Тонкий рисунок на рисовом зернышке Евгении Липиной |
Алексей КОМАРОВ |
16 Июня 2023 г. |
Все, что в прошлом, уже случилось. Поправимо или нет – это про другое. Данность: было, произошло, стряслось. Человек ничего изменить не может, ему неподвластно. Там, где звучит реквием, другие законы. Вечный покой беспокоит только людскую память. Год назад не стало Евгении Липиной (в замужестве она Бархеева, но я по старой привычке говорю Липина). Помню, как Женя пришла в редакцию первый раз. Как все студенты – будущие журналисты. Открыла дверь, довольно робко представилась и сказала, как с крыши спрыгнула: «Дайте задание!» Сознаюсь, что эту просьбу я никогда не любил. Особенно в ее развернутом виде: «Дайте какое-нибудь задание!» Всем своим молодым коллегам – из всех получились прекрасные журналисты – я говорил, что темы лежат у них под ногами: надо рассмотреть, нагнуться и взять. Но в журналистике «любишь – не любишь» позиция неправильная. Задания будущим корреспондентам я все-таки давал, но не все с ними справлялись, и даже не все в редакцию возвращались. Женя вернулась буквально через день. С готовым текстом. То есть она думала, что он готов. А я в каждом студенческом тексте видел упущенные или неиспользованные возможности. Мы вместе просидели над репортажем в сто строк часа два. Кого другого такой подробный разбор мог испугать, но не ее – Евгения любила учиться взахлеб. Теперь я думаю, может быть, неспроста ее первый текст в газете «Труд – Байкал» был о необычном художнике: картины, о которых она пыталась рассказать, были нарисованы на… рисовых зернышках. Училась она пытливо и быстро. И уже скоро, несмотря на то, что Евгения еще была студенткой, мы работали вместе. Наверное, с тех пор ее профессиональной привычкой стало максимально попробовать – на зуб, на вкус, на излом – все, о чем предстояло писать. По заданию редакции она была помощником воспитателя в детском саду, продавала на рынке Иркутска сметану и творог, стирала и гладила белье в прачечной. Оказавшись в кабине паровоза, что неспешно шествовал из Слюдянки в Порт Байкал (само по себе уже приключение!), бралась за лопату, чтобы подбросить угля в топку… С особым усердием Евгения находила темы, связанные с местами, которые буряты считают священными. Выросшая в Усть-Орде, она с молоком матери впитала уважение к своим предкам и родственникам, традициям и обычаям бурят. Ее будоражила история горы Манхай. Древние легенды Аршана манили знакомиться с современниками, живущими у подножия Тункинских гольцов. А когда ее отправили в командировку на Шумакские источники – в самое сердце Саянских гор (на вертолете, не пешком), Жениному счастью не было предела. Ольхон будил в ее душе вопросы и давал силы. Ее любимый праздник – Сагаалган. Каждый год она поздравляла с наступлением Белого месяца меня, я – в ответ – ее. Словом, она вполне осознанно занялась этнической журналистикой и добилась на этом поприще заметных успехов. Уверен, что не случайно Евгения Липина темой своего диплома (который защитила на отлично в 2007 году) выбрала проблемы людей с ограниченными возможностями. В рецензии на ее работу прежде всего я оценил гражданское мужество автора. Она не просто изучала тему, а сама исследовала проблемы и писала о них правдиво и бескомпромиссно. Такое многого стоит, особенно в те времена, когда эти проблемы не пользовались спросом в прессе. Зато приобретенный в таких условиях авторский опыт становится бесценным. Тем, кто был знаком с Женей поверхностно, могло показаться, что она легко, даже беззаботно, порхает по жизни, сравнительно легко добиваясь успеха. Ой, нет. Скорее, было с точностью до наоборот. В детстве она рано осталась без отца. Не буду сейчас уделять этому внимания, но знаю, все ее дальнейшие успехи были созданы честным кропотливым трудом. В юности – на фоне неустроенного быта, материальных затруднений, переездов с квартиры на квартиру, постоянной заботы о самых близких. Зато каким счастьем светились ее глаза после того, как, побывав в музее «Мосфильма», она писала очерк про то, как снимают настоящее кино! Это удивительно, но в ней сочетались, дополняя друг друга, детская «взрослость» и взрослая «детскость»… Пришло время, когда в силу обстоятельств мы оба покинули газету «Труд – Байкал» и вынуждены были расстаться, но общение наше не прекратилось, а, напротив, стало глубже. Потом Женя… уехала в Улан-Удэ, к Степану. И добавить тут мне уже нечего. Разве что сказать, что мы все равно перезванивались, и она рассказывала про новую работу, про то, как растет новый дом, о том, что родился сын – назвали Андреем. С того момента он стал ее бесконечной любовью и заботой. Эти семейные хлопоты с маленьким человеком знакомы каждой семье. И если б она занималась только этим (а еще надо было и мужу помогать – строить дом), все бы поняли: творчество кончилось, но отнеслись к этому спокойно. Однако Евгения была из другого теста. Я все спрашивал: «Женя, что пишешь?» Она отвечала довольно уклончиво, мол, потом расскажу. А в 2013 году я получил от нее приглашение. На презентацию первой книги (никто тогда не сомневался, что она только первая): «Живые письма». И рассказ, который открывал повествование, вдруг отправил меня в собственное детство: я тоже стоял на крыше высоченной веранды в детском саду и глядел вниз, совсем как она. «Я стояла у самого края, смотрела сверху вниз и видела черную землю, примятую траву. И думала о том, что должна спрыгнуть с крыши вниз. Это было очень важно для меня – совершить этот прыжок с крыши сарая. Вы меня не понимаете, но это было очень важно для меня. Не было ничего важнее, ничего серьезнее. Я догадывалась, что если не спрыгну, то жить спокойно не смогу, вся жизнь пойдет наперекосяк, и в ней все будет совсем не так, как должно быть. Неправильно, в общем. А для того, чтобы было правильно, нужно прыгнуть». И всю жизнь, сколько я ее знал, Женя хотела ответить на вопрос «что я делаю и действительно ли это то, что мне нужно?» И отвечала: «Да». * * * …Чистый белый лист бумаги не гладок, хотя выглядит таковым. Там есть невидимые глазу впадинки и бугорки, ворсинки, различимые только через увеличительное стекло. В таком листе присутствует обаяние, которое может услышать только человек пишущий, который понимает, каким образом буквы в слове и строчке берутся за руки. По-настоящему гладок лист глянцевой бумаги. Но он не вызывает ответного чувства. Он годится для юбилеев и празднеств, дипломов и грамот. Тексты Жени Липиной были похожи на листы, вырванные из школьных тетрадок, из блокнотов, взятые из почтовых наборов (в прежние времена, когда люди писали друг другу письма, продавались такие наборы для эпистолярного жанра: конверты и бумага, оформленные в одном стиле). Это были живые картины на рисовых зернышках уходящих дней. А потом случилось то, что называется страшным словом. Женя попала в больницу. И Степан возил ее из Улан-Удэ в Ангарск, где ее лечили. А потом их семья была вынуждена переехать к родным в Усть-Орду, потому что из Усть-Ордынского было гораздо ближе до Ангарска, куда требовалось приезжать очень часто на бесконечные обследования и сеансы химиотерапии. Случались короткие улучшения здоровья. Тогда Женя могла написать: «Вот усть-ордынские пейзажи – это очень хорошо. Небо, поля, и ничего лишнего. Ничего, кроме простора, воздуха и красоты. То, что нужно. Всегда». А потом вдруг ничего не помогало, становилось хуже, и она звонила мне и жаловалась, что опять ей страшно. Она очень мужественно переносила болезнь: об этом не знали ни близкие, ни друзья – только семья. А с меня она взяла слово, что я никому ничего не скажу. И я ей просто напоминал, что скоро весна и пора готовить грядки и сажать огород. Или о том, что скоро покраснеет земляника – а она очень любила ее собирать. В одном из очерков (про Кругобайкальскую железную дорогу) она писала, что оставила за спиной сияющий мраморный вокзал в Слюдянке и пошла к Байкалу: посмотреть, какой он ночью. И на берегу услышала: «Волны, догоняя одна другую, бьют в стену, которая не дает им бежать дальше. Здесь время остановилось. О том, какой сейчас год, век, не думалось. Было ясно, что все приходит и уходит, а волны, бьющиеся у самых ног, были давно, еще 25 миллионов лет назад, есть сейчас и будут после нас». Несколько лет Женя преодолевала болезнь с помощью врачей, мужа Степана и сына Андрея. * * * Твердое разрушится, острое затупится, – утверждали древние китайские мыслители. Я не уверен, что Женя успела познакомиться с их философией, да мы и не говорили об этом. Но интуитивно она поступала так же разумно: не принимала поспешности, часто довольствовалась малым, не любила всякой искусственности в отношениях, выбирая сторону честности, а в основу всего добавляла сдержанность. Было похоже, что за образец она принимала небо и землю, не упуская из виду ни малого, ни великого, ни тонкого, ни грубого. Словом, стихии «инь» и «янь» находились у нее в положенном равновесии и согласии, солнце и луна всегда светили в положенное время, а времена года исправно сменяли и дополняли друг друга. Надо ли говорить, что сердце мое плачет…
|
|
|