- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Иркутскому ТЮЗу – 95 лет |
| Михаил ДЕНИСКИН |
| 11 Ноября 2023 г. |
|
«В театр попадают как под поезд – раз и навсегда...»
Эту фразу я впервые услышал от Олега Павловича Табакова, когда в 1983 году брал у него интервью для областной газеты «Советская молодежь». А сейчас припомнился год 1973-й: наш первый выпуск школы 16 и мое поступление в театральное училище... Был тот человек худ и лохмат, много курил и бредил только театром. Как пересеклись наши дорожки – не помню. Но узнав о моем желании, стал усиленно готовить к поступлению. Преподавал он в училище культуры, чье общежитие было во Входо-Иерусалимской церкви. И я каждый день приходил через парк культуры и отдыха, чтобы репетировать стихотворение Маяковского про паспорт. Увы, те стихи мне были не по душе, и я втайне стал готовить «Натурщиц» любимого Рождественского. Причем пребывал в нахальной уверенности: да чтобы меня такого – и не приняли? Все нахальство испарилось перед столом приемной комиссии. Деревянным голосом отбубнил басню Михалкова «Однажды где-то под кустом свалила зайца лихорадка…» Просят стихи. Читаю. Пытаюсь подняться до пафосных высот. Прерывают: давайте прозу. Начинаю отрывок из «Мещоры» Паустовского: «Осенью весь дом засыпан листьями, и в двух маленьких комнатках становится светло. Трещат печи, пахнет яблоками, чисто вымытыми полами…» Снова прерывают! Сам Венгер (кто не знает своих богов): – Почему не глядите в глаза? Гляжу. Отважно читаю дальше. Но мечтательно ухожу за окно. Снова оклик: – В глаза мне! ...Много позже в баре Дома актера я припомнил Венгеру тот случай. Виталий Константинович прохохотал, потом обнял меня: – Видишь, Миша, актер из тебя не вышел, зато журналист получился приличный... А тогда следом за мной вышел из приемной комиссии молодой человек с эспаньолкой (это такая бородка с усами, сейчас – к лицу или не к лицу – ее носят почти поголовно): – Старик, не переживай: ты понравился. Сейчас иди монтировщиком сцены – в театре они всегда нужны. Поработаешь, а на следующий год поступишь точно... И мы с одноклассником Вадиком Седых пришли в Театр юного зрителя, но только через год, так и не став фельдшерами-акушерами... Тогда ТЮЗ занимал здание на улице Ленина, сюда же выходили окна кафе, пара других окон – на Маркса. Кафе считалось своим, театральным: здесь отмечали премьеры, закрытие сезонов, юбилеи. А в фойе по традиции были развешаны черно-белые портреты актеров – мы знакомились заочно: сезон еще не начался, все были в отпуске. А для монтировщиков работа уже была: готовился новый спектакль. В наш обиход вошли новые слова: «декорация», «выгородка», «кулиса», «портал», «партер». Но самой забавной считалась поговорка про помощника режиссера: «Век живи, век учись, все равно дурак – помреж!» Сезон начался сказкой «Волшебные кольца Альманзора». Для него изготовили большие клетки для птиц. Незаметно мы сдружились с молотками, гвоздями, ножовками, кусачками, мотками проволоки. Ссадины и ранки на руках заклеивали изолентой. Галя Солуянова была из «молодой обоймы». Маленькая и внешне не красавица, на сцене она витийствовала – другого слова не подобрать. В сказке играла главную роль – что-то вроде принцессы или Золушки. Голос ее, и без того хрипловатый, почти срывался – так она волновалась и сопереживала героине. Не знаю, почему она покинула сцену. Но, думаю, в жизни нашла главное дело: стала председателем Вампиловского фонда. И всю эту громоздкую и нервную работу тащит энергично и с упоением. Галя живет в Солнечном, в соседнем от меня доме. Мы часто видимся у магазина. Приветливо здороваемся. Но вряд ли она помнит меня по ТЮЗу... Интересно эмоциональное воздействие театра на зрителей. В розовской пьесе «В добрый час!» роль Аркадия, которого терзали творческие муки, играл Владислав Казименко. Его герой все размышлял: «А так ли я талантлив? Свое ли место занимаю?» Наконец он уходит из театра, и Казименко в этом поступке (по роли) был так убедителен, что мне хотелось подойти к нему и поговорить... Помнится Владимир Абашев (в «Трех мушкетерах» играл толстого и громкогласого Портоса). И молчаливый Олег Матеосов. Помнится Нина Олькова из катаевской «Квадратуры круга»: миниатюрная фигурка, кукольное личико, точеные ножки. Еще была порывистая Ольга Тарновская. И всегда с улыбкой Любовь Почаева. Еще кудрявый еврейчик Боря колобком катался по коридорам и забавно отрабатывал артикуляцию: «Маммма-миммма-мемоммма...» Странная штука – память. Иногда будто слетает пелена – ясно всех вспоминаю, даже по именам и фамилиям. Иногда напрочь забываю. Как коллег по цеху. Или ту пожилую женщину с тихой улыбкой. Она заведовала бутафорским цехом: выдавала на стол фальшивые яблоки и груши, а в руки – грозные шпаги. И дремала себе на стуле, чтобы потом «оружие» и «фрукты» собрать и запереть...
Про кровавую дуэль Виталия Зикоры говорить не буду, не имею такого права. Помню, что его соперник выжил и что от театра в суде выступала общественная защита. Зикору любили, кажется, все: он был отзывчивым, отважным и справедливым. Неудивительно, что главная роль в «Трех мушкетерах» досталась ему. Жаль, конечно, что красивый и рослый блондин перебрался в столицу. Он играет в театре, снимается в кино и ТВ-сериалах. Да и на здоровье... А тот спектакль был в меру веселым и трагическим. Там непрерывно фехтовали, а в паузах пели и плясали (да-да, в ТЮЗе был свой оркестр, сидевший в «яме», а на барабанах там играл седой Аркадий, у него с войны был барабан фирмы «Людвиг», как у «Битлз», и он давал уроки моему другу Игорю Карпенко). В увертюре все выходили на сцену и мрачно пели: «Пешки в мундирах Стоят по ранжиру, Смерти и славы настала пора! Раз. Два. Три. Четыре. Начинается игра...» Все бы ничего, но колесо! Его, тележное чудовищных размеров, изготовили на заднем дворе. И каждый раз, рискуя быть раздавленными, мы закатывали его и подвешивали над сценой (по нему на веревке с колосников спускался Зикора). Яркий был спектакль! Красавица Галина Проценко – королева. Капризный король – Александр Булдаков. Интриган кардинал – Вениамин Филимонов. Английский герцог (с акцентом!) – Владислав Казименко. И «человек из Менга» – тот самый актер с эспаньолкой из театрального училища. Фамилия его Имеров. Днем в просторном фойе – звон рапир: парни вовсю фехтовали (шибче всех – новенький «с иголочки» актер Толя Лацвиев: ему досталась роль Де Жюссака, отчаянного рубаки). Спектакль начинался бурным весельем на постоялом дворе, куда въезжает на смешной лошади Д,Артаньян. Конягу играли мы с Вадиком. Обували красные сапоги. Я обнимал Вадика за спину и нагибался. Сверху на нас натягивали красную «в яблоках» попону. Вадик впереди руками держал лошадиную голову с выпученными глазами, но пространство видел лишь перед собой. Я же глядел в пол и страховал обоих, чтобы не грянуться в оркестровую яму. Нам забава нравилась. Тем более, за нее платили «сценические»: 72 копейки за выход. В месяц набегало хорошо... И все бы ничего. Но когда «лошадь» убегала за кулисы, кто-то повадился давать ей доброго пенделя. От такой прощальной «ласки» у меня на мягком месте был приличный «бланш». Решили мы наказать гада. В очередной раз я извернулся и углядел: Имеров! Его ботфорты мы запомнили, план созрел и даже был отрепетирован… И вот, завершая очередную пляску, гляжу: зловещие ботфорты подбираются ближе. И я, упреждая, будто ненароком – лягаю обидчика… не скажу, куда. «Человека из Менга» перекосило, до конца спектакля он, бедолага, перемещался с трудом. Но более не пакостил. Во всяком случае, нам… Классика: «Дети Ванюшина» – о купеческой семье, о непростых отношениях, о раздрае, который царит в доме. По замыслу художника, на сцене – массивный буфет. С многочисленными дверцами и ящичками, этот здоровенный «мебел» олицетворяет незыблемость устоев. Во всяком случае, умом 17-летнего парнишки я понимал так. Буфет неимоверно тяжел. На сцене мы собирали его по частям – гвоздями и молотком. Собирали задолго до спектакля (к буфету примыкала лестница, ведущая наверх, на антресоли, где проживало молодое поколение семьи), а после с помощью гвоздодера уничтожали этого монстра и тяжеленные останки волочили во внутренний двор, в склад.
Ванюшина играл Валерий Елисеев. Господи, как он играл! Его сиплый голос на драматических высотах звучал нестерпимой фистулой. Он орал. Он топал ногами и брызгал слюной. А как он плакал… У меня от того горя сжимало горло… Непременно это происходило в сцене, когда в воскресное утро Ванюшин возвращается из церкви – весь благостный и просветленный. Ему и жена-старушка говорит: мол, ты, отец, сегодня такой добрый. А он и вправду добрый. И желает всех простить и приголубить. С тем он и просит жену позвать к нему детей. А когда те появляются, у них слово за слово происходит очередная распря. Правда, на сей раз все достигает небывалого накала. И тогда старый Ванюшин горько плачет… Через много лет я искренне поблагодарил Елисеева. Валера расчувствовался: – Да? Ты это до сих пор помнишь? А еще там играла Любовь Ощепкова – характерная актриса: полная (по-русски еще говорят «ядреная»), круглые румяные щеки, большие глаза, черные брови. Играла искусительницу, этакую змеюку, которая в купеческом доме, при общем разладе, справляет свой интерес. Однажды у меня был выходной. Я приоделся и пришел – зрителем. В тот вечер ложа для высокопоставленных особей пустовала (она почти нависает над сценой), и я занял место там. После Вадик пересказал мне эпизод, свидетелем которого оказался... Люба вернулась с первого выхода и уже за кулисами кому-то с восторгом сказала: – В ложе сидит такой славный молодой человек! Сегодня я буду играть только для него! Кто-то присмотрелся: – Это Миша, наш монтировщик! – Да? – актриса презрительно фыркнула. Но все увидели: смущена… В моем старом блокноте есть запись: «Сегодня, 20 апреля 2006 года, рано утром по радио сообщили: Люде Стрижовой присвоено звание народной артистки России». Радостно стало за этого человека. Все они были фанатично преданны театру. Но Стрижова, мне казалось, любила этот большой и пыльный «храм» как-то по-особенному: жертвенно. Во время спектаклей она стояла за кулисами с текстами в руках. Она глядела на сцену и шевелила губами – она все роли знала наизусть. Но ей почему-то ролей долго не давали. Мы, «технические работники», оттого считали ее своей, дразнили, подшучивали. Люда безобидно откликалась на смешки и ждала. И ведь дождалась: ее звездный час пробил… Театр – удивительный мир. Да, храм искусства, да, высокое служенье. С другой стороны – неуютный быт (видел в общежитии во дворе рядом с кинотеатром «Хроника», в коридоре играют дети, сушится белье), мизерные зарплаты (выпускники театрального подпадали под самую низкую категорию с зарплатой рублей в 80 – столько получала, например, мойщица посуды в «Пельменной»). И колоссальный по психофизическим затратам труд... Может, потому после спектакля мы – актеры, монтировщики, электрики, звуковики – нередко выпивали в складчину (в гастрономе за углом продавали недорогой портвейн «Три семерки» и холодные пирожки «трубочкой» с печенкой за 28 копеек). Это были интересные посиделки. Я, разинув рот, слушал потрясающие споры о творчестве. Потом кто-нибудь читал стихи. Его подхватывали. И говорили, говорили... Для меня это было 50 лет тому назад.
|
