- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Жертва домашнего насилия – она же убийца: как так получилось? |
| По инф. polit.ru |
| 18 Сентября 2023 г. |
|
Что толкает человека на преступление? Можно ли это предотвратить? Можно ли изменить психологию преступника? Такими вопросами задается в своей книге «Преступный разум. Судебный психиатр о маньяках, психопатах, убийцах и природе насилия» профессор Ливерпульского университета Тадж Нейтан. Профессор предлагает по-другому взглянуть на людей, скрытых за ярлыками «психопат», «серийный убийца» и «сексуальный преступник».
Предлагаем прочитать фрагмент одной из глав книги, посвященной жертвам семейного насилия. Дело Сары Торнтон было одним из трех дел о домашнем насилии в 1990-е гг., когда защита заявила о спровоцированном насилии. Киранджит Ахлувалиа десять лет терпела физическое и сексуальное насилие со стороны мужа, после чего положила этому конец. После очередной агрессии с его стороны она его подожгла. Он скончался позже от полученных травм. Судья внушил присяжным, что в глазах закона провокация — это действие, которое вызывает у обвиняемого внезапную и временную потерю самоконтроля. Проблема для Киранджит заключалась в том, что она решилась на свой поступок только после того, как муж уснул. Присяжные признали ее виновной в убийстве. У семнадцатилетней Эммы Хамфрис были отношения с мужчиной тридцати трех лет, который над ней издевался. Однажды ночью она сидела на верхнем этаже с двумя ножами, уже нанеся себе раны. Когда она услышала приближение своего партнера, то поняла: надо, как обычно это бывало, ждать изнасилования, избиения или того и другого вместе. Он стал смеяться над ней из-за порезов, и она набросилась на него с ножом. Применив закон, действовавший в то время, судья указал присяжным, что они должны игнорировать показания психиатра о ее психической уязвимости. Ее признали виновной в убийстве. В конце концов было признано, что в законодательство следует внести исправления, и в 2010 г. провокация как средство правовой защиты в законодательстве Англии и Уэльса была отменена раз и навсегда. Ее заменили защитой вследствие потери контроля. Эта защита стала доступна женщинам, которые неоднократно становились жертвами своего партнера, даже если окончательная потеря контроля не была немедленной реакцией на провокацию. Это позволило расценивать страх перед насилием, а не только сам акт провокации как спусковой механизм для потери контроля. Концепция синдрома избитой женщины, возможно, придала медицинскую легитимность аргументам в пользу пересмотра закона в отношении подвергшихся побоям женщин, которые убивают мужей. Правда, она не особенно полезна, когда речь идет о вопросах, поставленных судом в таком случае, как дело Мишель. Как и многие психиатрические диагнозы, синдром избитой женщины описывает, но не объясняет. Это знак, что психологическое состояние Мишель часто встречается среди жертв домашнего насилия, но сам по себе такой диагноз не объясняет, как конкретные отношения между Мишель и Питом привели к проблемам, которые сейчас рассматриваются в семейном суде. Клинический диагноз может указать общее направление терапии, но не возможные решения в конкретном случае. По моему опыту, всегда важнее разобраться, что происходит в голове у человека — точнее, в головах обоих. В ходе экспериментов, которые в современном понимании кажутся жестокими, в 1960-е гг. группа американских исследователей изучала поведение собак, ранее приученных ассоциировать звук с ударом током. Гипотеза заключалась в следующем: усвоив эту ассоциацию, собаки быстрее должны понять, что можно избежать удара током от пола в одной части ящика, если перепрыгнуть через низкий барьер в другую его часть. Но возникла неожиданная проблема. Вместо того чтобы перепрыгнуть через барьер и избежать удара током, собаки часто оставались на месте и ждали, когда это произойдет. Американский психолог Мартин Селигман попытался понять этот феномен. В то время считалось, что обучение включает в себя классический условный рефлекс, продемонстрированный Павловым, который приучил собаку выделять слюну на звон колокольчика, неоднократно связывая этот звон с едой. Селигман указал на более важную роль психических процессов и выдвинул теорию выученной беспомощности, согласно которой собаки усвоили, что не могут контролировать происходящее. Теорию взяли на вооружение исследователи, которые занимались женщинами, подвергшимися насилию. Если синдром избитой женщины описывает последствия насилия (которое может иметь место в любых отношениях с интимным партнером), то выученная беспомощность — это попытка объяснить состояние ума подвергшейся насилию женщины. Здесь речь идет о ментальном процессе, который, как утверждается, лежит в основе поведения. Как концепция выученная беспомощность не лишена изъянов. Она сводит домашнее насилие к простым алгоритмам обучения. Она не может объяснить рассказ Мишель о ее чувствах. Мишель заявляла, что не перестала любить Пита. Даже теперь, когда, глядя на их отношения со стороны, она яснее увидела его прежнюю жестокость, Мишель все еще любила его. Такая откровенность могла еще больше опорочить ее в глазах социальных работников и суда. Согласно модели конкурирующих приоритетов, ее чувства к Питу по-прежнему были для нее приоритетными. Она пыталась заверить меня, что не нарушит из-за этих чувств обещания и не сойдется с Питом. Она признала, что риск для детей слишком велик, но я не знал, насколько можно полагаться на ее слова. Возможно, они были искренними, но Мишель и раньше им не следовала. Как и большинство родителей на беседе со мной, проводимой для суда по семейным делам, Мишель не смогла остаться сдержанной, какой была в начале встречи. Некоторые, как и Мишель, переходят к третьей фазе — открыто пытаются осмыслить противоречивый выбор, который они сделали. Ответы Мишель перемежались спонтанными размышлениями о том, что ее решения неразумны. «Я не понимаю», «Зачем матери подвергать такому своих детей?», «Это кажется безумием, даже мне», «Хотела бы я все это понять». Ее интерес был основанием для осторожного оптимизма. И хотя она так и не нашла внятного объяснения, мой прогноз не изменился, я воспринял это как положительный признак, что она больше не склонна возвращаться к выдуманным рациональным объяснениям. Каждый из нас управляется с целым набором разных побуждений, которые иногда конкурируют друг с другом. Трагедия Мишель заключалась в том, что два глубоко укоренившихся побуждения, которые обычно действуют согласованно, противоречили друг другу. Ее любовь к мужчине, склонному к насилию, означала, что стремление к близости оказалось противопоставлено материнской любви к детям. Вместо того чтобы устранить конфликт, раз и навсегда оставив Пита, Мишель изменила взгляд на реальность, чтобы уменьшить ощущение конфликта, и это позволило ей продолжить отношения. Когда Пит впервые назвал ее толстой, Мишель не могла понять, что это начало его будущего поведения: до этого он казался внимательным и любящим. Когда они впервые встретились, она мгновенно ощутила связь с ним. Он заставил ее почувствовать себя особенной. Они были родственными душами. Почему она должна отказываться от этого из-за одной неприятной фразы? Первые несколько месяцев она воспринимала каждое жестокое оскорбление по отдельности. Из-за отчаянного желания наладить отношения ей потребовалось время, чтобы распознать закономерность. Она также не заметила, как постепенно ухудшалось ее отношение к самой себе. К тому времени, когда поведение Пита стало невозможно игнорировать, Мишель уже считала, что заслужила критику. Теперь ей казалось, что унижения были заслуженными. В этих отношениях самоощущение Мишель было перенастроено таким образом, чтобы нейтрализовать противоречие между тягой к Питу и страхом перед ним. Это была попытка психологического выживания в полном угроз окружении. Но в результате она закрепила свою зависимость от Пита. С ее позиции девальвированной самооценки перспектива быть нелюбимой, а значит, вечно одинокой казалась более реалистичной. Попав в этот разрушительный цикл, она не могла принять решение, объективно оценив ожидаемые результаты. Как и у всех нас, на принятие решений влияли чувства, возникающие рефлекторно, а не вследствие рациональных размышлений. Только в этом сценарии определенные эмоции, такие как сомнения, чувство собственной никчемности и страх, затмевали все остальное. Будучи эмоционально зависимой от Пита, Мишель искаженно оценивала риск для детей, которые оказывались свидетелями насилия. Ей хватало обещаний мужа, что это не повторится, какими бы нереальными эти обещания ни были: ей так хотелось в них верить. Теперь противоречия в жизни Мишель стали понятнее, но я знал, что это еще не вся картина. Говоря о том, как начались унизительные насмешки Пита, она заметила: «Это не было неожиданностью». Может быть, она задним числом разобралась, что с этим что-то не так? Нет, уточнила она, дело было в том, что его поведение каким-то «странным образом» казалось знакомым. Как и в случае с синдромом избитой женщины или объяснением выученной беспомощности, до этого момента я ограничивался исследованием ее семейных отношений. Но еще не рассматривал прошлое, которое Мишель принесла с собой в новую семью. Как я знаю, женщины, подвергающиеся домашнему насилию, часто привлекают внимание других жестоких мужчин. Я поинтересовался, были ли у нее ранее проблемы такого рода. Она ответила, что до Пита у нее не было «нормальных» отношений. До этого она жила дома с родителями. Жизнь была, по ее словам, благополучной. Я копнул глубже. Вспоминая родителей, она сказала: «Они слишком меня опекали». Мне нужно было узнать, что скрывается за этими словами. — Как вы жили дома? — Обычно... Но родители боялись за меня. Я не ходила к друзьям. Никогда не ночевала у подруг... Иногда мы уезжали на каникулы... Ничего особенного... Школа была хорошая. — У вас были друзья? — Да, в первой школе у нас была компания. Не разлей вода. — А вне школы вы встречались? — Очень редко. — А когда вы перешли в старшую школу? — Компания распалась. Вообще-то, это я ее покинула. — Вот как? — Да, я не могла общаться, как другие... Мой отец был довольно строгим. Манера, с которой Мишель рассказывала мне о своем детстве, показалась уже знакомой. Я отметил параллели, которые наблюдал в начале разговора о Пите. Говоря о детстве, она предлагала объяснения, больше похожие на оправдания. На этом этапе я не знал, выходят ли ее детские проблемы за рамки чрезмерной опеки со стороны любящих родителей. Если да, то трудно сказать, прибегла ли она к такой защитной реакции только для нашей беседы или это давняя практика. Мне следовало быть особенно осторожным, пытаясь прорваться за старую линию обороны. Я занимался не терапией, а лишь экспертной оценкой, и, хотя стремился лучше понять Мишель, а это было в ее интересах, я не должен был вызвать у нее эмоции, с которыми она бы не справилась. — Расскажите о вашей матери. — Жалкий человек... Простите, нехорошо так говорить, но она всегда вставала на его сторону. И я больше злилась на нее, чем на отца. Она была совершенно бесхребетной. — Вставала на его сторону? Можете рассказать об этом подробней? — Отец был мерзким человеком. Говорил, что я ни на что не способна, но не давал мне возможности себя проявить. Когда его не было рядом, она говорила: «Не слушай своего отца», но, когда я вынуждена была слушать от него гадости, она помалкивала. Иногда даже кивала. Мне тошно об этом думать. — Мишель достала из сумки платок, чтобы промокнуть в глазах слезы. В остальном она сохраняла самообладание и продолжила: — Я ни на что не гожусь. Никто мной не заинтересуется. Я всегда буду одна. Вот что он говорил. А моя бесхребетная мать смотрела в пол. Как я могла доказать, на что способна, если даже не выходила из дома? Я храбрилась, но внутренне чувствовала себя пустым местом... Я любила школу, потому что там могла быть собой. Я любила друзей. Но и это у меня отняли. Это не друзья меня отвергли — я от них отвернулась. Я постоянно находила предлоги, почему не могу с ними встретиться. В конце концов они смирились. Я не назвала им настоящую причину. Я хорошо научилась врать. Думаю, я и сама поверила в свое вранье. — Похоже, теперь вы хорошо понимаете, что происходило в вашей семье. А в то время вы это понимали? — Я была ребенком! — Она попыталась скрыть свое раздражение. — Я ничего не знала. Мне казалось, что так и должно быть. Когда я уже хотел признать, что не стоило задавать такой вопрос, она напряглась, пытаясь вспомнить. — Они же были взрослые. У них были ответы. Я считала, что дело в моем поведении. Теперь понимаю, что не могла ничего изменить, но тогда... Ошибочно полагать, что мы воспринимаем жизнь только как серию событий. Нет, мы видим последствия, для которых должны существовать причины. Люди отточили процесс обнаружения причин и следствий. Мы не воспринимаем мир механически, когда одно действие является неизбежным следствием другого, подобно тому как шары на бильярдном столе отскакивают друг от друга, — мы наделяем других людей установками и намерениями, которые объясняют их действия. Как следствие, мы можем делать социальные прогнозы в отношении большего числа людей, чем наши ближайшие родичи на эволюционном древе, такие как шимпанзе, которые полагаются на непосредственный контакт для понимания членов своей группы. Ментальные техники, позволяющие представлять, что происходит в голове другого человека, и объяснять его поведение, сослужили нам хорошую службу — мы стали доминирующим видом. Однако, столкнувшись с эффектами, противоречащими нашим знаниям о мире, мы иногда придумываем ложные причины. Если бы юная Мишель отказалась считать, что родители лучше знают и понимают окружающий мир, ей пришлось бы полагаться только на себя. Каким образом Мишель сохраняла веру в то, что ее родители знают все на свете, в то время как ее отец постоянно твердил, какая она никчемная? Она стала искать причины в себе. Со временем привыкла перекладывать ответственность на себя, и у нее возникло устойчивое чувство вины. Повзрослев, она поняла, что не виновата в таком отношении родителей. Вспоминая свое состояние в то время, она осознавала, что альтернативные объяснения тогда не казались ей правильными, но когда она стала уже достаточно взрослой, чтобы это понять, ее представление о себе уже сформировалось. Мне было интересно, сумела ли она увидеть, насколько ее детство повлияло на отношения с Питом. — Напомните, когда вы познакомились с Питом. — Э-э-э... Мне было семнадцать или только что исполнилось восемнадцать... Он работал в местном почтовом отделении. Отец посылал меня за почтой. В те времена все было на бумаге. Мы уже говорили о работе ее отца. Он был геодезистом, примерно в сорок лет стал индивидуальным предпринимателем и проводил больше времени дома. Говоря о Пите, она сказала: — Он был старше меня... Мы болтали, когда была его смена. Я знала, что у него есть девушка, но тогда между нами ничего не было. Мне просто нравилось с кем-то разговаривать. Я чувствовала себя свободной. Никогда не забуду тот день, когда он пригласил меня на свидание. Он сказал, что бросил свою девушку и я ему очень нравлюсь... Несколько месяцев спустя кто-то мне сообщил, что на самом деле они не расстались. Не знаю, так ли это. Кто-то другой говорил, что это не он с ней порвал, а она его выгнала. Тогда мне было все равно. Я не обращала внимания на сплетни. Он был моим путем к спасению. Что угодно, лишь бы не дом. Она не хотела, чтобы Пит оказался таким. А как только все началось, всколыхнулись знакомые ожидания. Но кто здесь виновная сторона? Конечно, Пит эксплуатировал уязвимость Мишель. Понимал он причины ее уязвимости или нет, он, несомненно, знал, что его доминирование в отношениях основано на агрессии. Он наверняка видел дисбаланс сил и понимал: достаточно показать лишь крохи привязанности, чтобы удовлетворить стремление Мишель быть с ним или хотя бы не остаться в одиночестве. Обидчик не чаще, чем жертва, действует обдуманно. Он также находится под воздействием сильных разнонаправленных эмоций, не всегда осознанных. Когда Пит обещал прекратить избиения, он, вероятно, искренне верил в свои слова. Работая с людьми, склонными к домашнему насилию, я часто обнаруживаю, что они пытаются доминировать из страха оказаться нелюбимыми и одинокими. К сожалению, противоречивые эмоции, терзающие каждого члена пары, часто резонируют и связывают их в полном насилия браке. Примерно через полгода после написания отчета пришло письмо от адвоката. Дело было завершено, и она хотела сообщить о результатах. Мишель сдержала обещание держаться подальше от Пита и стала с меньшим подозрением относиться к социальным службам, но ее пьянство усилилось. В результате социальные работники не решились вернуть ей детей. Читая это, я предположил, что Мишель пила в стремлении побороть влечение к Питу и выдержать чувство пустоты жизни без детей или партнера. Позже я узнал, что Мишель удалось полностью бросить пить. Постепенно она начала чаще встречаться с детьми, и все согласились, что дети могут проводить с матерью целый день, — хотя я так и не узнал, передали ли ей их обратно.
На нашем сайте читайте также:
|
