Как мы боремся и принимаем смерть |
08 Июля 2021 г. |
Мы знаем, чем всë кончится. Но что определяет наше отношение к своей и чужой смерти? Почему мы оплакиваем незнакомых нам знаменитостей, а споры об эвтаназии по-прежнему не утихают?
Из-за чего трагические события вроде пожара в кемеровском ТЦ раскалывают соцсети и как в XXI веке меняются наши представления об уходе близких из жизни и о бессмертии? Все эти вопросы вплетаются в историю идей от древних мифов до современных техноутопий, и самое время попробовать в них разобраться, потому что когда мы говорим о смерти, на самом деле речь всегда идет о жизни. Предлагаем прочитать фрагмент главы «Право на смерть и обязанность жить: история эвтаназии». Подробно обо всем этом рассказывает книга Сергея Мохова «История смерти. Как мы боремся и принимаем». Проблема первая: биологическая граница между жизнью и смертьюПервый вопрос, мешающий однозначному разрешению дискуссий об эвтаназии: где пролегает граница между жизнью и смертью человека? Казалось бы, всë предельно ясно: пока человек дышит, двигается, ест и пьет — он живой. Как только он прекращает всё это делать — умер. Но на деле всë не так однозначно. До XX века главным признаком смерти считалось отсутствие дыхания. Критерий, однако, часто подводил. Так, в 1564 году испанский анатом Андреас Везалий проводил показательное вскрытие трупа перед толпой в Мадриде. Когда он разрезал грудную клетку, оказалось, что сердце его подопытного всë еще бьется[1]. В 1344 году знаменитого поэта Петрарку было признали мертвым и уже подготовили к погребению, а он неожиданно для всех очнулся, прожил еще 40 лет и написал все свои главные произведения. С развитием медицины и появлением реанимации критерием смерти стало отсутствие сердцебиения. Однако и тут случались парадоксальные контрпримеры. Ведущий российский биоэтик Елена Брызгалина в интервью на «ПостНауке» приводит такую историю английского военного: «Один полковник, служивший в Индии и обучившийся практикам йогов, перед консилиумом английских врачей демонстрировал остановку сердца. В соответствии с принятыми тогда правилами ему выписывали свидетельство о смерти. Он его забирал, уходил, а потом возвращался заново». Нечеткость критериев смерти была связана не только с низким уровнем диагностики, но и с контекстом установления факта смерти: например, на поле боя или далеко от госпиталя. Не зря одним из главных европейских страхов Нового времени был страх оказаться погребенным заживо. Во второй половине XX века медицинское сообщество всë же пришло к консенсусу: с 1967 года считается, что смерть наступает в момент остановки работы мозга. Произошло это через год после первой успешной трансплантации сердца — стало ясно, что, раз сердце можно пересадить, оно больше не может считаться главным жизнеобеспечивающим органом. На сегодня человеческий мозг — единственное, что невозможно искусственно воссоздать или пересадить (по крайней мере пока), а значит, человек и есть его мозг. Забавно, что новый критерий не просто не решил проблему границы между жизнью и смертью, но и вывел дискуссию об эвтаназии на новый виток. Оказалось, что технологии трансплантации и новые медицинские аппараты размывают границы человеческого. Можно ли считать человеком не реагирующее на раздражители существо с торчащими из тела трубками и проводами, подключенными к системе жизнеобеспечения? Идея смерти мозга заставляет нас считать, что если мозг мертв, но тело еще функционирует — пусть и с помощью различных аппаратов, — это всё равно смерть. И наоборот: если мозг жив, а остальное тело бездыханно, то человек еще жив. Но как быть, если человек пережил частичный некроз мозга: ствол работает, базовые физиологические функции сохранены, но сознание утрачено? Развитие технологий поддержания жизни создает не только моральные, но и спиритуальные вопросы[3]. Например, в каком органе сокрыто то, что делает человека человеком? Человек — это только его тело? Единого мнения по этим вопросам у общества пока нет. Представители некоторых христианских движений в США отказываются признавать смерть мозга смертью человека и продолжают считать сердце священным сосудом, в котором хранится душа. Представители других религий (например, ислама) и вовсе не признают трансплантацию органов и искусственное поддержание жизни, так как считают, что это ставит под вопрос божественный замысел[4]. Наука же развивается своим чередом: судя по последним исследованиям, даже смерть мозга обратима. Так, в апреле 2019 года группа ученых из Йельского университета смогла частично оживить мозг погибшей свиньи с помощью специального аппарата BrainEx. Исследователи полагают, что их изобретение позволит раздвинуть границы определения «смерти мозга» в будущем. В 2019 году группа японских ученых из Центра исследований динамики биологических систем Riken сумела почти месяц поддерживать 97 % первоначальной активности мозга контрольной группы мышей после того, как их мозг признали мертвым. По сути, им удалось заново вернуть мозгу часть функций уже после его биологической смерти. Еще один яркий пример, мешающий дать окончательный ответ на вопросы «Что есть жизнь? » и «В каком органе сокрыта человеческая сущность? », — случай 13-летней Джахи Макмат. 9 декабря 2013 года девочку госпитализировали для простой операции по удалению миндалин. По неосторожности медсестра задела артерию, расположенную аномально близко к миндалинам, девочка стала быстро терять кровь. В результате мозг Макмат умер, в то время как вентиляция легких и кровообращение успешно поддерживались с помощью медицинских аппаратов. Врачи зафиксировали факт смерти, однако родители Макмат, набожные баптисты, отказались его признавать и потребовали не останавливать работу жизнеобеспечивающих систем. Между больницей и семьей Джахи начались судебные разбирательства. 24 декабря 2013 года, спустя две недели после инцидента, суд всё же признал девочку мертвой, и больница передала тело родственникам. Те наняли новых врачей, которые вставили в Джахи трубки, необходимые для поддержания кровообращения, вентиляции легких и питания, и перевезли тело в штат Нью-Джерси, законы которого позволяют не признавать человека мертвым после смерти мозга. В следующие несколько лет родители Джахи публиковали в интернете видеозаписи с реакциями тела дочери на внешние раздражители. Тело девушки взрослело — в какой-то момент у нее даже начались менструации. Впрочем, в конце 2018 года у Джахи развилась почечная недостаточность. Девушку отключили от всех систем, и она умерла во второй раз. Случай Макмат подчеркивает: медицина, которая так отчаянно и героически пытается сохранить биологическую жизнь человека, не всегда может объяснить, что это будет за жизнь. Проблема вторая: социальная граница между жизнью и смертью15 апреля 1989 года на стадионе «Хиллсборо» случилась давка, в которой пострадали 96 фанатов футбольного клуба «Ливерпуль». Среди жертв был двадцатидвухлетний Тони Бленд. Он не погиб, но получил серьезную травму головы и впал в кому. Спустя четыре года, в 1993 году, врачи, не зафиксировав серьезных улучшений состояния, отключили его от аппаратов искусственного поддержания жизни. Происходившее в эти годы американский психолог Роберт Кастенбаум называет «феноменологической смертью», когда, «оставаясь по формальным признакам живой, личность внутри тела вряд ли продолжает существовать». Этот случай, как и сотни аналогичных, отсылает нас к пониманию жизни как социального процесса. Медицинский диктат свел понимание человека к набору биохимических показателей и активности мозга. Такому взгляду противостоит социальная концепция жизни — жизни как коммуникации. Человек в этом подходе остается человеком (личностью), если он способен чувствовать, переживать и общаться. Соответственно, чтобы быть живым, недостаточно одной лишь мозговой активности, фиксируемой медицинскими приборами, — важно продолжать быть субъектом, источником действий и суждений. Выходит, что Тони Бленд или Джахи Макмат мертвы, оставаясь при этом живыми по некоторым биологическим показателям. Впрочем, ясно, что коммуникация без функционирующей физиологии невозможна: даже если мозг человека сохранен, но всë остальное в его теле дисфункционально, он не может считаться субъектом в полной мере. Возникает вопрос: достаточно ли нормален человек, который лишен практически всех двигательных функций? Жизнь ли это? Противоречива и показательна в этом плане история испанского моряка Рамона Сампедро, который 23 августа 1968 года в возрасте 25 лет неудачно прыгнул со скалы в море и сломал позвоночник. После несчастного случая он оказался парализован и прикован к кровати на 30 лет. Всё это время он активно добивался права на эвтаназию через суды. А еще за эти три десятилетия он выпустил две книги стихов, влюбился и активно общался с людьми со всего света. После того как в праве на эвтаназию ему отказали во всех возможных судах, друзья перевезли его в уединенное место, где он всë же смог выпить цианистый калий через трубочку. Сампедро оставил последнее письмо, в котором есть обращение к чиновникам и судьям: «После того как вы увидели, как ухаживают за атрофированным и деформированным телом — моим телом, — я спрашиваю вас: что для вас значит достоинство? Что бы ни ответила ваша совесть, для меня это не достоинство. Это не значит жить достойно! Мое сознание оказалось заперто не в моем изуродованном, атрофированном и бесчувственном теле, а в уродстве, атрофии и бесчувственности вашей совести». По истории Рамона режиссер Алехандро Аменабар снял фильм «Море внутри» (2004), который получил премии «Оскар», «Золотой глобус» и множество других наград. Споры об эвтаназии всегда упираются в оценку того, кто решился на ассистируемое самоубийство. Являлась ли жизнь Рамона, полная физических страданий и лишений, но такая активная и яркая в духовном смысле, жизнью нормального человека? Человек он или уже не совсем? За время своего якобы недостойного и ужасного существования Рамон смог сделать гораздо больше значимого для мира, чем когда был простым моряком. Будучи прикованным к кровати, он стал всемирно известным и продемонстрировал необычайную силу духа, вдохновляющую миллионы людей. Его проект эгоистической смерти стал мощным публичным высказыванием: гимном индивидуализма, символом борьбы за свободу личности. Пример Рамона напоминает и историю Стивена Хокинга, физика с мировым именем, который на протяжении всей жизни боролся с болезнью Лу Герига, приковавшей его к инвалидному креслу и лишившей не только движения, но и способности говорить. Несмотря на нее, Хокинг продолжал писать книги, вел активную социальную жизнь и общался с людьми посредством синтезатора речи. Ученый умер в возрасте 76 лет, и вопрос о том, была ли его полная физических лишений жизнь достойной, я считаю риторическим. Также будет интересно:
|
|