Навечно в строю |
Ирина ТЕРНОВАЯ |
18 Февраля 2022 г. |
17 февраля исполнилось 115 лет со дня рождения удивительной женщины, женщины-эпохи Лидии Ивановны Тамм (1907–2004), ветерана иркутского комсомола, общественницы, начальника штаба общественного пункта охраны правопорядка № 1, писательницы. Лидия Ивановна Тамм родилась в Иркутске. Воспитывалась в большой патриархальной семье дедушки по матери, бывшего ссыльного поляка Готовского. Отец Лидии Ивановны – офицер русской армии, эстонец Иван Тамм. Училась во 2-й Хаминовской гимназии. Участница скаутского движения в Иркутске, одна из первых пионерок города, затем – пионервожатая, старшая пионервожатая пионерской коммуны. Активистка иркутского комсомола в 1920-х – начале 1930-х годов. С момента открытия в городе курсов Осовиахим – первая девушка- курсант. В 1927 году Л. И. Тамм поступила на факультет права и местного хозяйства Иркутского государственного университета, преобразованного в 1931 году в Иркутский институт советского строительства при ВЦИК РСФСР, который окончила в 1931 году. Работала в хозяйственных органах Иркутского облисполкома, возглавляла в 1937–1938 годах облкомхоз Читинского облисполкома. В 1938 году она арестована по обвинению в шпионаже в пользу нескольким государствам сразу. Содержалась в московской тюрьме на Лубянке, подвергалась пыткам. С 1942 года – в Иркутске, работает на Лисихинском кирпичном заводе в качестве разнорабочей. Была реабилитирована в 1956 году. Несмотря на выпавшие ей тяжелые испытания, Л. И. Тамм не утратила веру в идеалы коммунизма, в 1958 году она вступает в ряды коммунистической партии Советского Союза. Работая на кирпичном заводе, Лидия Ивановна вела большую общественную деятельность: с первых дней организации в Иркутске добровольных народных дружин по охране общественного порядка – она активная дружинница Лисихинского кирпичного завода. Л. И. Тамм явилась инициатором создания в Иркутске специальных опорных пунктов охраны общественного порядка в помощь милиции. В сентябре 1973 года в городе создан первый такой пункт и его начальником штаба исполкомом Октябрьского районного совета народных депутатов была рекомендована Лидия Ивановна Тамм. В течение многих лет этот общественный опорный пункт охраны правопорядка являлся лучшим в городе. Благодаря неистощимой энергии его руководителя – Л. И. Тамм, этот пункт явился базовым для распространения опыта работы по организации борьбы с пьянством и алкоголизмом, правонарушениями, проведению профилактической работы с подростками и лицами, стоящими на учете в милиции – не только для города, но и для области. Конкретным результатом деятельности Л. И. Тамм в должности начальника штаба общественного пункта охраны порядка № 1 стало снижение преступности в этом микрорайоне, снятие с учета в милиции трудных подростков. Огромное внимание в своей деятельности Л. И. Тамм уделяла работе с подрастающим поколением, многие подростки, благодаря ее помощи, нашли правильную дорогу в жизни, не встав на путь преступности. По путевке партии Л. И. Тамм участвовала в важнейших стройках области: на строительстве Коршуновского горно-обогатительного комбината и Усть-Илимского лесопромышленного комплекса. Вернувшись в Иркутск, Лидия Ивановна продолжила работу в опорном пункте, а также общественной приемной газеты «Восточно-Сибирская правда», где проработала более 30 лет. В 2000 году вышла в свет первая книга Л. И. Тамм «Записки иркутянки», часть 1-я, в 2002 году – вторая часть «Записок». Незадолго до кончины Л. И. Тамм завершила третью часть своих воспоминаний. Награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945», медалью «К 100-летию со дня рождения В. И. Ленина», медаль «Ветеран труда», медалью «За образцовую службу по охране общественного порядка», юбилейными медалями в честь Победы в Великой Отечественной войне, знаком «Отличник советской милиции», орденом Почета. Звания «Почетный гражданин города Иркутска» была удостоена решением 6-й сессии 19-го созыва Иркутского городского совета народных депутатов трудящихся от 25.03.1986 года. *** Лидия Ивановна Тамм оставила о себе не только добрую память у тех, кто ее знал, но и свои воспоминания, которые вылились в три тома книги «Записки иркутянки». Я хорошо помню, как начиналась эта книга, потому что была не только свидетельницей, но и участницей этого рождения. Все начиналось с Музея истории города Иркутска и с первых заседаний в нем клуба почетных граждан. Как-то во время одного из таких заседаний я обратилась к почетным гражданам с просьбой написать свои воспоминания о времени и о себе. Буквально через три дня после этого заседания раздался телефонный звонок, и я услышала голос в трубке Лидии Ивановны: «Назвалась груздем – полезай в кузов. Жду тебя у себя дома. Мне есть что показать». Признаюсь, я ехала к ней с чувством недоумения: ну что такого необычного сможет мне показать женщина, которая разменяла девятый десяток лет! Было интересно узнать, как живут почетные граждане. Мне казалось, что это какие-то необыкновенной красоты дома, роскошные квартиры. Но подошла я к обыкновенной пятиэтажке, к открытой в грязноватый подъезд двери. Поднялась на второй этаж, позвонила, и буквально сразу же дверь в квартиру открылась. Вместо роскошных апартаментов я попала в обыкновенную однокомнатную квартиру! С порога Лидия Ивановна спросила: «Есть хочешь?» И тут же подвела к журнальному столику, на котором были выставлены банки с растворимым кофе, какие-то печеньки, сахар. После угощения протянула мне несколько листков писчей бумаги, скрепленных ржавой скрепкой, на которых через копирку был набит машинописный текст. После просмотра поймала себя на мысли, что прохохотала над ним от начала и до конца. И тут же невольно вырвалось: «Лидия Ивановна, это же будущая книга!» И получила ответ: «Какая книга? Кто будет это читать, кому это будет интересно?!» Но, видно, слова попали на благодатную почву. Тем более что я принесла Лидии Ивановне «Записки иркутян», вышедшую в Восточно-Сибирском книжном издательстве. Если сто лет тому назад люди могли оставить свои воспоминания об Иркутске и его жителях, то почему бы это не сделать сейчас? Так начался почти пятилетний путь нашего общения с Лидией Ивановной. Мне, как историку, было интересно узнать об образе жизни иркутян. К примеру, почему дамы не пачкали подолы своих длинных платьев в распутицу? Какая обстановка была в доме, что ели и что пили горожане? Как отдыхали и трудились? Меня удивляла в Лидии Ивановне ее фантастическая память. Грешным делом, я не всегда доверяла ей и перепроверяла имена людей и события, в которых они участвовали по краеведческой литературе. И, представь себе, почти нигде она не ошиблась. Были небольшие погрешности в написании фамилий, но она их так слышала и запомнила. Первая книга рождалась достаточно быстро. Стоило только начать, а там уж Лидия Ивановна расписалась! При этом мы смеялись сами над собой: одна никогда ничего подобного не писала, другая – не редактировала. Конечно, были в книге погрешности, на которые после ее издания нам указывали профессионалы. Жаль, что никто из них не оказался раньше с Лидией Ивановной и не предложил свою помощь. Наверное, это была бы совсем другая книга. В первой части «Записок иркутянки» была поставлена точка (так нам казалось в тот момент). Администрация города выделила деньги на ее издание. В Музее истории города Иркутска прошла презентация. И оказалось, что книга эта востребована, да еще как! Ее тираж моментально разлетелся по библиотекам, друзьям, знакомым. Тираж-то был всего 500 экземпляров! Вскоре Лидия Ивановна объявила о готовности продолжать свои воспоминания. Они касались событий, которые произошли с ней, ее близкими в 1920–1940-е годы, времени взлетов, потрясений, предательства и потерь! Хорошо помню, как в одночасье тело Лидии Ивановны вдруг покрылось коркой сыпи, которая неимоверно чесалась и причиняла ей невыносимые страдания. Никакие таблетки и мази не помогали. Лидия Ивановна сказала мне, что такая же сыпь была у нее во время ареста и пыток на Лубянке. Тогда в тюремной больнице ее обматывали мокрыми простынями, и становилось легче. Да, и так бывало: тюремные врачи буквально с того света вытаскивали заключенных, которые еще не подписали свои «признания»: не дай бог «враг народа» уйдет от суда! Самое необычное было то, что когда Лидия Ивановна поставила точку в конце второй части воспоминаний, сыпь тут же прошла, как ее и не было! Видно, слишком дорогой ценой достались они Лидии Ивановне! Возраст Лидии Ивановны выдавала ее согбенная спина, так мне казалось до тех пор, пока я не узнала, что позвоночник ей разбил сапогами следователь во время допросов. А вообще я считала ее женщиной вне возраста, настолько с ней было интересно и легко. Как-то я спросила ее: «Лидия Ивановна, вы пишете о том, как занимались в танцевальном кружке, солировали в тарантелле и били ножкой в бубен. А это как?» «Сейчас покажу», – ответила Лидия Ивановна, вскочила с дивана и сделала батман! И вторая часть воспоминаний была написана ею достаточно быстро, и также отдельной книгой была выпущена. К этому времени ее старенькая печатная машинка «Москва» совсем пришла в негодность, и администрация города выделила ей бэушный компьютер, на котором она и ее добровольные помощницы начинали печатать третью часть воспоминаний. И опять я хочу сказать спасибо тогдашнему мэру Иркутска В. В. Якубовскому, который выделил деньги на издание всех трех частей в одной книге, заверив Лидию Ивановну, что она обязательно будет издана. Это обещание дало ей сил, которых у нее оставалось все меньше и меньше, чтобы закончить трилогию. Так случилось, что Лидия Ивановна не успела подготовить книгу к изданию. Эту книгу я собирала уже после смерти Лидии Ивановны в 2004 году. Для меня ее смерть оказалась невосполнимой потерей. Я понимала всю колоссальную ответственность за подготовку «Записок» к изданию, нужно было не пропустить ни одного рукописного листочка, найти необходимые фотографии дорогих ей людей. Мне повезло! Мне достался самый первый, сигнальный экземпляр ее книги. Была зима, и я решила поехать на могилу Лидии Ивановны, показать его ей. Лидия Ивановна похоронена на небольшом новом участке Радищевского кладбища, которое вплотную примыкает к старому, но имеет свою ограду. Обычно калитка этого кладбища всегда открыта, но в этот день на ней почему-то висел замок. Я подумала: а что на моем месте сделала бы Лидия Ивановна? Да перелезла бы через забор! И вот я – взрослая тетенька – перелезла через ограду и, проваливаясь в сугробы снега, подошла к могиле. Достала книгу, повернула к фотографии на памятнике и сказала: «Вот так, Лидия Ивановна, вот вы и получили ответ на вопрос, кому нужна эта книга и кто будет ее читать!» Работая в краеведческом отделе библиотеки И. И. Молчанова-Сибирского, я видела, как почти до дыр затерты обложки немногочисленных экземпляров «Записок иркутянки» Л. И. Тамм, и могу только мечтать о том, чтобы книга этой необыкновенной женщины была переиздана. Спасибо, вам, Лидия Ивановна за то, что вы были в моей жизни! *** «Чужая среди своих»Из предисловия к книге Л. И. Тамм «Записки иркутянки»Только то, что с бою взято, Будет живо, будет свято, Будет свято навсегда. А. Безыменский Партия и комсомол достались мне с большим трудом. Нелегко я прожила долгую, кипучую, наполненную событиями жизнь. Для тех, с кем я была объединена единой целью, с кем всей душой принимала коммунистические идеалы, радовалась претворению в жизнь прекрасного, справедливого девиза французской революции «Свобода. Равенство. Братство», я была чужой. Этот лозунг был для всей нашей семьи не пустым звуком. Дедушка говорил мне: «Учись, Лида! Ты должна быть учительницей и идти в народ. Должна послужить ему, просвещать его, потому что так дальше жить нельзя». Но недоверие, сомнения в искренности катились вслед за мной всю жизнь. Причиной тому – социальное происхождение. Отец, с которым я жила вместе с младенчества до двух лет, был офицером царской армии, позже – эстонской. Отчим, которого я видела всего два раза, когда он с мамой проезжал из Японии в Гатчину, был офицером инженерных войск и служил вначале в ставке царя Николая II, а затем в штабе Колчака. Он умер при большевиках в Омской тюрьме. И отец, и отчим – дворяне и помещики. Дед, в чьей семье я воспитывалась, – польский повстанец, каторжанин – впоследствии владел мясной лавкой, которую продал незадолго до I Мировой войны и стал хозяином пяти доходных домов. С приходом к власти большевиков четыре из них он отдал государству. Мои тетушки – старые девы: Саша – кассир в магазине Самсонова, Кока – модистка в шляпной мастерской Шточек, Наташа и Ариша вели домашнее хозяйство. Мама после приезда к нам в 1918 году работала инспектором ГубОНО и была сотрудницей Губархива. Дядя – Василий Рыбинский – владелец мясной лавки, впоследствии продавец мясного магазина. Две двоюродные тетушки – монахини и две двоюродные сестры – послушницы Знаменского монастыря. Я же была вожатой звена скаутов, а затем стала вожатой одного из первых пионерских отрядов в Иркутске. Фамилии в нашей семье тоже были «чуждые». Тамм – фамилия эстонская, а в те годы Эстония была с Советской Россией в недружественных отношениях. Готовские, Рыбинские – польские. Польша, как и Эстония, считалась государством фашистского типа. В газетах, по радио то и дело сообщалось о раскрытых в Иркутске антисоветских заговорах, которые, якобы, организовывали выходцы из этих государств. Вот и разберись, кто мы – Готовские, Тамм да Рыбинские? Враги или нет? Ну, хотя бы засветилось в этих фамилиях что-нибудь пролетарское! В формулярах – один компромат. В них душа и мысли не высвечиваются, до этого наука еще не дошла. Поэтому людское недоверие наша семья принимала с пониманием, хотя в душе оно сидело занозой. Разве «формуляры» могли отразить наши посиделки после ужина, когда за кондовыми стенами дома звучали мелодии «Варшавянки», «Марсельезы», читались стихи Н. Некрасова, А. Пальмина о тяжкой доле на Руси? Еще многие иркутяне не слышали оду «Вольность» А. Пушкина, а нам ее уже читал офицер Зотов. Все наши домашние принимали участие в обсуждении политической жизни города и страны в целом, приветствовали революцию. Все, кроме Саши и бабушки, которые горой стояли за батюшку-царя. Когда в 1923 году я подала заявление о приеме в комсомол, то получила резкий отказ: «Ты посмотри на свою анкету, – сказали мне. – При первой проверке нам скажут: «Кого принимаете? Буржуйку!» Только в 1924 году, когда мне предложили стать вожатой пионерской коммуны детей голодающих Поволжья, меня приняли в комсомол кандидатом с двухгодичным стажем. И только в 1927 году, после бесконечных заявлений и отказов, я получила долгожданный комсомольский билет. Чего только я не наслушалась о себе на собраниях ячеек, бюро райкома, горкома и даже обкома, где обсуждались мои заявления о приеме в комсомол! Одни говорили: – Да она своя, своя в доску. Ее хоть в огонь, хоть в воду отправь, безотказно бросится. Другие говорили прямо противоположное: – Вы к ней в дом зайдите, там во всех углах иконы висят. Она своих домашних перевоспитать не может, а за чужих хочет браться. – Да вы на нее посмотрите: платье в кружевах, туфли на каблуках и космы до пояса. Ну, ничего в ней пролетарского нет. – Такие нарочно в актив влезают, чтоб потом изнутри вредить. В газетах об этом пишут. Лучше воздержаться, присмотреться к ней. – Я видел у них дома портрет ее отца. У него вся грудь в орденах. А какие это ордена, может, фашистские? Эстония-то теперь не наша. Я отбивалась, как могла, говорила: – Эти ордена отец получил за храбрость в Русско-японской войне. Но все же один аргумент моих оппонентов безотказно действовал против меня: почему я не согласилась переехать из дома в общежитие, которое мне давали? И почему принародно на собрании не отказалась от своих родных, как это многие делали, поместив объявления в газете? В то время по Иркутску прошла волна «отказничества». Дети отказывались от родителей – «буржуев». Редко, но бывало, что и родители отказывались от детей по политическим мотивам. Все словесные уколы я переносила болезненно, но не обижалась на выступающих. Откуда моим товарищам было знать, что у меня на душе? Но один случай свалил меня в постель с сердечным приступом. Дело было так. В Иркутск приехал наш молодежный кумир, секретарь ЦК комсомола Саша Косарев. Мой добрый товарищ Ваня Грушецкий посоветовал мне не ходить на встречу комсомольского актива с Косаревым: – Он, то есть Косарев, только что бросил комсомолу клич: «Комсомол с винтовкой и песней», значит, захочет познакомиться с тобой как с начальником стрелковых курсов. В разговоре может спросить о твоей семье, а ты возьмешь и бухнешь: мол, офицеры и торговцы. Косарев после этого скажет нашему руководству, что они забыли о классовом подходе, и спросит с них: «Как такому человеку доверили оружие?!» На встречу с Косаревым я не пошла и месяц после этого проболела. Тот же тернистый путь предстояло мне пройти, когда я вступала в члены партии. Первое заявление о вступлении в кандидаты партии я подала в 1927 году, но членский билет получила только в октябре 1958 года. За это время я получала отказы в приеме, меня проверяли, выясняли, почему мои рекомендатели оказались «врагами народа». Позже я сама стала «врагом народа», и только после реабилитации меня приняли в члены партии. Многих удивляла моя настойчивость при вступлении в комсомол и партию. Вероятно, это произошло оттого, что еще с раннего детства мне в сердце запали лозунги Французской революции, восторженные рассказы о ней дедушки и его друга Франца. Их слова упали в благодатную почву, подготовленную бабушкой и родственницами-монахинями, которые говорили о принципах христианской морали. Я считала, что заповеди христианства и моральный кодекс коммунизма проповедуют одно и тоже: «Свобода. Равенство. Братство», «Все люди на Земле – братья». Это убеждение я пронесла через всю жизнь, его не могли вытравить даже страшные годы репрессии. Лидия Ивановна с сыном Борисом С людским недоверием мне еще не раз пришлось столкнуться. Мы с моим сыном Борисом работали на кирпичном заводе в Иркутске, активно участвовали в общественной жизни. Подошло время отпуска. На дверях отдела кадров висело объявление о горящих путевках за границу, и мы с Борисом решили поехать в Болгарию. По этому вопросу я и зашла в отдел кадров. В это время его начальник Минаев вместе со своей заместительницей Ударцевой разбирал заявление одного рабочего на путевку в Германию. Слышу, как он говорит ей: «Это заявление надо притормозить». Та стала возражать, мол, этот рабочий давно работает на заводе, является ударником коммунистического труда и к тому же полностью реабилитирован. Но Минаев ответил: «Он действительно мужик хороший, но кто знает, может, обиду затаил в сердце, что ни за что сидел? Возьмет и не вернется назад или лишнего болтанет». Услышав этот разговор, я подумала, что Минаев – человек добродушный, доброжелательный – не мог сам придумать такое, наверное, есть установка свыше. Молча вышла из отдела и больше о загранице не мечтала. «Знай сверчок свой шесток!» Тяжелый осадок неизбывно мучит меня всю жизнь: я всегда была «чужой среди своих». Он породил во мне чувство ущербности, застенчивости, ненужности в личной жизни. Но в работе я совсем другая, там я выполняю свой долг, свои обязанности. И откуда только берутся уверенность, настойчивость, требовательность, прежде всего к себе и к людям!
|
|
|