Хмельное братство демонстраций

Представлять известного предпринимателя, члена Союза писателей России, мецената, коллекционера и галерейщика, Почётного гражданина города Иркутска и. т.д., и т.д. – Виктора Владимировича Бронштейна – только время тратить. А вот две его недавно вышедшие книги стихов и прозы: «Сокровенное» и «Переплёт» – ещё не так известны, как их автор, хотя проза успела принести ему «Серебряного Витязя» за публицистику на VIII Международном славянском литературном форуме «Золотой витязь». По данному поводу в «Моих годах» было опубликовано интервью с В.В. Бронштейном, так что для постоянных читателей газеты это не новость.

Книга стихов «Сокровенное» представляет собой по сути томик избранного, а «Переплёт» – уже третья мемуарно-публицистического плана книга специалиста в области экономической социологии с учёной степенью, в которых он прослеживает не только собственную судьбу, но и судьбу российского бизнеса со всеми немалыми проблемами. Ещё более интересной для чтения делают его прозу размышления на темы истории, психологии, религии, любви и семейных отношений.

Очерк из книги «Переплёт»

Одной из моих главных задач в должности начальника цеха была борьба с пьянством. Выпивох, грешащих на работе, разбирали на мастерских участках, прорабатывали на ежедневных так называемых «штабах трудовой вахты», где подводились итоги социалистического соревнования в кабинете начальника цеха, а уж совсем зарвавшихся судили на товарищеских судах, иногда принимая решение об увольнении. Но работников, особенно квалифицированных, хронически не хватало, и самые жёсткие меры практически не применялись. Наряду с рабочими иногда, к счастью, не очень часто, разбирали мастеров и инженеров. По признанию пьющего персонала, мощное административное давление с материальными наказаниями, позором и угрозами увольнения было весьма эффективно. Грешили выпивкой на предприятии и некоторые «воспитатели». В конце месяца, когда сутками штурмовали план, особо популярными становились кабинеты немногих начальников аппаратурных цехов, получающих технологический чистый спирт для ухода за аппаратурой. Ночью, перед тем как вздремнуть несколько часов в кабинете, многие коллеги заходили на угощение. У меня же было железное правило: на работе не выпивать, да и от прочих заводских начальников я отличался лет на двадцать, так что в их компанию меня особо и не тянуло.

Но роль слишком правильного руководителя-коммуниста не способствовала бы моему авторитету в цехе и успешной работе. Уважали тех, кто хоть иногда мог быть своим парнем. Неформальное общение помогало лучше узнать и понять тех, кем руководишь. Такой отдушиной, когда я разрешал себе выпить с подчинёнными и даже с наиболее значимыми рабочими, были обязательные демонстрации, посвящённые Первомаю и Дню Октябрьской революции.

Участие в демонстрациях, так же, как и организация сельхозработ, было делом политическим и свидетельствовало об уровне профпригодности руководителя. Явка всех коммунистов, особенно руководящего состава, была строго обязательна. Не придёшь – потеряешь авторитет, а то и должность. Количество вышедших на праздничное шествие работников свидетельствовало об уровне организационной работы в цехе и об авторитете руководителей примерно так же, как сегодня результаты выборов единороссов во все представительные органы власти свидетельствуют о мере управленческого таланта мэра и губернатора. Так же и количество людей, «выходящих» на работу в выходной день, являлось мерилом авторитета руководителей. Почти во всех цехах, особенно в моём, где громыхали прессы и сверкала сварка, людей действительно хронически не хватало. Но сверхурочную явку организовывали с избытком ещё и для того, чтобы показать дирекции трудности с кадрами. Был ли от субботних работ большой прок – сказать трудно. Работали, как правило, до обеда, а дальше многие шли в ближайший гастроном и, к неудовольствию жён, долго не расходились. Некоторые рисковали и проносили за пазухой выпивку на завод в бутылках, а то и в грелках. А уж уединиться в многочисленных заводских закутках и выпить или же незаметно разлить в столовой было, как спорт: рискованно и азартно. Да и начальники в субботу были лояльней. Нам нужна была массовость любой ценой, отсюда и снисходительность. Но до выпивки с рабочими на предприятии дело не доходило ни у кого из известных мне руководителей. Иное дело демонстрации, которые в социалистическую эпоху обязательно проходили во всех городах и деревнях Советского Союза два раза в год – первого мая и седьмого ноября. Более задорного систематического мероприятия в заводской жизни, пожалуй, не было. Не могли конкурировать с демонстрациями даже новогодние вечера, так как их устраивали не все коллективы и далеко не каждый год. На демонстрации, как и на новогодние празднования, часть денег правдами и неправдами «коробчилась» из профсоюзного фонда, и шли они исключительно на выпивку и на закуску. Не зря праздник Первого мая произрастает из дореволюционных маёвок рабочих с застольями и с выездами на природу. Седьмого ноября отмечался день рождения Октября, то есть Великой Октябрьской социалистической революции, в ходе которой был уничтожен, наряду с аристократией, наш брат – класс промышленных собственников и купцов.

Сбор заводчан на демонстрации проходил не около нашего родного предприятия, именуемого «Завод радио­приёмников имени 50­летия СССР», а несколько ближе к центру города, около заводского общежития. От него до площади было семь километров, но с учётом как всегда плохо спланированного графика сбора, движения и пересечения колонн различных организаций, наши километры растягивались приблизительно на три-четыре часа. Вот этот-то поход и превращался в «моцион-банкет» с общением по душам. Поскольку из года в год путь заводчан на парад практически не менялся, то у каждого из цехов были свои особые точки праздничных возлияний. Изредка, когда сильно повезёт, небольшие группы забегали погреться и пропустить по маленькой к кому-то в квартиру по ходу следования. Обычно же для выпивки использовались небольшие скверики, детские сады, иногда и просто большие дворы со скамейками, ещё реже – подъезды. Подготовка к шествию никогда не пускалась на самотёк, коллективы различных отделов, а также бюро и мастерских участков заранее распределяли, кто что сможет добыть и принести. Особым шиком было иметь дефицитный в ту пору байкальский омуль, не говоря уж про омулёвую икру. Обязательно присутствовал среди небогатых закусок холодец или, как его ещё называли, студень, маринад, бутерброды с маслом, а иногда и с колбасой, и другие «деликатесы» эпохи пустых полок и унизительных, выдаваемых в домоуправлении, талонов. В ту пору даже талоны отоварить было не просто. Ходила такая шутка: «Бутерброд 90­х годов – снизу кусок хлеба, а сверху – талон на колбасу, а бутерброд 2000 года – сверху талон на колбасу, а снизу – талон на хлеб».

Вообще, время было странное, в магазинах было почти пусто, чего не скажешь о домашних холодильниках с залежалым богатством. Процветал так называемый блат, торговля с заднего хода. Знали бы первые марксисты, которые тайно с риском для свободы собирались на конспиративных квартирах, что их опыт конспирации будет широко использован в магазинах «светлого будущего», за которое они готовы были отдавать и отдавали свои, но ещё чаще чужие жизни. Их классовые враги спустя годы будут жить по-человечески в окружении изобильных полок. В большой чести в пору демонстраций были деревенские родственники, а также добытчики: охотники и рыболовы.

В общем, время было нескучное. Жили не богато, но никого это особенно не расстраивало. Все были при деле, и поводов для радости было больше, и ощущение очередных побед чаще согревало душу, расцвечивало повседневную жизнь яркими красками и укрепляло отношения между людьми. Если когда-то, в пору моего раннем детства, людей сближали общий двор и взаимопомощь, например, с заготовкой дров или льда для общего ледника, заменявшего холодильники, то в 70­х, 80­х годах погоня за дефицитом по принципу «ты мне – я тебе» также вырабатывала чувство локтя.

К демонстрациям готовились даже дети. Мы копили деньги на «Ленинградское», по 22 копейки, мороженое в шоколадной глазури, которое продавали только по праздникам. Не забуду, как лет в 11­12 «спустил» на мороженое все свои немалые накопления. От пяти съеденных порций разыгралась у меня нешуточная ангина. А взрослые копили продукты, чтобы от души накрыть стол дома и не забыть про демонстрацию.

И вот наступал долгожданный для актива цеха день истинной демократии и единения рабочего класса, трудовой интеллигенции и вождей государства. Последние присутствовали в каждой весёлой компании в виде бесчисленных транспарантов с портретами членов Политбюро ЦК КПСС. Вместе с радостно выпиваемой в майской утренней прохладе или в ноябрьские морозцы водкой впитывались фамилии и образы кремлёвских небожителей и долгожителей, которые, может быть, благодаря именно этому неформальному общению не вызывали в народе особого раздражения. Ещё бы, ведь они во время возлияния были практически рядом с нами, но не требовали ни закуски, ни водки. Особо ценились на демонстрациях гармонисты и баянисты, хотя, в отличие от «неприхотливых» вождей, на данном пиршестве они имели гастрономические привилегии. Где музыка – там лилась от хорошо взбодрённой души песня, а ноги сами шли в пляс, и радуя, и согревая своих владельцев. Отличительной чертой той безэлектронной эпохи были вырывающиеся из колонн, а к вечеру из окон тесных квартир на вселенский простор не асфальтированных зелёных улиц песни.

Несколько раз в бытность мою начальником цеха устраивал я и летние выезды-выходы на речку Кая недалеко от завода. Это был радостный день без вечеровок, да ещё и сокращённый на час, а то и на два по согласованию с заместителем директора по производству.

Добирались до места кто как мог. Но с особым почётом на заводской дежурной машине доставлялись зажаренный в термическом отделении кем-то добытый барашек, выпивка и начальство во главе со всё тем же заместителем директора. Дежурная машина, ехать на которой было престижно, представляла собой отечественный грузовик с брезентовым тентом или же со специальной пассажирской будкой, изготавливаемой заключёнными в ангарской зоне.

Как-то один мастер, живущий по соседству с рекой, соригинальничал. Он прикатил на наш торжественный сбор на лошади с телегой, которая в конце мероприятия вошла в историю не только нашего отдыха, но, пожалуй, и города. Когда не в меру хмельное братание цехового коллектива близилось к завершению, я и замдиректора приняли смелое решение – добраться на телеге до ресторана в центре города. Сказано-сделано, и мы, не торопясь, под покровом сгустившихся сумерек въехали в центр города. При подъезде к ресторану столь странного экипажа с песнями, с изрядно подвыпившим замдиректора оборонного предприятия, с начальником крупного цеха и мастером в роли кучера, нашей компанией заинтересовалась милиция и чуть не пересадила в свой, сравнительно быстроходный уазик. Неизвестно, чем бы закончилось дело, не подоспей начальник этого патруля. В нём мы с затаённой, чтоб не испортить дело, радостью узнали одного из бывших мастеров моего цеха, и инцидент, как говорится, был «исперчен». В ресторан мы, хоть с трудом, но попали. Уверен, что наше экзотическое путешествие в 70­х годах было последним конным выездом пассажиров в увеселительное заведение. И на нём захлопнулась многовековая история экологически чистого конно-пассажирского транспорта родного города, который отныне переселился в наши воспоминания и на страницы этого очерка.

Из книги «Сокровенное»

Зрелость

Ю.Е.Кореневу

Ручей, родившийся в горах,

Играет, плещется, резвится,

Но, став потоком, сеет страх,

Преграды истирая в прах,

В хмельном восторге веселится.

В ущелье властвуя один,

Он скалам-девам ножки моет.

Порой послушный паладин,

Порой коварный властелин,

Весной с ума он в буйстве сходит.

Но недолга его весна,

И ласка гор не бесконечна.

В пути равнинном больше сна,

Там осень, празднично красна,

Привет листвою шлёт сердечно.

Но я не стану свой задор,

Что призывает шумно биться,

Смирять, как воды древних гор,

Чтоб, обустроив дом и двор,

Равнинной скукой насладиться.

24 июля 2010 г.

***

Не до страшных сомнений вселенских,

Когда за полночь лесом бредёшь

И в дали от огней деревенских

Зверя, птицу ль нежданно вспугнёшь,

Или свист вдруг пронзительный

слышишь.

Ох, не надо во тьме никого...

А к утру, когда на люди выйдешь,

То-то на сердце станет легко!

5 августа 2011 г.

***

Я недавно разбрасывал годы,

Как Онегин наследство отца,

Как царёк самозваный – заводы,

Думал, нет у владений конца.

Ныне день отрываю от сердца,

Как последний червонец купец.

Жизнь, играй своё дивное скерцо,

Дирижируй подольше, Творец.

11 ноября 2012 г.

• Расскажите об этом своим друзьям!