Каждому своё

Михаил Петрович родился в Иркутске, здесь окончил школу, и потянула его романтика: до службы в армии на Дальнем Востоке успел потрудиться на БАМе, потом ездил по другим стройкам, заочно получил высшее техническое образование. Вернувшись в Иркутск, старался работать там, где можно было освободить лето для путешествий... Пару лет назад перебрался к Байкалу, обитает на даче недалеко от Слюдянки, ходит в лес, в горы, жизнью такой доволен и регулярно шлёт «эмэмэски» с видами природы друзьям ­иркутянам.

Было это лет тридцать назад, даже и поболее. Окончив институт, я почитал себя очень грамотным и культурным человеком, мог даже к месту вставить в разговор какое­нибудь мудрое латинское выражение, типа suum quique, что в переводе на русский означает «каждому своё». И вот с таким­то багажом понесло меня на железную дорогу – грузить уголь в пассажирские вагоны. До меня на это место только «ссыльных» отправляли: проштрафился проводник или слесарь – банку в руки (железная такая коробка на 15­20 килограммов чёрного золота), и по вагонам.

Вдоль состава машина идёт с угольком, две женщины с не­оконченным начальным образованием его лопатами в эти самые банки забрасывают и мне подают. А когда на улице мороз под сорок, этим дамам (замечательные, кстати, бабушки были, до сих пор их с большой любовью вспоминаю), чем я быстрее по вагонам бегаю, тем меньше мёрзнуть приходится. Вот я и бегал...

Бегу как­то через вагон, засыпав очередные 20 банок в угольные карманы рабочего тамбура, и вдруг – препятствие! Да такое, что мне, культурному и весьма ещё молодому, да к тому же стеснительному человеку, оно показалось просто непреодолимым. Как бы это поделикатнее описать то, что предстало моему, ещё незасаленному телеэротикой взору?! Даже не знаю... Раньше и читатель ведь был не настолько испорчен свободой нравов. Скажем, когда звучала песенка из мультфильма «Голубой щенок»: «Голубой, голубой, не хотим играть с тобой!» – никому ничего такого дурного в голову не приходило.

А сейчас даже дети, вместо того чтобы сопереживать несчастному щенку, ржут по­ чёрному над его, как им кажется, нетрадиционной окраской.

Ну да ладно, сказал А, нужно говорить и Б. В общем, тот тамбур, где туалет находится, оказался перегорожен очень даже впечатляющей, э­э, тазовой частью уборщицы. При этом голова и руки, в которых, нужно полагать, была половая тряпка, находились в туалете, за пределами моей видимости, а видимая часть туловища, понимаешь ли, весьма ритмично покачивалась в такт, пойми меня правильно, производимой работе.

В общем, зрелище не для примерного гражданина СССР, в котором, как отважно заявила по телемосту всей Америке другая примерная гражданка, секса вообще не было. Поэтому я, естественно, ничего плохого не подумал, просто несколько взволновался от того, что мои­то женщины на улице мёрзнут, а я тут, можно сказать, вспотел от жары и продолжаю стоять, как предатель общих интересов.

А со стороны глянуть на эту ситуацию? Тут, понимаешь ли, женщина в обтягивающем трико делом занята, а я – чем занимаюсь? Вот то­то и оно. Поэтому, не дожидаясь свидетелей, я решил культурно разрешить ситуацию.

– Извините, пожалуйста, – начал я издалека, то есть не высовываясь в тамбур, – не могли бы Вы немного посторониться, поскольку мне нужно пройти в соседний вагон?

Ответа не последовало. Ритмические движения продолжались без паузы. Выждав несколько секунд, я продолжил немного громче:

– Простите, но мне действительно очень нужно пройти в соседний вагон. Я бы не стал Вас беспокоить, но там женщины на машине мёрзнут...

Движения прекратились на секунду, однако снова возобновились без ответа.

Я выждал ещё немного и наконец рискнул просунуть голову в тамбур:

– Будьте так добры, посторонитесь, пожалуйста, ну хоть чуть­чуть. Простите, но мне бы очень не хотелось толкнуть Вас ненароком.

Женщина опять на секунду замерла и, как мне показалось, даже немного повернула голову в мою сторону. Однако не выпрямилась и не подвинулась. В этот момент по коридорчику стремительно приблизился стекольщик Санька. В отличие от меня он активно пользовался самой эмоциональной частью народного языка.

– Ты чего тут, так­растак, стоишь, проход загораживаешь?!

– Да вот... – я посторонился, открывая его взору озадачившую меня картину. – Прошу пропустить, а она то ли не слышит, то ли... А мне как­то неудобно настаивать.

– Ага, – Санька протиснулся к тамбуру со своим инструментальным ящиком и с размаху припечатал ладонь к тому месту, которое меня так смущало.

– Тамарка, так­перетак, раз­этак, и вот так! Ты чего Миху не пропускаешь, так­перетак?!

И в нескольких образных выражениях Санька обрисовал перспективу возможного развития событий, если дама не поторопится изменить положение своего тела.

Меня бросило в краску.

Женщина быстро выпрямилась, оказавшись довольно­таки молодой и симпатичной особой, в которой я к тому же узнал вчерашнюю соседку по столику в столовой.

Я покраснел ещё больше. Должен признаться, что за тем обедом я не совсем прилично загляделся на плавные движения её красивых рук, и даже решил про себя, что она наверняка занимается музыкой. Сейчас Тамара сжимала в музыкальной руке мокрую тряпку и переводила тёмные глаза с меня на Саньку.

«Кажется, он получит тряпкой по морде», – подумал я и отступил на шаг, чтобы до меня не долетели туалетные брызги.

– Так бы сразу и сказали, – как­то загадочно усмехнулась уборщица, – а то: извините, простите, разрешите... Пойди пойми, что у человека на уме!

Обалдев от такой реплики, я проскочил вслед за Санькой. И до сих пор не знаю, показалось мне это или так и было, но, по­моему, Тамара всё­таки шлёпнула меня тряпкой по мягкому месту и бросила вслед: «suum quique».

• Расскажите об этом своим друзьям!