам по утрам. В моей голове уже сложился холодный текст телеграммы об исчезновении его с горизонта и опасности попыток дальнейших поисков... В тот вечер у квакеров выступал известный советолог Макс Белофф, я явился в тот дом на Балком-стрит пораньше и нервно суетился среди гостей в поисках своей жар-птицы. Он тихо вошёл в зал во время лекции, когда я уже потерял надежду, у меня даже ладони вспотели от волнения: наконец-то! Только бы согласился выпить виски где-нибудь в пабе, поговорить о высоких материях, а я уж смогу всё это должным образом истолковать, дабы похерить весь план, и моя чекистская совесть будет чиста, как у Железного Феликса! И в Москве я смогу честно взглянуть шефу в голубые глаза, мол, пытался, мол, старался, намекнул о поездке, но клиент уклонился, не загорелся энтузиазмом. За чаем я подкатился к Винсенту, пожал ему руку и пригласил на «дринк». Нашли уютное заведеньице в переулке, за магазином «Баркер» на Хай-стрит Кенсингтон, заказали по скотчу и ударились в приятную беседу. – Извините, я выйду на секунду вымыть руки! – заметил мой приятель, и в этом не было ничего экстраординарного и подозрительного. Вербовка на компроматеДальше всё развивалось, как в круто заверченном шпионском триллере. Когда я поднял глаза, то с удивлением обнаружил, что за моим столиком образовалась милая компания: по правую руку маячила небритая, но грозная рожа, по левую – нечто мешковатое и подванивавшее жареной картошкой. Правда, не могу ручаться за стопроцентную точность портретов, поскольку от внезапности форс-мажорной ситуации у меня перехватило дыхание и томительно заныл живот. – Сэр! – послышался патетический голос. – Сэр, ваша карьера закончена! Вещал Мешок с жареной картошкой, а Небритая Рожа подвывала в тон, усиливая на меня психологический прессинг. Ясно. Вербовка на компромате. Я безмолвно слушал. Сквозь меня, как в форточке во время урагана, пронеслась целая стая мыслей: какие же прегрешения совершил за кордоном?! Ничего лишнего и даже отдалённо антисоветского я не говорил, все подарки от англичан сдавал в резидентуру, проводил в жизнь чёткую линию партии. Но другие грехи ведь были... С Фатеевой на ПикадиллиЗа месяц до роковой встречи с контрразведкой Лондон осчастливила своим визитом советская киношная делегация во главе с режиссёром и шефом киношников Львом Кулиджановым, сопровождали Наталья Фатеева и Нина Меньшикова (жена режиссёра С. Ростоцкого), известные миру сногсшибательные кинозвёзды. Вместе с моим другом, советником по культуре, мы вызвались показать звёздам Лондон. Погрузили их в машину и помчались мимо Букингемского дворца и памятника адмиралу Нельсону в загадочный Тауэр с мрачными воронами. Разумеется, как опытные соблазнители, пригласили в шикарный ночной клуб «Уиндмилл» близ Пикадилли. Шампанское, омары, как принято в лучших домах Филадельфии. Счёт равнялся половине зарплаты старлея, но что не сделаешь ради красивых дам?! Именно тогда я убийственно влюбился в Наталью. Жаркий роман развивался в Лондоне стремительно: замки, галереи, кабаре в развратном Сохо, а затем ужин в полинезийском ресторанчике «Бичкомер» в аристократическом районе Мейфер.
Букингемский дворец Пригласил Наташу домой на кофе (жена и сын уехали в Москву). Дрожал от ужаса, мы ведь всегда на крючке, вдруг моё падение засечёт английская контрразведка? Войдут в самый разгар, в плащах и широкополых шляпах, с выступающими, словно утёсы, волевыми подбородками. Магниевые вспышки, щёлканье фотоаппаратов, звон наручников. О, эти стоны любви, как мешают они, как отвлекают и заставляют думать о длинных ушах у стен. Боже, как трудно, как невозможно любить в жуткой темноте и в бесшумных поцелуях! «Заиндевевшая в мехах, твоя чертовская улыбка...» – я потом целый сборник ей наскрёб... Пронесло!Это жуткое кино прокрутилось в доли секунды, но, к счастью, незваные собеседники начали вываливать на меня совсем другую компру, связанную с одним моим знакомцем из тайного мира холодной войны. Вываливали на голову и повторяли, словно попугаи, что карьера закончена и пути назад нет, а я тихо радовался, что с красоткой-актрисой пронесло. При всей любви к Англии мысли о тайной службе Её Величеству никогда не приходили мне в голову. Амбиции вздыбились, как девятый вал: как посмели? Что за наглость! Каких подонков подослали! Не смогли найти приличных джентльменов, пахнувших не жареной картошкой, а хотя бы дешёвой кёльнской водой! Слава богу, дело не в актрисе. Сгореть на агенте – это плохо, но в порядке вещей, а вот сгореть на бабе – это позор, не говоря о выговоре по партийной линии. На случай вербовочных подходов нас учили: никаких несанкционированных откровений. Всё отрицать. Переходить в контрнаступление! Уходить! Если надо, бить по морде! А Винсент всё не возвращался из своего укромного места. Что он там делал так томительно долго? – Провокация! – вскричал я возмущённо, отодвинул резко стол и двинулся к выходу. – Куда вы, сэр?! Но я уже резво мчался к машине. В посольство не поехал: уже поздно, не стоило теребить начальство, к тому же, по идее, я находился под слежкой, и хотелось хоть тут выглядеть героем и не проявлять паники. Без «крота» не обошлосьНе спал почти всю ночь и на ухо прошептал жене, что, видимо, наши дни в Англии сочтены. Уже в 9:00 утра я стоял перед резидентом и докладывал о ЧП. Ситуация требовала коллективного обсуждения, шеф призвал в кабинет весь свой «мозговой трест», который и вынес вердикт: оперативную работу прекратить, встречаться лишь с сугубо официальными контактами, активизировать деятельность по «крыше» (пресс-отдел посольства), просить Москву санкционировать протест по поводу провокационной акции спецслужб против честного дипломата. Как раз во время дискуссии меня попросили к телефону у дежурного по посольству. Звонила жар-птица, говорила чуть обиженно. – Дорогой мой, что случилось? Куда вы исчезли? Я ждал вас целый час! Я промямлил что-то вежливое и невнятное – не называть же вещи своими именами? – и вернулся в «мозговой трест», там только подивились, как умеют англичане сохранять фарисейский фасад. Действительно, мало ли кто может подсесть к человеку, пока вы блаженствуете в сортире! В Англии полно эксцентриков и бродяг, разве их проконтролируешь? Форин-офис всегда чист, никто там даже не слышал о существовании спецслужб...
Тауэрский мост Москва реагировала на инцидент с удивительным спокойствием, одобрила моё героическое поведение, возмутилась поразительному вероломству контрразведки и тут же через ЦК договорилась с МИДом о ноте протеста. Гнев Центра был столь праведен, что я вдруг почувствовал себя не шпионом, а преданным делу мира дипломатом, которого злые люди попытались скрутить в бараний рог. Посол Александр Солдатов, двинулся в Форин-офис с нотой протеста, её надлежало вручить новому министру, лейбористу Патрику Гордон-Уокеру. Он не испытывал радости: лейбористы только одержали победу на всеобщих выборах, и мы уповали на метеорический взлёт англо-советских отношений. А тут какая-то подозрительная вербовка в пивной! Едва посол сделал предельно серьёзное лицо, извлёк из портфеля меморандум и раскрыл рот, как Гордон-Уокер его прервал: – Извините, ваше превосходительство, у меня имеется кое-что для вас... Министр покопался у себя в письменном ящике и тоже вытащил бумагу, правда, зачитывать не стал, а любезно передал послу. Английский меморандум гласил, что второй секретарь посольства (это я, тот самый старлей, похожий то на Байрона, то на Черчилля) занимался деятельностью, несовместимой с дипломатическим статусом, и должен покинуть гостеприимный Альбион. Дата отъезда не указывалась, и министр между прочим заметил, что дело не будет предано гласности, зачем давать кость прессе, жаждавшей разрушить нежный англо-советский альянс? Англичане сдержали свои обещания, и вся эта история осталась в анналах спецслужб. Недавно Форин-офис традиционно опубликовал свою секретную переписку по «делу Любимова». Из неё видно, как тщательно дипломаты стремились предотвратить утечку по поводу высылки, как боялось новое лейбористское правительство подорвать англо-советские отношения. Джон Ле Карре, с которым я приятельствую и поныне, в то время служил в спецслужбах и заверил меня, что англичан раздражала моя активность и они решили меня профилактировать. Уже потом я думал: неужели контрразведка не могла сделать подход ко мне без помощи Винсента? Конечно, могла! В любом случае глупо использовать в таком грязном деле высокопоставленное лицо. А может, им стал известен наш план вербовки Винсента в Гастингсе? Как стало известно? Тогда я ещё не сталкивался с предателями и думал, что у них всё написано на роже, теперь я поумнел: значит, в нашей резидентуре сидел английский «крот», который и прочитал план? Вообще в 1960–1964 гг. в Лондоне было столько провалов, что только «крот» мог стоять за ними! Он так и не объявился публике. «Где вы теперь? Кто вам целует пальцы? Куда ушёл ваш китайчонок Ли?» Или сидите в подмосковном дачном посёлке КГБ, вещаете о патриотизме, и уже не хватает английской пенсии? Месяц блаженства и высылкаМы с женой начали медленно собирать чемоданы, горюя по поводу скандального отъезда. Но Центр неожиданно занял предельно агрессивную позицию: англичане – наглецы! Этот демарш был связан с постоянными призывами сократить советское посольство, мол, держитесь, товарищи, не сдавайтесь! Дата высылки героя не указана? И чудесно. Работу свернуть и ещё полгодика пожить в Лондоне им назло. И я начал по-настоящему вкушать Лондон – ведь когда вертишься в рабочей рутине, не замечаешь ни диковинных оранжерей в садах Кью, ни разгульного весёлого пения в пабе «Проспект Уитби», ни шума дубов у гольфовых площадок в Ричмонде... И так прошёл почти месяц. Но вдруг на приёме в нашем посольстве тогдашний шеф русского отдела Форин-офиса мистер Смит обратил свой лик к послу: – Сэр, а вон тот симпатичный молодой человек, который с таким аппетитом жуёт осетрину в углу... это случайно не мистер... который персона нон грата? – Вы угадали, сэр! – Но позвольте, разве вы не читали меморандум? Разве там не написано чёрным по белому, что он объявлен персоной нон грата и обязан покинуть Англию? – Но мы думали... там не указаны сроки... мы не думали... однако... Тут же на приёме посол поговорил с резидентом, и оба впали в суматошную панику: сейчас раздуют скандал в прессе, окончательно изгадят хрупкую англо-советскую дружбу – нельзя терять ни минуты! Началась свистопляска, нас упаковывали всей резидентурой, экстренно доставали картонные коробки, втискивали туда нажитое добро, не разрешали выходить в город, боясь провокаций, и уже через день энергично вывезли в Харвич и погрузили на корабль. Ла-Манш залился штормом, пассажиров тошнило, и палуба превратилась в скользкий и дурно пахнувший каток. «Летят на Харвич поезда. Туманные огни. Ах, пейте «Гиннесс», господа, А мы – на «Жигули!» – патриотично писал я на клочке бумаги, держа на постромке сына, рвущегося в блевотину. Правда, у моего любимого Джорджа Гордона Байрона намного лучше: «Плывём на Запад, Солнцу вслед, Покинув отчий край. Прощай до завтра, солнца свет, Британия, прощай!» В 1965 году Англию поразили две беды: изгнали старлея и умер сэр Уинстон Черчилль. ***Думаете, дело на этом закончилось? В Москве меня не покарали, напротив, обласкали и направили на курсы усовершенствования, а после этого направили заместителем резидента в Данию. Неожиданный развод уберёг меня от генерала (а мечтал!), потом несколько лет трудов в Москве, и в 1976 году новый бросок в Копенгаген уже в качестве резидента. Там я познакомился с первым секретарём посольства Великобритании Питером Дэвисом, он же тамошний резидент английской разведки, естественно, мы начали регулярно встречаться и прощупывать друг друга. Дело обычное. Он называл меня в шутку «генералом Дубельтом» (шеф жандармов в России, о нём ядовито писал Герцен), а я его – «полковником Лоуренсом», знаменитым аравийским вершителем судеб на Ближнем Востоке. Побывал у него в уютном домике с садом, усаженным рододендронами, и там подвергся интеллектуальной атаке его сына-старшеклассника: маленький негодяй начал экзаменовать меня на знание английской истории, я вертелся как уж на сковородке, мечась меж королями Генрихами и Эдуардами, малец положил меня на лопатки и поставил кол! Однажды мы мирно уплетали креветки в центральном ресторанчике, уже при входе я заметил фигуру в очках и с красным носом, нависшим над барной стойкой, вид у него был явно не датский. На выходе красноносый вылез из бара, неожиданно подошёл ко мне и, широко улыбаясь, протянул мне книгу о Тургеневе на английском языке, при этом поздравив меня с наступающим днём рождения. Я был изумлён сей наглостью и сразу вспомнил две альбионские хари, вербовавшие меня в Лондоне. Чёрт побери, какая наглость! И что это за дурацкая манера вербовать в паре?! Сделал неприступное лицо и молвил строго: «Я не принимаю подарков от незнакомцев!» Совсем недавно историк спецслужб Макинтайр в своей книге сообщил, что предатель Гордиевский, бывший у меня два года заместителем резидента, давал на меня наводку английской разведке, и даже со мной собиралось встретиться некое высокопоставленное лицо. Так оно встретилось! Проглядев справочники, я нашёл величайшее сходство красноносого с тогдашним шефом британской разведки Морисом Олдфилдом, его блестяще играет великий Алек Гиннесс в фильмах по романам Джона Ле Карре. Это некоторым образом подтверждает моё бурное объяснение с растерянным Питером после выхода из ресторана. «Что это за красноносого мудилу ты мне подсунул?! – возмущался я на аллеях парка, где находился наш кабак. – Что это за хамство?!» Питер же настаивал на том, что у красноносого нос совсем и не красный, что он трезвенник и большой начальник, а я мнителен и вообще бузотёр. Конечно, я тут же описал всю историю в шифровке в Москву, а наши встречи с Питером продолжались, пока он не отбыл в Норвегию. Прошло несколько лет, я развёлся, вылетел из разведки на литературную стезю, она оказалась заполненной отнюдь не благодушными Тургеневыми и любителями начинающих авторов Максимами Горькими, а весьма завистливыми, не шибко грамотными и даже злобными субчиками. Я пробивался сквозь отдел культуры ЦК КПСС, Министерства культуры СССР и РСФСР, однако когда мои пьесы (тогда я мнил себя Шекспиром) попадали в низы, то чувствовал социальную злобу к бывшему дипломату, она, видимо, свойственна интеллигенции, отрезанной тогда от заграницы. Пару пьес поставил, много писал в газете «Совершенно секретно», наконец опубликовал роман в пятимиллионном «Огоньке» и, как говорят, проснулся знаменитым! Кстати, это писателей не касается, это для попсы, а нам приходится утверждать себя каждый день, и всё равно редко кто узнаёт на улице и никто не дарит приготовленную утку или целый окорок (помнится, многих певцов подобными деликатесами баловали поклонницы). Короче, я уже полностью потерял свою ценность для иностранной разведки! Наступила перестройка, иностранные разведчики стали с нами брататься, наверху только и вещали о совместной борьбе свободной России и свободных США с терроризмом. Примаковская СВР содействовала совместному с иностранцами изданию книг о разведке с использованием секретных архивов. Я давал интервью, рассказывал о Киме Филби, с которым работал в Москве. Вскоре появилась книга о Филби симпатичного бывшего цэрэувца Хайдена Пика. Генерал Б. Соломатин, бывший заместитель начальника разведки, рассказывал об арестованном американском шифровальщике Уокере и его группе – вскоре об этом вышла книга Питера Эрли. Бывший начальник советской разведки Л. Шебаршин давал интервью в Лондоне и Москве, всё это было вроде в порядке вещей. Меня пригласили в Штаты, я рассказывал о новой России в Джорджтаунском университете, что в Вашингтоне, там лучшая в мире библиотека о шпионаже и вообще там толпы цэрэувцев из штаб-квартиры в Лэнгли, аналогичные же лекции в Колумбийском и Гарвардском университетах и даже в университете в далёкой Калифорнии, где, кстати, ко мне подкатился шеф местного ФБР. Его вопрос мне показался странным: кто я такой? И почему обо мне никто не сообщил? Представлялся я как советский разведчик (а как ещё?), ныне литератор, выступал с патриотических позиций (но не дубовых), что, конечно, казалось странным американцам, привыкшим к беглецам из КГБ, возносящим хулу на отечество. Откуда мне знать, почему не сообщили? Скорее всего, я находился в разработке ЦРУ, а оно в вечном конфликте с ФБР, отсюда и нежелание информировать о загадочном гастролёре-полковнике. Фэбээровца ответ вполне удовлетворил, однако он задал мне коварный вопрос: почему сотрудники военного атташата в Лос-Анджелесе, крутясь на калифорнийских автострадах, часто останавливаются, писают и какают на обочинах? Не часть ли это тонкой разведоперации? Я, разумеется, уклонился от этого вопроса, хотя про себя подумал, что ГРУ рекрутирует слишком много ребят из военных гарнизонов, а народ там бесхитростный и любит природу. В Москве обычная окололитературная суета, Ельцин на коне, внутренние органы контрразведки в болезненных перетрясках и владычествуют приближённые президента, его охранники Коржаков и Барсуков, о нас, бывших, вроде бы подзабыли, только западники теребят, деликатно просят заполнить белые пятна прошлого, а на самом деле прояснить некоторые «хвосты», которые могут вывести на ещё не выловленных агентов КГБ. Вдруг телефонный звонок, это американец Бейкер, известный мне как сотрудник резидентуры ЦРУ в Копенгагене, работавший под прикрытием атташе посольства. Он прибыл в Москву, оказывается, уже покинул ЦРУ и стал во главе оружейной фирмы. Приглашает на ланч в отель «Рэдиссон», что у Киевского вокзала, там излагает просьбу свести его с Коржаковым. Я только развожу от удивления руками, Коржакова я знать не знаю и вообще подобными делами не занимаюсь. Тогда он говорит: а не хотите ли вы работать консультантом на моей фирме? Звучит вполне интеллигентно, для многих, возможно, и лестно, но я человек старой формации, слабо петрящий в рынке, человек, испорченный службой. А у нас это называется вербовка! Очень надеюсь, что это была последняя попытка привлечь меня к плодотворному сотрудничеству… В разных государствах идет явно наблюдаемая жизнь, и еще есть интереснейшее закулисье держав. И разведчики, профессионалы, занятие которых всегда окружено ореолом тайны, играют здесь не последнюю скрипку. Еще любопытные публикации, созвучные с темой, можно прочитать здесь:
|
