ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ

Глас судеб

Беседовал Михаил ЮРОВСКИЙ   
14 Января 2023 г.
Изменить размер шрифта

18 1a 

Узнав Николая Прошина, человека другой, прежней эпохи и спайки, уже невозможно забыть.

Узнав Николая Прошина, человека другой, прежней эпохи и спайки, уже невозможно забыть.

Сначала я многое узнал и о нем, и об особенностях оперной культуры от юной иркутянки, певицы французской оперы Веры Сеньковской, с которой познакомился в вагоне поезда из Москвы. Например, то, что русская манера оперного пения признана одной из лучших в мире. Петь, конечно же, можно на разных языках и в разных странах, но знатоки по всему миру ценят прежде всего русскую традицию певческого искусства. И французская, и итальянская оперы всегда ждут наши голоса. В современной эстраде, в этом царстве микрофона, а то и «фанеры», оперные певцы всегда окажутся лишними на чужом празднике жизни. Ведь оперное пение подразумевает пение камерное, живое, с минимумом усилителей и с лирическим тоном. К сожалению, большинство современных артистов, да и публики тоже, больше хлопочет о наживании богатств, нежели об образовании своего ума и сердца. Хотя для счастья важнее всего то, что есть в самом человеке.

И то, как держится и общается сам Николай Александрович, – это целиком и полностью русская классика. Только разве что среди героев Ивана Бунина таких людей и можно распознать. Для беседы с ним нам был предоставлен древний купеческий дом на набережной Ангары. Вдохновленный простором и уютом русской купеческой избы, Прошин исполнил там несколько романсов. Все присутствующие были потрясены, долго молчали. И как-то по-особому пронимало жгучее ощущение ностальгии по уходящей в небытие культурной и самобытной России. А за окном мчались машины, кипел шумом злачный ночной клуб…

  • Николай Александрович Прошин – заслуженный артист РФ, доцент. В 1976 году окончил вокальный факультет Московского музыкально-педагогического института имени Гнесиных по специальности пение в классе профессора, народного артиста РСФСР П. М. Норцова. С Иркутской областной филармонией сотрудничает с 1974 года, солист филармонии. Получил квалификацию оперный и концертно-камерный певец. В 1992 году за свою сценическую деятельность в Музыкальном театре имени Н. М. Загурского получил почетное звание «Заслуженный артист России». Является членом Союза театральных деятелей, членом художественного Совета Иркутского отделения Союза концертных деятелей РФ, членом Российской общественной академии «Голос». 

Он выпустил на мировую оперную сцену таких учеников как Мария Космарева, выступающая в Израильском оперном театре, Жанна Зильберберг, лауреат международного конкурса в Нью-Йорке, иркутянин Глеб Перязев, ведущий солист Мариинского театра, иркутянка Майрам Соколова, выступающая последние два года в Большом театре столицы нашей Родины.

Биография Николая Александровича оказалась настолько уникальна, что пройти мимо нее было просто невозможно. Он родился в ГУЛАГе в 1947 году, в спецпоселении под Воркутой.

– Как так вышло, что вы родились именно в в ГУЛАГе?

– Моего отца, Прошина Александра Тимофеевича 1905 года рождения, забрали в 1933 году в Ленинграде с последнего курса военно-медицинской академии (он там учился на военного хирурга) по знаменитой 58 статье как немецкого шпиона. «Пришили» недоносительство на соседа по комнате в общежитии. Угар шпиономании в те годы, дьявольские формулировки, по которым следователи сажали каждого, кто хоть как-то соприкасался с потенциальным шпионом, был тогда просто немыслимым. Вот и отца работник НКВД заманил с уличной прогулки к себе для якобы профилактической беседы и… закрыл в «Крестах» надолго.

Отец по наивности полагал, что в этой ошибке органы обязательно разберутся и отпустят его со дня на день. Сидя в камере «Крестов», попросился даже отпустить его на государственные экзамены. А отсидел в общей сложности 25 лет.

Отец родом из подмосковной Балашихи, был рабочим, активным комсомольцем, состоял даже в отряде чоновцев. Потом окончил рабфак, поступил в академию, был парторгом курса. Впереди, казалось, была ясная и светлая дорога…

После первого срока отец решил поехать на юг – погреть косточки. Устроился работать в амбулаторию в Армавире. Но это было ошибкой. Если бы он остался на Севере, его бы не посадили во второй раз. А когда закончился второй срок (ГУЛАГ, Воркута, где я и родился), он со всей семьей (а у них с мамой было уже трое детей) решил забраться поглубже, в Сибирь, чтобы не посадили в третий раз. Мы поселились на сельскохозяйственной опытной станции, что под Тулуном нашей Иркутской области…

– А мама? Откуда родом она? Ведь можно же было уехать и к ней на родину…

– Да там было не менее опасно, если не более. Ведь моя мама, Вера Николаевна Васильева в девичестве, 1920 года рождения, – потомственная дворянка, родом из Калуги. Правда, Васильевы должны бы были вроде как иметь кой-какую защиту от советской власти, но… Дело в том, что мамин дед по материнской линии, Никанор Дмитриевич Васильев, основал в свое время в Калуге художественный музей. Он был бездетным и все свое имущество (и этот музей, и два дома) после смерти по завещанию передал своему брату, Дмитрию Дмитриевичу Васильеву. А тот в свою очередь во время революции передал музей и дома Советскому государству…

– Повлияла ли мама на вашу судьбу, на выбор дела жизни?

– Мама и была тем человеком, кто повлиял на мое становление и как личности, и как исполнителя. Она была очень одаренной пианисткой. После музыкальной школы в Калуге она поступила сразу на последний курс Мерзляковского училища при Московской консерватории, но учиться помешала война. Попали в оккупацию всей семьей. В дальнейшем, когда пришли наши войска, ее дворянское происхождение и сыграло свою роль. А обвинение состояло в том, что она во время оккупации не смогла сохранить комсомольский билет. Срок ей дали небольшой, всего два года. В лагере они и встретились с отцом, она была у него медсестрой. Так вот, когда она носила меня в себе, ей перед родами приснился сон, в котором ей сказали: «Он будет петь». Так со мной и получилось. Правда, в семь лет мне очень хотелось быть моряком, я тогда с удовольствием пел: «Прощайте, скалистые горы». И в наше музыкальное училище меня привела именно мама. Потом, уже в армии, я был солистом ансамбля песни и пляски Забайкальского военного округа. После армии поехал в Москву и поступил в институт имени Гнесиных, там проучился семь лет. Учился в классе народного артиста Пантелеймона Марковича Норцова. Он был носителем уникальных певческих традиций. Сам был выходец из простой крестьянской семьи с Украины. В детстве пел в хоре при церкви. И там монах, в прошлом оперный певец, опробовал на детском голосе Норцова взрослые приемы. Результат получился исключительным, когда оперным голосом мог виртуозно овладеть и ребенок. Потом Норцов был солистом в оперных театрах страны: в 1925–1954 – солист Большого театра, в 1951–1962 преподавал в Московском педагогическом институте имен Гнесиных. А с 1962 года – в МГК имени П. И. Чайковского.

После окончания Гнесинки я работал в разных театрах и филармониях России. А вот за границу меня не выпускали до самого распада Советского Союза. Видно, тоже по причине неблагонадежности нашего рода…

– Во время своей долгой творческой деятельности вы встречались и соприкасались со многими творческими личностями и знаменитостями. Кто запомнился вам больше всего?

– Из людей, которые мне больше всего запомнились во времена моей деятельности на западе страны, особо хочется выделить Наталью Дмитриевну Шпиллер. Она немка, дворянка, большая умница. И очень красивая женщина. Поговаривали даже, что она была любовницей самого Сталина. Она руководила нашей кафедрой в институте имени Гнесиных. Еще хорошо и с благодарностью вспоминаю моего педагога (?), великого русского певца, лучшего Онегина всех времен. У него не было детей, и он привечал меня как сына. Я много раз был у него в гостях…

По возвращении в мой любимый город на берегу Байкала встретил людей, с которыми проходило мое основное творчество. Это, прежде всего, заслуженный артист Лев Ашотович Касабов, руководитель камерного оркестра в Иркутской областной филармонии. Большой музыкант, пользующийся абсолютным авторитетом у музыкантов. Как много программ было спето с ним! Еще Дмитрий Иванович Басков, профессор, выпускник Ленинградской консерватории, с которым я спел много сольных программ. Это и романсы Чайковского, и Рахманинова, и Мусоргского. Плотно сотрудничал с камерным оркестром под управлением заслуженного артиста России Владимира Карпенко. Было много концертов с ансамблем «Барокко» под управлением Майи Крутиковой. Ну и, конечно же, последняя опора моей души – это заслуженный артист Михаил Клейн, с которым было спето много концертов и в нашем городе, и за его пределами. Хорошо запомнился концерт перед ковидными временами с солистами Мариинского театра Глебом Перязевым и Екатериной Гончаровой. Сейчас люди стали меньше ходить в концертные залы. Но радует то, что мои ученики поют сейчас в Большом и Мариинском театрах, в Германии, Франции, Америке и Израиле…

– Чем держит вас Иркутск?

– Да, из всех городов я выбрал именно Иркутск. Прежде всего за чистоту голубого неба и здешней воды, за огромное количество солнечных дней. Но прежде всего это, конечно, сам город и его люди. Я даже не знаю, как это выразить точнее. Иркутск – это и не столица, и не провинция, это некая золотая середина, город со своим характером и шармом. А иркутян невозможно спутать с жителями какого-либо края. Эта вот сибирская настойчивость и спокойствие, когда больше индивидуальности, меньше суеты. У здешнего жителя, мне кажется, больше возможностей оставаться самим собой. И иркутяне этим пользуются. У них есть свой стержень, какое-то иное внутреннее содержание. И это очень привлекает. 

– А что вас радует, утешает и греет?

– У меня есть мои слушатели, меня окружают талантливые люди, я делаю, и надеюсь, хорошо, то, что умею, то, что люблю. У меня есть мои ученики. Одна моя ученица недавно поступила не куда-нибудь, а в Парижскую консерваторию. Это же здорово! Согласитесь, что для жизни это совсем не мало. И поэтому я счастливый человек…

  • Расскажите об этом своим друзьям!