- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Глас судеб |
| Беседовал Михаил ЮРОВСКИЙ |
| 14 Января 2023 г. |
|
Узнав Николая Прошина, человека другой, прежней эпохи и спайки, уже невозможно забыть.
Сначала я многое узнал и о нем, и об особенностях оперной культуры от юной иркутянки, певицы французской оперы Веры Сеньковской, с которой познакомился в вагоне поезда из Москвы. Например, то, что русская манера оперного пения признана одной из лучших в мире. Петь, конечно же, можно на разных языках и в разных странах, но знатоки по всему миру ценят прежде всего русскую традицию певческого искусства. И французская, и итальянская оперы всегда ждут наши голоса. В современной эстраде, в этом царстве микрофона, а то и «фанеры», оперные певцы всегда окажутся лишними на чужом празднике жизни. Ведь оперное пение подразумевает пение камерное, живое, с минимумом усилителей и с лирическим тоном. К сожалению, большинство современных артистов, да и публики тоже, больше хлопочет о наживании богатств, нежели об образовании своего ума и сердца. Хотя для счастья важнее всего то, что есть в самом человеке. И то, как держится и общается сам Николай Александрович, – это целиком и полностью русская классика. Только разве что среди героев Ивана Бунина таких людей и можно распознать. Для беседы с ним нам был предоставлен древний купеческий дом на набережной Ангары. Вдохновленный простором и уютом русской купеческой избы, Прошин исполнил там несколько романсов. Все присутствующие были потрясены, долго молчали. И как-то по-особому пронимало жгучее ощущение ностальгии по уходящей в небытие культурной и самобытной России. А за окном мчались машины, кипел шумом злачный ночной клуб…
Он выпустил на мировую оперную сцену таких учеников как Мария Космарева, выступающая в Израильском оперном театре, Жанна Зильберберг, лауреат международного конкурса в Нью-Йорке, иркутянин Глеб Перязев, ведущий солист Мариинского театра, иркутянка Майрам Соколова, выступающая последние два года в Большом театре столицы нашей Родины. Биография Николая Александровича оказалась настолько уникальна, что пройти мимо нее было просто невозможно. Он родился в ГУЛАГе в 1947 году, в спецпоселении под Воркутой. – Как так вышло, что вы родились именно в в ГУЛАГе? – Моего отца, Прошина Александра Тимофеевича 1905 года рождения, забрали в 1933 году в Ленинграде с последнего курса военно-медицинской академии (он там учился на военного хирурга) по знаменитой 58 статье как немецкого шпиона. «Пришили» недоносительство на соседа по комнате в общежитии. Угар шпиономании в те годы, дьявольские формулировки, по которым следователи сажали каждого, кто хоть как-то соприкасался с потенциальным шпионом, был тогда просто немыслимым. Вот и отца работник НКВД заманил с уличной прогулки к себе для якобы профилактической беседы и… закрыл в «Крестах» надолго. Отец по наивности полагал, что в этой ошибке органы обязательно разберутся и отпустят его со дня на день. Сидя в камере «Крестов», попросился даже отпустить его на государственные экзамены. А отсидел в общей сложности 25 лет. Отец родом из подмосковной Балашихи, был рабочим, активным комсомольцем, состоял даже в отряде чоновцев. Потом окончил рабфак, поступил в академию, был парторгом курса. Впереди, казалось, была ясная и светлая дорога… После первого срока отец решил поехать на юг – погреть косточки. Устроился работать в амбулаторию в Армавире. Но это было ошибкой. Если бы он остался на Севере, его бы не посадили во второй раз. А когда закончился второй срок (ГУЛАГ, Воркута, где я и родился), он со всей семьей (а у них с мамой было уже трое детей) решил забраться поглубже, в Сибирь, чтобы не посадили в третий раз. Мы поселились на сельскохозяйственной опытной станции, что под Тулуном нашей Иркутской области… – А мама? Откуда родом она? Ведь можно же было уехать и к ней на родину… – Да там было не менее опасно, если не более. Ведь моя мама, Вера Николаевна Васильева в девичестве, 1920 года рождения, – потомственная дворянка, родом из Калуги. Правда, Васильевы должны бы были вроде как иметь кой-какую защиту от советской власти, но… Дело в том, что мамин дед по материнской линии, Никанор Дмитриевич Васильев, основал в свое время в Калуге художественный музей. Он был бездетным и все свое имущество (и этот музей, и два дома) после смерти по завещанию передал своему брату, Дмитрию Дмитриевичу Васильеву. А тот в свою очередь во время революции передал музей и дома Советскому государству… – Повлияла ли мама на вашу судьбу, на выбор дела жизни? – Мама и была тем человеком, кто повлиял на мое становление и как личности, и как исполнителя. Она была очень одаренной пианисткой. После музыкальной школы в Калуге она поступила сразу на последний курс Мерзляковского училища при Московской консерватории, но учиться помешала война. Попали в оккупацию всей семьей. В дальнейшем, когда пришли наши войска, ее дворянское происхождение и сыграло свою роль. А обвинение состояло в том, что она во время оккупации не смогла сохранить комсомольский билет. Срок ей дали небольшой, всего два года. В лагере они и встретились с отцом, она была у него медсестрой. Так вот, когда она носила меня в себе, ей перед родами приснился сон, в котором ей сказали: «Он будет петь». Так со мной и получилось. Правда, в семь лет мне очень хотелось быть моряком, я тогда с удовольствием пел: «Прощайте, скалистые горы». И в наше музыкальное училище меня привела именно мама. Потом, уже в армии, я был солистом ансамбля песни и пляски Забайкальского военного округа. После армии поехал в Москву и поступил в институт имени Гнесиных, там проучился семь лет. Учился в классе народного артиста Пантелеймона Марковича Норцова. Он был носителем уникальных певческих традиций. Сам был выходец из простой крестьянской семьи с Украины. В детстве пел в хоре при церкви. И там монах, в прошлом оперный певец, опробовал на детском голосе Норцова взрослые приемы. Результат получился исключительным, когда оперным голосом мог виртуозно овладеть и ребенок. Потом Норцов был солистом в оперных театрах страны: в 1925–1954 – солист Большого театра, в 1951–1962 преподавал в Московском педагогическом институте имен Гнесиных. А с 1962 года – в МГК имени П. И. Чайковского. После окончания Гнесинки я работал в разных театрах и филармониях России. А вот за границу меня не выпускали до самого распада Советского Союза. Видно, тоже по причине неблагонадежности нашего рода… – Во время своей долгой творческой деятельности вы встречались и соприкасались со многими творческими личностями и знаменитостями. Кто запомнился вам больше всего? – Из людей, которые мне больше всего запомнились во времена моей деятельности на западе страны, особо хочется выделить Наталью Дмитриевну Шпиллер. Она немка, дворянка, большая умница. И очень красивая женщина. Поговаривали даже, что она была любовницей самого Сталина. Она руководила нашей кафедрой в институте имени Гнесиных. Еще хорошо и с благодарностью вспоминаю моего педагога (?), великого русского певца, лучшего Онегина всех времен. У него не было детей, и он привечал меня как сына. Я много раз был у него в гостях… По возвращении в мой любимый город на берегу Байкала встретил людей, с которыми проходило мое основное творчество. Это, прежде всего, заслуженный артист Лев Ашотович Касабов, руководитель камерного оркестра в Иркутской областной филармонии. Большой музыкант, пользующийся абсолютным авторитетом у музыкантов. Как много программ было спето с ним! Еще Дмитрий Иванович Басков, профессор, выпускник Ленинградской консерватории, с которым я спел много сольных программ. Это и романсы Чайковского, и Рахманинова, и Мусоргского. Плотно сотрудничал с камерным оркестром под управлением заслуженного артиста России Владимира Карпенко. Было много концертов с ансамблем «Барокко» под управлением Майи Крутиковой. Ну и, конечно же, последняя опора моей души – это заслуженный артист Михаил Клейн, с которым было спето много концертов и в нашем городе, и за его пределами. Хорошо запомнился концерт перед ковидными временами с солистами Мариинского театра Глебом Перязевым и Екатериной Гончаровой. Сейчас люди стали меньше ходить в концертные залы. Но радует то, что мои ученики поют сейчас в Большом и Мариинском театрах, в Германии, Франции, Америке и Израиле… – Чем держит вас Иркутск? – Да, из всех городов я выбрал именно Иркутск. Прежде всего за чистоту голубого неба и здешней воды, за огромное количество солнечных дней. Но прежде всего это, конечно, сам город и его люди. Я даже не знаю, как это выразить точнее. Иркутск – это и не столица, и не провинция, это некая золотая середина, город со своим характером и шармом. А иркутян невозможно спутать с жителями какого-либо края. Эта вот сибирская настойчивость и спокойствие, когда больше индивидуальности, меньше суеты. У здешнего жителя, мне кажется, больше возможностей оставаться самим собой. И иркутяне этим пользуются. У них есть свой стержень, какое-то иное внутреннее содержание. И это очень привлекает. – А что вас радует, утешает и греет? – У меня есть мои слушатели, меня окружают талантливые люди, я делаю, и надеюсь, хорошо, то, что умею, то, что люблю. У меня есть мои ученики. Одна моя ученица недавно поступила не куда-нибудь, а в Парижскую консерваторию. Это же здорово! Согласитесь, что для жизни это совсем не мало. И поэтому я счастливый человек…
|
