Природа – творение божие |
Анатолий БАЙБОРОДИН, член Союза писателей России,главный редактор журнала «Сибирь» |
20 Июля 2019 г. |
О светло светлая и украсно украшена земля Руськая! И многими красотами удивлена еси: озеры многими удивлена еси, реками и кладязьми месточестными, горами, крутыми холмами, высокими дубровами, чистыми полями, дивными зверьми, различными птицами... Всего еси исполнена земля Руськая, о правоверная вера христианская! Слово о земле Русской
Слышу: болото и вижу заболоченные озёра в родимом краю; слышу: болото и в памяти всплывает рубцовский стих: «Тина кругом и болотина / Там, где купаться любил. / Милая моя родина, / Я ничего не забыл...»; слышу: болото и воображаю людей тупых, ленивых и сонливых – заплесневелых, заболоченных, что напоминают водяных из крестьянских быличек. Мрачная славушка витает над болотами, что в народе зовут и калтусами, хотя, разобраться, болото же природе не враг, а друг, ежели заболоченные долины поят реки в их руслах, коли в заболоченных озёрушках живёт и кормится уйма птиц, ежели болотами, словно лёгкими, дышит мать-сыра-земля. Добрый кулик своё болото хвалит... Речено широко, иносказательно о добром жителе земли, что хвалит малую родину, кою Бог дал в речной долине Ивану, в тайге Степану, в степи Емельяну, но я ведаю писателя, что воспел в сочинениях натуральные болота. Воспел, ибо вырос возле живых болот, прозванных иркутянами Птичья гавань. Бог дал воспеть, коли родительская изба ютилась у болот и в детстве, отрочестве, юности радовали глаз тихие болотные закаты – сочно синели, потом алели заводи в хороводе гривастых кочек и камышей; радовали взор и болотные рассветы – осока и камыши наливались птичьим пением. Увы, власть имущие, но к природе равнодушные в технократическом безумии готовы стереть с лика земли Птичью гавань, засыпать, закатать асфальтом и бетоном, не переживая, ибо мертводушные, о том, что погибнет обширная и своеобычная флора и фауна древних болот, что от сего и реке Иркут не поздоровится, что и горожанин задохнётся. Слепцы и безумцы, словно живут остатний день, словно не жить на сей благословенной земле потомкам, словно в душе умерла обережная любовь к природе. И долг иркутянина, в душе которого жива любовь к природе, защитить Птичью гавань от слепцов и безумцев... Размышления о печальной судьбе Птичьей гавани вдохновили на размышления о судьбе, о бережной любви к природе и к тысячелетней истории русского народа... * * * Мои поля и нивы, мои тайга и степи, мои озёра, реки и луга с дивными зверьми и сладкопевными птицами – моя родная Русская земля... У русака, не спалённого дотла пороком, не заплесневевшего в корысти, не засохшего в книжном учении, яко полевая ромашка в тяжком томе о заморских красотах, – у доброго русского есть таёжная падь, приречная долина, широкий дол, кои русский величает «моя земля». Здесь отзвенело детство полевыми колокольцами, стаяло в белом тумане сенокосное отрочество, здесь упокоились мать и отец, после коих обветшали избы, утопающие в дурнопьяной лебеде и крапиве, обредела деревенька и ушла в землю. Свой окрайчик земли, словно краюха ржаного хлеба, засолоневшая от пота, от слёз кручины и отрады, – своя земля, и земляк-русич, с коим ты свято и клятвенно связан единой русскою землёй. Яко ниву хлебородную, тихой, умилённой любовью обласкивал русич леса, реки, озёра, луга и степи, величая их своими, как мы величаем родителей: моя мать, мой отец, при сём и отец с матерью говорят: се чада наши; а если бы леса, реки, озёра, луга, степи вдруг явственно заговорили... вернее, если бы мы, осветлив душу от пороков и тоски мёртвого знания, вслушались в природу, то в говоре ночных вод, в шёпоте ковылей услышали бы: се сын мой, се дочь моя... Бог, сотворивший Землю и человека, един для людей любого вероисповедания, а имя Его – Творец; и ныне, не вдаваясь в религиозные воззрения землян, скажу о природе – Творении Божьем и о Творце лишь с русской православной колокольни, откуда и узрел Творца, по-христиански воплощённого в Святой Троице. * * * Ветхие русичи, не ведая Христа-Бога, не столь одушевляли, сколь обожествляли природу, молясь небу, солнцу, матери-сырой-земле, водам, скалам, деревам и тварям, обитающим в лесах, полях и водах: «Религиозное, молитвенное отношение к силам природы зафиксировано многими древнерусскими источниками, – писал академик Борис Рыбаков. – Церковники порицали в своих поучениях обожествление природы, объясняя это или незнанием истинной веры или же кознями дьявола, который “овы прельстите в тварь веровати и в солнце же и огнь и во источники же, и в древа и во ины различны вещи...”» (Рыбаков Б. Язычество древней Руси. М., 1987). Природе, обожествлённой в образе матушки-сырой-земли, посвящены верховные языческие обряды, ибо мать-сыра-земля, обласканная солнечным теплом, в громовых и молниеносных страстях покрытая дождями и росами небесного отца, рожала хлебушек, рожала жито — живот, жизнь. В лад природе язычники осознавали и человечью жизнь, а посему природные обряды поклонения матери-сырой-земле и отцу-небу прямо увязывали со свадебными обрядами, ибо плодородие земли — чадородие жены. Порой сии древнеславянские природные и свадебные обряды сливались меж собой, порождая природно-свадебную обрядовость. Были века в славяно-русском язычестве, когда мать-сыра-земля — Макошь, покровительница плодородия и чадородия, – почиталась яко божество верховное, рядом с коей, судя по старинным русским вышивкам, сохранившим языческие мотивы, по леву и праву руку восседали верхом на лошадях рожаница Лада – богиня вешнего пробуждения земли и первой зелени и дочь её – рожаница Леля, а к сёдлам рожаниц были приторочены сохи из древесных корневищ. Протоиерей Лев Лебедев в книге «Крещение Руси» писал: «Почитание русскими язычниками “матери-земли” – отнюдь не наивность. Заблуждение язычников в том, что, не ведая Бога – Создателя человека и земли, они поклоняются творению, не Творцу». И природе в народном месяцеслове посвящался праздник: в Духов день (отмечается на 51 день после Пасхи, причём за точку отсчёта берётся само Светлое Воскресенье) мать-сыра-земля – именинница, и от зари до зари русичи благодарно и поясно кланялись кормилице, поилице, утешительнице. А суеверы, целуя землю, умоляли ближних: упаси Бог потревожить родимую, даже грядку вскопать, даже ковырнуть башмачным носком – всё во грех, а коль, неслух, обеспокоишь землю, не видать тебе, олуху, ни чадородия бабе, ни плодородия пашне. «Весною, когда земля вступает в брачный союз с небом, поселяне празднуют в её честь Духов день; они не производят тогда никаких земляных работ, не пашут, не боронят, не роют землю и даже не втыкают кольев, вследствие поверья, что в этот день земля — именинница и потому надо дать ей отдых» (Рыбаков Б. Язычество древней Руси. М., 1987). В Духов день явственно звучало эхо древнеславянской обережной любви к природе... * * * Обережение природы: лесов, полей, рек, озёр, морей и божьих тварей, в природе обитающих, – и до крещения Руси жило в русской душе, ибо природа древлим русичем обожествлялась, обладала самосвятостью. А вздымешь пяту на святое и божественное, пята отсохнет... Бесам жряху... – поморщится благочестивый христианин – и справедливо, но коли отвлечься от языческого идолослужения, то и в древлем русиче узришь святое благоговение перед природой. В добрые старые времена... пусть с отзвуками язычества... и перед словом священный благоговейно трепетали, и к священному священно относились. Землю же Русскую сплошь покрывали поля и рощи, горы и озёра, дерева и каменья, колодези и родники, священные в язычестве, священные и после крещения Руси. Святому святое... Священная земля предков, священное поле, подобное полю Куликову, священное озеро, подобное Байкалу, священные рощи, священные горы – сии величания, что греха таить, в нынешние утробные, технократические времена обратились в языковые украшения – узористо начеканенные штампами серебряные оправы для самородочных каменьев. И священное отношение к священному, увы, затмилось в душе страстями и похотями мира сего... Но даже и от сих слов-оправ – святое, священное – нынешние властители дум норовили откреститься, цинично почитая их пустыми словесами... * * * Русская православная церковь яростно сражалась с бесовским обожествлением и одухотворением природы: «не нарекутся богом стихии, ни солнце, ни огонь, ни источницы, ни древа»; и с облачением во Христа русские стали осознавать землю без её самосвятости, а как творение Божие: Земля — подножье Божье, небеса — Его престол; Земля — Божья ладонь — кормит. И ежели начальная Божия заповедь «Аз есмь Господь Бог твой; да не будут тебе инии, разве Мене», то грядущая – против языческого обожествления природы: «Не сотвори себе кумира и всякого подобия, елика на небеси горе и елика на земли низу, и елика в водах под землею, да не поклонишися им, ни послужиши им». Заклиная не творить кумиров, православное христианство имело в виду кумиров, угнездившихся в русской душе, а не деревянных болванов, коих быстро порушили, спалили, сплавили по рекам. Праведная брань за русские души породила благодатные плоды... Народное осознание природы яко творения Божия нашло мифологическое выражение в великом произведении устной поэзии, повеличенном «Стих о Голубиной книге», где Вселенная – образ Бога: Солнце красное от лица Божиего, Млад светел месяц от грудей Божиих, Звёзды частые от риз Божниц, Зори белые от очей Господних, Ночи тёмные от опашня Всевышнего, Громы от Его глаголов, Ветры буйные от Его дыхания, Дровен дождик и росы от Его слёз... Любовь к Творцу – в любви к Его творениям. Анатолий Сосунов Христианизации древнерусских обрядов и обычаев, связанных с поклонением природе, а прежде матери-сырой-земле, изначально способствовал Новый Завет, где православные русичи кроме Христовых заповедей познали и то, что вочеловечившийся Сын Божий, любя ближних, любил, конечно же, и природу, любил и ценил крестьянский труд, о чём свидетельствует речь Спасителя, — образы в притчах Христа взяты из природы, из земледелия и рыболовства, из народных погодных примет: «Уже бо и секира при корени древа лежит: всяко древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает и в огнь вметаемо»; «Его же лопата в руце Его, и отеребит гумно Свое, и соберет пшеницу Свою в житницу, плевелы же сожжет огнем неугасающим»; «Глаше же и народу: егда узрите облако, восходяща с запада, абие глаголите: туча грядет, и бывает так; и егда юг веюшь, глаголите: зной будет, и бывает. Лицемеры! лице земли и неба распознавать умеете, как же времени сего не узнаете?» С летами в сиянии православной веры одухотворение, а тем паче обожествление земли меркло, словно ночная темь на алой заре; лишь веками жила обрядовая поэзия, где песнь любви созвучна евангельским заповедям. * * * Русские, и будучи православными христианами, не отреклись от древнеславянских, древнерусских природовосславляющих-и-оберегающих обрядов и обычаев, подобных Масленице, лишь очистили их от природообожествления и плотских страстей, лишь освятили обряды христианской любовью ко Всевышнему и ближнему, к природе – божественному созданию. Искренне, не очами лишь, но и душой любящие природу, входят они в леса, поля, словно в храмы, по-летнему радужно цветущие – боговдохновенная проповедь любви, либо по-зимнему белые – к смирению и покаянию. Недаром православные храмы явственно напоминают могучие дерева... кряжистые листвяки ли, дубы ли... на корнях коих, вспученных, кипенно скрученных и закаменелых, взрастали матёрые избы и амбары, а в сусальном сиянии куполов, в колокольных звонах, плывущих над избами, над амбарами и стайками, над поскотинной городьбой, покаянно жила крестьянская душа. Упаси Бог, чтобы леса, поля и воды вдруг попущением Божиим обратилась из храма и мастерской народа-художника в сырьевой источник, что ныне стремительно иссякает, коли уж сибирская тайга, что врагами потаённо продана в Китай, обращается в горелые пни. Испокон веку бесноватые мирские глашатаи искушали народ покорением природы: «Человечество должно искать спасение не в возвращении к природе, но в разумной организации борьбы против природы, я бы сказал, в общей против неё воинской повинности с правом льгот только для калек», – писал известный сионист Макс Нордау в книге «Вырождение» (цитировано по книге Н.Ф. Федорова «Сочинения...». М.: Мысль, 1982). Дураку ясно: клич дерзкого супостата не столь против природы, сколь против души с ее любовию к Творению Божию, ибо душа и природа слитны, и оскудение природы порождает оскудение, омертвление души и при цветущей плоти. Упаси Боже от сего исхода... Встарь отчаянные грешники, в коих Господь совесть пробудил, таились от мира в глухоманной природе, где, срубив потаённую келейку, исступлённо замаливали грехи; но в глухомани, вдали от мирской суеты, молились за ближних во Христе и богомольцы, боголюбцы, принявшие ангельский чин. * * * Всказе о таёжном живописце, что сочинил в младые лета, пропел я осанну природе, чем и завершу нынешнее слово: «...Художник решил, будет жить в тайге коротенькое отпускное времечко: бродить в глухой урманной тайге и, отдыхая на замшелых валежинах, слушать хвойную тишь, пахнущую груздями, прелью лоняшней травы, мхами, чушачьим багульником, можжевеловым духом. А вечерами, прихватывая ночь, будет полёживать на сухом облыске под матёрой сосной и, подживляя сучком костерок, станет слушать, как бурчит в глухом распадке ключ, то выныривающий среди кочек и высоких кустов голубичника, то опять пропадающий в кочкарнике. Скрадывая лешачье ворчанье ключа, будет следить омороченным взглядом, как растут и опадают синеватые лопухи огня, ласково и вдумчиво обнимая прокопчённый медный котелок, где уже запохаживала омутно, по-комариному засипела бочажная вода, и вот-вот можно будет заваривать крепкий чай с брусничным листом и шиповником. И вдруг падёт на ум простая и ясная мысль: «Господи ты мой милостивый, всю-то жизнь бы вот эдак прожить!..» А то бегаем, носимся, словно с цепи сорвались, бьёмся, хлещемся как рыба об лёд, а чего ради?.. Утробы ради?.. Суетимся в темени, света Божия не видим, да так и сжигаем век, не поняв, на какую потребу отпущена была жизнь и в чём счастье... А не счастье ли душой услышать смущённый, с придыханием лепет рябиновых листьев, тронутых реденьким предночным ветерком?! Не счастье ли слушать и смотреть на тихо уплывающие в засиневшее поднебесье стволы берёз, от коих девичьим многоголосьем повеет вдруг закатная русская песня?! А там, глядишь, и ночь выспела: взошли, ледянисто позванивая, звёзды — Божьи светлячки, но с пугающим шелестом пролетают незримые впотьмах полуночные птицы-нетопыри, опахивая холодом чуть шаящий углями костерок и твоё лицо, замершее в таинстве ночи. Кто-то в дремотной темени вдруг ухнет и заплачет навзрыд, защемив болью и страхом чуткое сердце. Чья же бесприютная душа мается, кружит над кедрачами?.. Скоренько подкинешь в костёр сушняка и всмотришься, как, приплясывая, колыхаясь и раскачиваясь, хороводятся над полымем ночные крали — бабочки-метляки и, багрово взблёскивая, опадают в огонь с опалёнными крыльями. «Господи милостивый, – подумаешь мимолётно, жалостно и печально, – как это похоже на людскую юность...» А уж с черёмушного неба станут срываться усталые звёзды и полетят встречь твоему взгляду, словно метя тебя в ночи бесплотным сиянием. Но благостно коротка летняя ночь: лишь стемнеет, глядишь, и засинеет небо над лесом, и берёзовая грива под сухой хребтиной нальётся по самые края птичьим пением. Серебристо засияют в распадке инистые травы, и помянётся сенокосное отрочество... И благостно будет, если в таёжные дни и ночи, словно в храме Божием, душу покаянную коснётся по-детски зоревым, богородичным духом лишь смиренная природа – дивное Творение Божие, и не пытайся искушать её, непостижимую в Небесной тайне, чтобы не замутить в душе родниковый, певуче подрагивающий восторг или небесную задумчивость, когда думы, словно видения, осиянные солнцем. В сии редчайшие таёжные зори, возлюбив отмякшей и отпахнутой душой всё живое и сущее на земле, может быть, прикоснёшься лёгким сердцем к Всевышнему, отчего замерцает в небесах далёкий-далёкий, вечный и ласковый свет...» Размышления писателя поддержаны графикой с интернет-сайтов. Пресс-акцию «В защиту Птичьей гавани» ведёт Анатолий Сосунов
|
|
|