НА КАЛЕНДАРЕ

«Глобус крутится, вертится…»

А. АНДРЕЕВА, журналист, заслуженный работник культуры РФ   
22 Октября 2021 г.

2210 8 1a 

Мазур Владимир Борисович. Иркутянин. Заслуженный геолог РСФСР. Член Российской академии естественных наук. Заместитель министра геологии РСФСР (1981–1987). Орденоносец. Первопроходец нефтегазовых месторождений нашего края и страны.

Мазур Владимир Борисович

Параллели истории

На берегу Иркута, между деревней Моты и горой Шаманка, многие годы стоял пионерский лагерь «Юный геолог». Песчаный пляж. Высоченные кедры, сосны, пихты и березы. Огромные поля желтоглазых ромашек. Казалось, природа вокруг не знала других цветов. Такой пейзаж украшал окрестности небольшой лагерной территории. В студенческие годы несколько сезонов подряд я работала в этом детском «доме отдыха». Старшая пионервожатая. Что осталось в душе и памяти от тех лет? Конечно, море белых ромашек. И – песня. Лагерный гимн. Дети ее очень любили. И пели – везде. В походах, на пионерских сборах, у костра. И – просто так. Песня о геологах. Ведь их мамы и папы – искатели, разведчики недр. Называлась песня «Глобус».

Кто бывал в экспедиции,

тот поет этот гимн.

И его по традиции

мы считаем своим.

Потому, что мы народ горячий,

потому, что нам нельзя иначе…

1959 год. Торжественная линейка в пионерлагере

1999 год. Москва. Министерство природных ресурсов РФ. Небольшой кабинет. Место работы моего собеседника. Шкафы, полки, стол завалены журналами, камнями. Камни: нефрит, чароит, яшма, халцедоны… Стену украшает огромная геологическая карта. Яркими цветами радуги обозначены открытые на тот момент богатства российских недр. Министерство солидное. Должность ответственная. А значит, и беседа предстоит деловая, серьезная, может быть, лишенная эмоций. Извини, читатель.

– Владимир Борисович, как давно вы оставили работу в экспедициях и пересели в чиновничье кресло?

– Сколько? Да лет уже около двадцати. За эти годы кресла менялись, вернее, мне меняли несколько раз. В 1981 году – заместитель министра геологии РСФСР. В 1989-м министерство ликвидировали и меня перевели в министерство геологии СССР. Занимался проблемами топливо-энергетических ресурсов… много чего было. И вот теперь занимаюсь вопросами нефти и газа страны. Вот так, если коротко и лаконично ответить на ваш вопрос.

Богатство страны геологами прирастало

– Скажите, наше иркутское геологоуправление часто укрепляло кадрами столицу?

– Я как-то интересовался этой темой. В разные годы и в разное время геологической отраслью дирижировали где-то одиннадцать иркутян. П. Я. Антропов был министром геологии Союза. Заместителями в РСФСР и СССР были Кобеляцкий, Шайтуров, Грачев, Зубарев, Рябенко, Макаренко, Минеев, Пельменов и я – ваш покорный слуга. Кого-то упустил, может?

– Я помню, писала о Л. М. Тумольском, Г. Х. Файнштейне, известных геологах не только в стране – в мире, и они в разговоре подчеркивали превосходство геологической школы Иркутска над другими. Их не спросила – вас спрошу: «В чем сила?»

– Мне кажется, начало – в прошлом. В том времени, когда началось изучение Сибири, Зауралья. А начиналось оно практически с Иркутской губернии. Тогда был заложен наш геологический потенциал. И заложен он достаточно основательно и серьезно академиком Владимиром Афанасьевичем Обручевым и его коллегами. Корни – там. Исток – там. Все это с годами развивалось крепко. А потом – у всех нас была очень серьезная подготовка в университете, кафедра геологии в горном институте. Наши учителя – большие ученые с именем. Их надо и благодарить, и им нужно низко в пояс поклониться. Они ведь нас не просто учили горному делу. Это можно и по книгам узнать. Они же очень серьезно и упорно занимались нашим воспитанием. Как кузнецы, ковали наши характеры. И судя по тому, как сложились наши судьбы, делали это очень успешно.

– На дворе 1999 год. Скоро закроется дверь двадцатого столетия – вступим в 21-й век. Оглядываясь на прошедшее, какие открытия залежей нашими геологами вы причислили бы к мировым?

– Открытия? Их было много. А вот к мировым я бы, в первую очередь, отнес Сухой Лог. Самое крупное в мире, уникальное золотоносное месторождение. А на второе место я бы поставил Белозиминское месторождение. Это богатейшие залежи редкоземельных металлов. Конечно, открыли и уголь, и другие твердые полезные ископаемые. Но я их не называю. Вы же о залежах мирового значения спрашиваете? Два крупнейших открытия – это нефть и газ. Ковыкта – газоконденсат и Верхняя Чона – нефть. Они значительно пополнят нефтяной и газовый багаж России. Моя мечта – чтобы иркутяне в 21-м веке знали лишь один вид топлива – газ. Это самое чистое экологическое приобретение. Я ведь вопросами экологии занимаюсь и занимался очень плотно. И скажу – вредят Байкалу гораздо больше наши выбросы в атмосферу. Хотя и комбинат бед немало принес тоже. Но наши выбросы в три-четыре раза ниже, чем выбросы на американские Великие озера. Это надо отметить. Давно пора переходить на экологически чистое ведение хозяйства. А это – газ. Газоснабжение…

– Это победы геологов в нашем регионе. Но ведь иркутские «кладоискатели» в других краях тоже работали?

– Дело в том, что у наших соседей – Чита, Бурятия, Якутия – не всегда были свои геологоуправления, а тем более такие, как у нас высококвалифицированные кадры. И работали на их территориях – наши. Наша «алмазная школа», знания наших ученых открыли кимберлитовые трубки Якутии. Крупнейшие ученые в этой области – Г. Х. Файнштейн, М. М. Одинцов и мой однокурсник Арсений Панкратов открыли якутские алмазы. Получается, «алмазная школа» страны родилась в Иркутске, а алмазов своих у нас нет пока. А может, просто еще время не пришло… Немало чего нашли и в Бурятии, и в Чите… Со временем у них появились и кадры свои, и геологические управления. Опять же все – на базе нашего геологоуправления.

– Все, что вы перечисляете, – победы почти полувековой давности. Но сегодня перед вами картина всего, что делается по стране. Что накопал сегодняшний «кладоискатель»?

– Что? Я бы так оценил – немало. И успешно. Только в прошлом году 49 нефтяных месторождений. В Якутии – новые алмазные трубки. И – уникальное месторождение в Архангельской области. Алмазы. Что в этом уникального? Архангельские алмазы обладают высокими ювелирными качествами. Если якутские используют и в ювелирном деле, и в технике, то здесь – только ювелирка… Новая зона газоноскости открыта у наших соседей – в Красноярске. Я вам называю регионы, которые в 1950–70-е годы числились у нас как «второсортные». Государство в основном финансировало лишь крупные газонефтеносные края, такие, как Тюмень. И геологам в регионах, которые числились как «второсортные», не получалось себя проявлять. И стоило лишь бывшим «второсортным» (сюда я Поволжье отнесу) уделить больше внимания, присмотреться пристальнее к их базам – и результат появился. И роль в этом, и немалую, я бы отвел нашим ученым, научным институтам.

– Их много на балансе?

– Немало. У нас в министерстве – 42 научно-исследовательских института. В том числе и иркутский – ВостСибНИИГГиМС. Так вот, ученые по-иному взглянули на регионы, пересмотрели их возможности. Составили интересные карты с направлениями работ. И знаете, появилась очень позитивная картина. Оказалось, что многое недоработано в тех областях, на которые раньше просто не обращали внимания. Тюменские гиганты заслонили, заслонили нас от достаточно высоких перспектив. Спасибо ученым. Примеры? Какие-то я уже назвал. К ним же причислю астраханское газоконденсатное серное месторождение. Главное в нем – сера. С ней в нашем хозяйстве всегда были проблемы. Недоставало. Завозили из Польши. Теперь завод работает в полную силу. В 1997 году запустили вторую очередь. Это сегодня – крупнейший производитель газовой серы в России. Сегодня мы и себя полностью обеспечиваем, и на внешний рынок предлагаем. Но на этом история месторождения не заканчивается. Дело в том, что под ним, кажется, плещется нефтяная залежь. Пробурили уже скважину глубиной 6 километров и получили приток бессернистой нефти. Это дает право надеяться, что нефть есть. И если наши надежды оправдаются, то открытие может стать равным Самотлору. А возьмите месторождение на шельфе Печорского моря! Открыто три залежи углеводородов. В Арктике. В общем, я так скажу – не дремлем.

1962 год. В центре - В.Б. Мазур, начальник экспедиции

– Интересная судьба у многих открытий! На базе одних – работают заводы и комбинаты. Там, где нефть и газ, – тянут к потребителям нефтегазопроводы. А какие-то лежат себе открытые, но не при деле. Взять тот же Сухой Лог или Белозиминское. Почему?

– Для того чтобы раскрутить ту или иную залежь, нужны огромные инвестиции. Вложения в ее разработку. А здесь часто случается нестыковка. Нарушается баланс между капиталом и месторождением, которое можно эксплуатировать. Что я имею в виду? Есть месторождение. Тот же Сухой Лог. И пресса о нем пишет. И крупное-то оно, и богатое – в мире. Но насколько крупное – настолько и трудное по извлечению золотого песка. Ведь в нем 28 % золота всей страны. А попробуй достань. Места очень труднодоступные. Своих денег нет. Привлекали канадские, австралийские фирмы. Толку? Мне кажется, инвесторы больше спекулируют на масштабах месторождения, чем вкладывают. Идет какая-то протяжка… Или вот хотя бы ситуация с нефтью, где работает компания «РУСИА Петролеум»! Ну пробурили с десяток скважин, а воз и ныне там. Год ждут газ Иркутск, Усолье, Саянск, Черемхово. А они все ковыряются. Я в свое время говорил об этом с руководством Иркутской области – и с Ножиковым, и с Яковенко. Но они не особенно вмешивались в вопросы использования богатств края. А могли бы повлиять на возможность использования минеральных природных ресурсов. Но они же энергетики оба, и занимались больше вопросами электрической энергетики. Что касается Бориса Говорина, нынешнего губернатора области, я почувствовал в нем заинтересованного человека. Хорошо мы с ним поговорили. Договорились пересмотреть выдачу лицензии по Верхнечонскому месторождению. (Напоминаю читателю: беседую с В. Б. Мазуром в 1999 году.)

– Болеете за край?

– А как же? Я болею за Иркутск. Сам иркутянин. Там живут мои братья и сестра. Болею, потому что там мои дочь и внук. Как же не болеть? А политика, которую сейчас проводит губернатор Б. А. Говорин, должна принести хороший эффект…

Запасов у нас достаточно. Государевых людей мало.

Я не спросила тогда собеседника о судьбе Белозиминского месторождения. Поинтересовалась сейчас. Когда готовила этот материал. Редкоземельный металл состоит из 17 элементов, в числе которых иттрий, тантал, неодим… Все они серебристо-белого цвета. И использование их в промышленности – безгранично. В телескопах и фотокамерах, в переработке сырой нефти и в авиационных моторах, в ядерных реакторах и энергосберегающих лампах, в керамике и стекле… Проще сказать, где их не применяют. Но – судьба месторождения незавидная. Были планы. И завод построить, и жилье для рабочих. И даже ЛЭП протянули. И начинали рьяно… но стоп. Сто проблем и преград на пути. Интерес проявляли разные ведомства – результатов ноль. А оно крупнейшее… Вот и человеческая судьба так же. Появился ты в нужном месте в нужный час – твое счастье. Нет – не повезло… И ждут месторождения эксплуатацию уже полвека…

А у собеседника между тем без конца кто-то приоткрывает дверь – рабочий день, какие-то вопросы требуют решения. Телефонные звонки, кому-то очень нужно дозвониться. На один их них решил ответить:

– Добрый день, Борис Леонидович! Как земля Иркутская? А погода геологическая радует? Хорошо… Как Ковыкта? Подожди, подожди, на какой скважине? На 64-й? (Внимательно слушает, что-то чертит.) Когда думаешь закончить? К концу апреля. Хорошо.

Положил трубку. Встал. Подошел к карте.

– Вот посмотрите (водит указкой по адресам), вот она – наша Ковыкта. А вот сюда взгляните – Верхняя Чона. Вот недосягаемый Сухой Лог. Белозиминское, взгляните. Вот река Вача. Запасов в недрах достаточно, чтобы и минерально-сырьевую базу страны пополнить, да и самим жить достойно. Краю процветать. Все есть. Государевых людей – мало. Все больше о себе пекутся.

На этом прощаемся с хозяином кабинета. И договариваемся: разговор продолжим завтра у него дома. Обстановку сменим. А значит, и интонацию разговора.

С чего начинается геолог

И вот мы в его квартире. Скромной, уютной, гостеприимной. Никакой роскоши – а должность, вроде бы, позволяет. Главное украшение комнат: фото и камни. Фото на стенах – это рассказы о том, где был, что видел, что удивило. Камни – образцы горных пород, поделки из нефрита, чароита, кварца, яшмы. Понятно, какова профессия здесь живущих. Вчера я беседовала с чиновником. Сегодня передо мной – рядовой армии геологической братии. Жена – красивая женщина, приятная в общении. Стоим у полки с образцами пород. Беседуем стоя.

– Владимир Борисович, как у вас сложилось: сначала вуз, а потом работа в профессии или работа в профессии, а потом вуз?

– У меня – второй вариант. Сначала была работа. Исполнилось шестнадцать. И на лето устроился рабочим. Работал в Саянах, в партии. Я и не помню уж, что они искали. Рабочий – поди поднеси, нагрузи, собери… Но работу понял нутром. И после окончания школы – геологический факультет нашего университета. Окончил в 1955 году. И мое место работы – трест «Востсибнефтегазгеология».

– С чего начинается дорога к открытию месторождения, залежи ископаемого? С маршрутов?

– Нет. В маршрутах не открывается ни газ, ни металлы. В маршрутах открываются проявления (по разным признакам) газа, металлов, руд. Все начинается с геолога. Геологическое массовое изучение региона. Масштабная геологическая съемка. Двухтысячный масштаб. И вот те работы, которые проводили я и мои коллеги, в последующем, конечно, приводили к открытиям: олова, золота, руд… Но это потом. Когда, получив выводы геологов, на их место приходят люди с более глубокими методами изучения… Но начинается все с него – с геолога. Все мы прошли через это.

1968 год. Горящий фонтан нефтии газа. Справа - начальник Усть-Кутской экспедиции В.Б. Мазур.

– Ваши геологические маршруты на карте?

– Первый – Бурятия. Баунтовский район. Они тогда относились к нашему управлению. Затем я бы отметил Верхнее Марково… Братск, Усть-Илимск…

Всю область прошел в экспедициях. Весь Север изучил. В разных должностях: геолог, старший геолог, начальник партии… В январе 1962 года его назначают начальником экспедиции. А в марте 1962 года его поисковая экспедиция открыла Марковское нефтегазоконденсатное месторождение. Это первая нефтяная ласточка в нашем крае. И она подтвердила: нефть и газ в недрах есть, залежи углеводородов есть – нужно продолжать поиски. В 1966 году его назначают главным геологом, а вскоре начальником. Начальником Усть-Кутской нефтеразведочной экспедиции. Большая ответственность и высокие посты не помешали параллельно заниматься наукой. Написал и на отлично защитил кандидатскую диссертацию. К моменту нашей встречи он уже и докторскую защитил. Академик. На его счету уже было больше девяноста научных статей. Я, выдавая эту информацию, поторопилась. Перескочила через десятилетия. Вернемся в семидесятые. Он служит уже не в нашем регионе. В центральной части России. А география маршрутов – центральные области, Калининградский регион, Крайний Север, архипелаг Шпицберген, заполярный Мурманск. «И мелькают города… параллели, меридианы…». В Ярославле им был создан крупный трест «Ярославнефтегазгеология», позднее преобразованный в Волго-Камское геологическое объединение. Везде, куда кидало его министерство, что-то создавалось, укрупнялось, преобразовывалось. И все со знаком плюс.

Кольская сверхглубокая

– Вы спросили о маршрутах на карте региона. Я их, вроде бы, назвал. А вот здесь, в Ярославле, своей крупной вехой я считаю бурение Кольской сферы. Глубокой скважины. Это я сейчас легко говорю – глубина 12 километров 262 метра. А что стоит за этим, сколько труда, нервов? Сколько раз опускались руки. Все срывалось. И начинали сначала. Короче, с перерывами на ее бурение ушло два десятка лет. Скважина позволила взглянуть в глубину веков. Никто и никогда в мире так глубоко не заглянул в недра планеты.

– Коллектив большой?

– В экспедиции работало 3000 человек. И на работу устроиться на Кольскую сверхглубокую было сложнее, чем попасть в космонавты. Конкурс был преогромный. Из сотни от силы брали трех человек. У кого были знания, опыт.

– Почему такой ажиотаж?

– Квартира – сразу. Зарплата – высокая очень.

– Работали круглый год?

– С перерывами. Когда начиналась полярная ночь – перерыв. Да и непредвиденных ситуаций было немало. Нештатных. Останавливали. Искали причину. Устраняли – шли дальше.

1999 год.Съемочная группа ИГТРК в гостях у В.Б. Мазура.

Мой собеседник, как понимаете, не очевидец событий – участник и организатор. Его рассказ эмоционален. Изобилует фактами, примерами. А сама история этого объекта – для меня звучит как малоизученная детективная история. Не знаю почему!

– Цель? Что искали и хотели найти?

– Цель? Вгрызались не ради газа или нефти. Не ради добычи. Ради науки. В том месте залегают нетронутые древнейшие отложения. И наша задача – изучить древнейшие породы Земли. Планеты Земля. Попытаться узнать, какие там, на огромной глубине, идут процессы. Эту нашу работу сравнивают с космическим полетом. А образцы породы, поднятые с той огромной глубины, ученые изучают с таким же любопытством, как грунт, доставленный с Луны нашим луноходом. И что интересно? Тот грунт, который мы подняли с глубины, идентичен лунному. А еще скважина показала, как мало знаем мы о строении нашей планеты… И что еще хочется сказать: все работы делались на нашем советском оборудовании, изготовленном на Урале. Завод «Уралмаш». А директорствовал тогда там Рыжков Николай Иванович. Мы сейчас с ним, когда встречаемся, обязательно вспоминаем те годы. Молодые годы. Да… как быстро все проходит.

Когда готовила этот материал, мне захотелось узнать: а что сейчас происходит на месте бывшего бурения? Ищу в Интернете. И нахожу. На скважине, занесенной в Книгу рекордов Гиннеса, оказывается, разруха, забвение, руины. Многоэтажный корпус, где находилась бурильная установка, полностью разрушен. Временем, погодой, людьми. Отдельные помещения хранят остатки оборудования. Ржавого ненужного хлама, который в свое время не успели унести. По каким-то приметам можно угадать: лаборатория, медкабинет, столовая, склад… А ведь на этой территории только исследовательских лабораторий было шестнадцать. Все, что поднималось из скважины, изучалось специалистами. Лаборатории – не какие-то маленькие комнатки. Как пишет интернет, это были гиганты. Величина каждой была, как завод среднего размера. Огромное состояние разворовали, растащили, бросили…

В свое время и в Германии занимались бурением. С той же целью – наука. Но дошли лишь до девяти километров шестисот метров. Дальше – не смогли. Но там – не забвение и руины. На месте своей скважины немцы организовали музей. Туда возят туристов. И рассказывают о достижениях страны в области глубокого бурения. Об ученых и рядовых, сумевших это сделать… Как быстро и легко мы забываем о своих достижениях. Как быстро и легко мы предаем забвению труд тысяч людей, создавших эти достижения. Кто сегодня знает о Кольской сверхглубокой скважине? Может, в школе детям кто-то об этом рассказывает? Да нет, конечно. Любим рассуждать о воспитании патриотизма и любви к земле, где родился. А разве экскурсии на Кольскую не могли бы стать актом патриотического воспитания подрастающих мальчиков и девочек? Могли бы. Но… Говорят, год назад, в 2020 году, мурманские чиновники задумали что-то там доброе создать, на месте бурения. Музей, экскурсии, дай бог. Пока – тишина.

Открытия Арктики

Рассказав о скважине, Владимир Борисович надолго задумался. Не тороплю. После паузы продолжает:

– Я вот в Ярославле когда работал, это так лишь считается – Ярославль. А мы колесили ведь в Коми и Костроме, Ульяновске, Вологде. Мурманске, Арктике… Наше управление было подобно настоящему геологическому монстру. И его работа – интереснейшие результаты. Но особенно я бы отметил бурение в Арктике. После Кольской – это вторая точка, которой я горжусь. Первое в Союзе и России месторождение в Арктических морях открыли мы. Арктические острова, Северная Земля, Земля Франца-Иосифа – все обошли. И на острове Колгуев, это в Ненецком автономном округе, где-то километров 200 от Нарьян-Мара, нашли нефть. Месторождение первое в Арктике, морской Арктике. Но оно дало дорогу более крупным залежам в этом регионе. Таким, как Штокмановское газовое месторождение в Баренцевом море. Я горд тем, что в сложнейших условиях Арктики мы смогли успешно и результативно это сделать.

– Бурение на земле – я представляю приблизительно как. Но в море? Врезаться в пучину северных ледяных вод. Как это? На что опираться? Где и как устанавливать технику? Это что-то, в моем представлении, из области фантастики!

– А это интересный вопрос. Дело в том, что нам на баланс передали ледокол «Красин». Старшее поколение помнит это название. О ледоколе «Красин», его героическом прошлом пресса неустанно рассказывала в свое время.

Ледокол «Красин»

1 октября 1916 года. Российский военно-морской флот стал владельцем крупнейшего в мире ледокола «Святогор». Строили его на британских верфях по заказу России. Судьба ледокола уникальна. Построенный буквально накануне распада империи, он жив, действует и в строю до сегодняшнего дня. Вместе со страной прошел через революцию и войны. Был и очевидцем, и участником всех потрясений и побед. Исследовал Арктику. Спасал, выводил из ледового плена корабли, пароходы, исследовательские и грузовые. Спас из арктического плена экспедицию Умберто Нобиле. В Великую Отечественную – участник арктических конвоев. Его расстреливали, бомбили, выводили из строя. Реанимировали – и снова в строй.

2210 8 4

…В Калининграде, на набережной Петра Великого, находится Музей Мирового океана. Его экспозиции открывают вам все секреты и тайны флоры и фауны, судоходства, геологии, гидрологии – короче, всего, что связано с океаном. А филиал этого музея – ледокол «Красин». Место приписки – Санкт-Петербург, набережная Лейтенанта Шмидта. Вечная стоянка. Сегодня ледокол – музей. Случится быть в городе на Неве, найдите время побывать на ледоколе, подняться на его палубу. Узнаете очень много интересного. Перед вами откроется еще одна страничка отечественной истории. Как, когда и почему «Святогор» стал «Красиным». Почему не раз получал государственные награды он – ледокол? Как рисковал, спасал, побеждал…

Когда это было точно, сейчас уж и не скажу. Но было это в начале семидесятых. Передали на баланс Министерству геологии ледокол «Красин». Его нужно было использовать для поиска и бурения в арктических морях. В том виде, в каком он был, работы невозможно было проводить. И мы его переоборудовали. Это стало электроплавбазой. Установили генератор. Теперь ледокол мог идти змейкой, раскалывая льды. С помощью генераторов с электроприводами и вели бурение на островах Арктики. Знаете, природа Арктики очень и очень ранима. И об этом нужно было помнить. Не навредить. Не нарушить в флоре и фауне баланс. Обеспечить экологическую безопасность. Не должно было быть вредных отходов. С электроэнергией мы этого добились. На уникальную природу Арктики наше бурение не повлияло. Вы знаете, вспоминаю те годы, и ностальгия такая берет за душу! Все было со знаком плюс: работа интересная, разведка, результаты – все радовало.

Крепись, геолог…

– Но труд-то ведь был тяжелый в этих нечеловеческих условиях?

– Да, соглашусь. И условия нечеловеческие, и холод – Арктика. Но когда видишь для чего все это, когда из скважины пошло то, ради чего все терпел – нефть и газ, все забывается, мелочь, пустяк. Главное – вот оно, достали, дошли… Часто вспоминаю свою таежную молодость. Идешь по тайге, бурелом, ноги путаются в каких-то завалах, чуть не падаешь. А у тебя на плечах рюкзак тяжеленный. И с каждым часом он становится тяжелее. А тут еще вон на ту гору нужно подняться. Гнус, комары. Потом обливаешься. Молоточком еще и образцы откалывать надо и с собой их тащить... Мысли в голове, одна догоняет другую: зачем тебе все это? Что за профессию ты отыскал для себя, будь она неладна. Сидел бы в городе, ходил по асфальту. А поднялся на вершину! Помните, как у Высоцкого: «…на вершине стоял хмельной…»! Поднялся. Упал в траву. Над тобой небо. И такая радость… Господи, какая красота! Какое счастье, что выбрал именно это, эту профессию, это занятие, и ему служишь. Вот так.

– Рыбаки и охотники часто рассказывают байки, истории, которые с ними произошли. А вот у геологов такие байки есть?

– Байки – не байки, а вот случаи в маршруте, эпизоды – да. Вот помню и часто об этом рассказываю: недалеко от Осы, у нас в Бурятском автономном округе, проводили съемку – двухсотку. Работы оставалось немного. Назавтра нужно было перекочевать в другое место. А кто у нас главный перевозчик тяжестей? Лошади. У нас их было семь. Просыпаемся утром – ни одной, словно и не было. Исчезли бесследно. Что делать? Я тогда был начальником партии. «Ну вот что, ребята, пойдем сегодня по маршруту, сделаем работу. А вернемся – будем думать, как завтра перебираться. Видимо, на своих горбах будем все перетаскивать!» Отработали день. Возвращаемся. И глазам не верим: все семь красавцев спокойно отдыхают. На своих местах. Только геолог может понять радость и облегчение, которые мы испытали. Когда об этом рассказываю коллегам, все в голос: «Да брось! Такого быть не может. Лошади, если ушли, – никогда не возвращаются. Не сочиняй…» Вернулись. И где были, и где гуляли, и почему пришли – загадка. Или вот еще. Но это уж байка, действительно, сочиненная западными журналистами. Мы бурили тогда на Кольской сверхглубокой. Я уже об этом говорил. Так вот, когда прошли десятый километр – а это уже мировая сенсация – нагрянули (с разрешения властей, конечно) западные журналисты. Увидеть, убедиться, что это так… А потом читаем в крупнейших европейских и американских изданиях: «Как только русские подняли инструмент с десятикилометровой глубины, из скважины стали выпрыгивать черти… русские докопались до преисподней… русские дошли до ада». И мусолили эту байку долго на все лады.

– А вот с нерпой, белым медведем сталкивались?

– Белого наблюдали. Приходил в наш лагерь. Подбирал объедки. Но мы его наблюдали на отдалении. Зверь неуправляемый. Никогда не знаешь, что от него можно ожидать. Бурого медведя в нашей тайге не раз встречали. Он более миролюбивый, покладистый. А этот… Мы были настороже и держались подальше. Видели, как на нерпу охотится. Встречали гренландских китов. Зрелище красивое. Помню, в детстве, потом в юности свои впечатления от работы художника Рокуэлла Кента. Его яркие краски, ни на что другое не похожие картины завораживали. И я ему страшно завидовал: как это он здорово придумал, такие яркие, неземные краски! А вот когда на Шпицбергене работал, на Земле Франца-Иосифа, на Новой Земле – сам все это видел. В действительности. И мне показалось, что в жизни все гораздо красочнее, чем на полотне. Не придумал художник. Видел. Вы не представляете, как впечатляют и волнуют эти красочные, очень контрастные пейзажи. Какой радостью наполняется вся твоя душа от того, что ты это видишь, что ты здесь, стоишь на краю земли. Это такое счастье. И уже снова завидуешь. Но уже себе. Повезло. И северное сияние не раз наблюдал. Оно бывает и цветным, и нет. Несколько раз.

– Вот эти полки с огромным количеством ярких минералов: яшма, халцедоны, нефриты… Видимо, это подарки? (Кивает головой: да, мол, подарки. – Авт.) А где среди этого многообразия ваш труд? То, что всю жизнь ищете вы?

– Мой? (Перебирает сувениры, что-то нашел. Небольшая плексигласовая коробочка, внутри коричневая жидкость.) Мой труд – вот он. В этой прозрачной коробочке – черно-коричневая жидкость. Если потрясти, она гуляет. Вероятно, так же она плещется и в земных недрах. Нефть. Этот подарок мне сделали американские коллеги, компания «Северное сияние». Это и есть мой труд – нефть с Ямало-Ненецкого округа. Сегодня месторождение вовсю эксплуатируется. Там работают мои коллеги… Все, что видите на этой полке, – сувениры друзей. Минералы – яркие, красочные, все цвета радуги. И посмотрите, как скромно и незаметно на их фоне смотрится мой, с нефтью. К сожалению, у нефтеразведчиков, по сравнению с твердовиками, все гораздо скромнее. Они из минералов твердых пород могут целую коллекцию собрать. Комната не вместит. У нас же, нефтегазовиков, одна лишь капля. У них многообразие. У нас – капля, капля нефти… Но я горжусь, что нефтеразведчик. Помню, в давние годы мы пели: «О химиках и физиках оставь свои мечты, люби меня, нефтяника, царицей будешь ты…» (Смеется, оглядывается на жену, ища подтверждение словам песни.)

– Какой из этих минералов греет душу?

– Вот этот. Янтарь. Ископаемая смола. Он теплый, домашний. Люблю держать в руках. И часто это делаю – беру в руки, потру. И словно жизненную силу получаю.

Дар Родины

После небольшой паузы вдруг произносит: «Идемте, я вам что-то покажу». Поднимается, приглашает следовать за собой. Завел в спальню. Узкая, продолговатая комната. На стене – картина: деревянный старый дом, окна почти вросли в землю. «Сейчас, подождите чуточку», – говорит хозяин и пытается что-то достать из-за кровати. Удается ему это с трудом. Наконец вытащил. Что-то длинное, тяжелое, закутанное в старое байковое одеяло. Размотал. «Смотрите». Разглядываю: деревянный кружевной наличник, снятый с какого-то дома. Такие изобилуют в нашем городе. Там, где сохранились постройки начала прошлого и позапрошлого веков.

– Откуда это?

– Я же в Иркутске родился и вырос, и учился. Вы это уже слышали от меня. Но все мои помыслы там, в городе детства. К счастью или к несчастью, родился не в больнице, а дома. Как вспоминала мама, они с отцом были в театре. Пришли домой пешком, благо это недалеко. Пока поговорили, чай попили. Уже за полночь. А оно вдруг началось. Ни скорая, ни роддом не понадобились. А было это на 5-й Красноармейской. Вот таким был наш дом (показывает на картину на стене). Его уже нет, к сожалению. А что удалось сохранить, ухватить от родительского дома – вот эти наличники. И строили дом в середине прошлого века. Это где-то 1850-е годы.

Дом в Иркутске, где родился В.Б. Мазур

Поставил наличники. Крепкие, широкие, хорошо сохранившиеся кружева. Оперся на них руками. Камера наехала на скрещенные ладони. Мощные, рабочие ручищи. Помолчал. Продолжает:

– Ведь прибито все было коваными гвоздями. Не катаными, а кованными в кузнице. А они вечные. (Обращает внимание на картину на стене.) Когда дом еще был в приличном состоянии, я попросил знакомого художника нарисовать его на память. Вот подарок.

Разглядываю. Невысокий. Окна небольшие. Ставни светлые. Может, и ходила когда-то мимо, и видела. Кто знает? Улица-то в центре.

– Вот снял я эти наличники-карнизы. В Москву с собой привез. Два. Один – вот он. Другой – на даче прибил. Внуки ведь у меня. Сын – Борис. Внука назвали Владимир. Так что растет Владимир Борисович Мазур номер два, по всем параметрам – наследник. (И снова возвращает разговор к карнизу, он так его называет.) Видите, какой-то умелец сделал это больше ста пятидесяти лет назад. А теперь пусть дети и внуки помнят, где их корни, видят, каким был родительский дом. Когда прикасаюсь к этому – приятное воспоминание наплывает, словно к родине прикасаюсь. Душу греет.

Молчит. Пауза. Огромные ручищи сжимают карниз. А со стены на нас смотрит приземистый, в четыре окна на улицу, дом… Вернулись в гостиную. Сели в кресла.

Закончены маршруты…

– Владимир Борисович, хотелось бы закончить нашу беседу на эмоциональной ноте… У костра вечером, после маршрута ведь не только байки травили?

Перебивает:

– И байки, и водка, и песни – все было. С песней – дружил, дружу и буду дружить. Мы ведь, в основном, геологические пели. А они особые, замороченные. И авторы – или барды-геологи, или коллеги сочиняли. Конечно, и профессиональных авторов пели иногда. Близких нам по духу, по теме. Это Симонов, Визбор, что-то из Высоцкого, которые перекликались с нашей жизнью. Люблю Городницкого.

И вдруг, стукнув слегка по подлокотнику кресла, словно команду себе дал, неожиданно для нас запел. Голос красивый, сильный.

Дорога, дорога ведет на восток,

На Север уходит другая.

Собачья упряжка, последний свисток.

Ну где ж ты, моя дорогая?..

***

Кожаные куртки, брошенные в угол.

Тряпкой занавешенное низкое окно.

Бродят за ангарами северные вьюги,

В маленькой гостинице пусто и темно…

***

От злой тоски не матерись –

Сегодня ты без спирта пьян.

На материк, на материк

Идет последний караван.

Неожиданно вступает женский голос. Запела жена. И мы уже слушаем не соло – дуэт:

Прощай, наш Иркутск, уезжаем опять

Для нефти и газа структуру искать…

Жена до сих пор лишь слушала, пела, а тут вдруг:

– Если бы его сразу вы на песню раскрутили – до утра бы пел. Хватит песен, к столу, чай ждет.

– Какой чай? Подождет, главную еще не спели.

И запел: «Глобус крутится, вертится, словно шар голубой…»

Наш гимн, гимн пионерского лагеря «Юный геолог». И мне вдруг вспомнился августовский день 1959 года. Мчится автобус. Мы везем детей на экскурсию. В Слюдянку, на предприятие «Перевал». Они увидят, как добывают мрамор, как распиливают на строительные плиты, как шлифуют. Из окон рвется песня. Дети поют о будущем, о мире, который ждет их, когда вырастут… В песне – радость, веселье, мечты. Одна песня, одни слова, одна мелодия. Но в исполнении Владимира Борисовича я услышала не радость жизни, нет. Услышала печаль и тоску. Тоску по тому времени, маршрутам и походам, о которых он два дня нам рассказывал. Вспоминал. Печаль по маршрутам, которые уже никогда не случатся. Время ушло. Я услышала ностальгию по не пройденным дорогам. И несбыточному… Есть в жизни профессии – магнит. Они привязывают к себе намертво. Профессии, требующие сил, мужества, терпения. Нечеловеческой выносливости. Но и радость от нее, ее результатов – космическая. Геология, разведка, поиск – одна из них… Об этом говорили голос, глаза, настроение моего собеседника.

P. S. Владимир Борисович Мазур ушел из жизни 27 октября 2012 года. В августе того же года отметил 80-летие.

  • Расскажите об этом своим друзьям!