ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ

Композитор Андрей Петров: «Судьба благосклонна ко мне»

Александра Андреева, журналист, заслуженный работник культуры РФ   
02 Сентября 2020 г.
Изменить размер шрифта

2 сентября – 90-летие Андрея Павловича Петрова, композитора, народного артиста СССР, лауреата государственных премий.

2 сентября – 90-летие Андрея Павловича Петрова, композитора, народного артиста СССР, лауреата государственных премий.

Композитор. Небожитель. Для меня эти два слова – синонимы. Как? Освоив семь значков, семь звуков-нот, ТАКОЕ создавать? До-ре-ми-фа-соль-ля-си. И всё. Такое! Что потом дирижируют и исполняют лучшие музыканты мира. Такое, что заставляет нас плакать и грустить, пускаться в пляс и тосковать, молча слушать и наслаждаться. Где, в каком уголке сердца и души рождаются эти звуки, ложатся на бумагу и живут веками? Не знаю. Простой человек – самый усидчивый, самый трудолюбивый, самый амбициозный – не создает. Если не дано. Потому и – Небожитель.

Особняк княгини Гагариной

Зима. Петербург. От метро Гостиный двор пешком. Прошагали Невский. Свернули на Большую Морскую. Отыскали дом 45. Дом композиторов Петербурга. Нас, съёмочную группу иркутского телевидения, ждали. Встретили. Предложили раздеться и подождать недолго. Маэстро задерживается. Позвонил. Извинился. Мы не расстроились. Даже обрадовались. По двум причинам. Первая – замёрзли. Балтийский ветер так «обласкал» нас, мы так основательно продрогли, что хотелось просто прийти в себя от холода, отогреться. Сидим. Осматриваемся. И понимаем: попали в музей. Каждая вещь в доме, декор, предметы мебели, светильники заставляют рассмотреть себя. Приглядеться. Удивиться. А уж когда женщина, нас встретившая, начала рассказ – появилась вторая причина. Мы почувствовали себя экскурсантами. Захотелось послушать её. Так что маэстро пусть не спешит.

Подвела к окну. «Посмотрите. Не туда, левее. Видите? Это рядом с нами дом 43. Там жил уральский промышленник П. Демидов. Из рода Демидовых. У нашего здания, 45, хозяев было – не перечесть. Говорят, даже Мусин-Пушкин одно время им владел. Затем Менферран, архитектор. А позднее Демидов приобрёл для своей жены, красавицы, баронессы Авроры Шернваль. А уже в 1873 году у них купила княгиня Гагарина. Продали наследники Демидова. В историю Петербурга он вошёл как «особняк княгини Гагариной». Балы, вечера, приёмы, устраиваемые княгиней, вошли в историю здания».

Звучат года, фамилии, продавцы, покупатели – не запоминается. Удивляет обстановка, атмосфера, это хочется запомнить, к этому прикоснуться… Экскурсовод продолжает. «А вот уже после революции ещё та вакханалия началась по смене хозяев. Эти стены наблюдали работу Народного комиссариата. Занятия курсантов аэроклуба. Репетиции детишек из кружка бальных танцев. И, представьте себе, даже под коммунальные квартиры одно время приспособили. Жильцы поселились. А после войны, в 1948 году, здесь разместили Союз композиторов Ленинграда. С того времени мы прописаны по этому адресу».

Ходим за экскурсоводом из зала в зал. Поднимаемся на галерею. Спускаемся по красивым лестницам. Какие же бури пронеслись по этим комнатам! И как же удалось всё вконец не уничтожить? Дубовые и мраморные лестницы, камины, галереи, наборный дубовый паркет. Понимаю: была реставрация и не одна, профессиональные мастера трудились. Но и подлинного, той эпохи, немало сохранить сумели! Хотелось слушать, знакомиться с ушедшей эпохой, уточнять, расспрашивать… Хлопнула входная дверь. Экскурсия окончена.

Эвакуация. Штраус. Выбор

Серый, в очень мелкую, почти незаметную клетку костюм. Голубая рубашка. Тёмно-синий галстук. Всё в тон. Со вкусом. Седой. Невысокого роста. Широкий в плечах. Таким я вижу сегодня на отснятых тогда, двадцать четыре года назад, кинокадрах Андрея Павловича Петрова.

– Откуда гости?

– Из Иркутска.

– Как называется ваша передача?

– «Судьба».

– Понимаю, и разговор в этом направлении пойдёт?

– Да.

Пауза. И вдруг неожиданно: «Можно я чихну?» Чихает. Видимо, холодный, пронизывающий ветер «добр» не только к гостям города. Сел у рояля:

– Откуда танцевать начнём?

– От печки, Андрей Павлович. От нот. Как вы смогли так освоить, так полюбить эти «значки», что смогли создать столько мелодий, столько музыки прекрасной?

– Детей когда отдают на музыку? Лет в пять-шесть. У меня же всё было не так. Ни о какой музыке не думал и не мечтал. И вдруг! Мне было лет четырнадцать. Пошёл в кино. Фильм «Большой вальс». О Штраусе. Он на меня такое произвёл впечатление, такое… всё перевернул в душе. И после этого я решил – буду композитором. Должен им стать. И буду сочинять красивую музыку. Вот так, моя «печка» – Штраус. Музыкальное училище имени Римского-Корсакова.

Фантастика! Ребёнок сказал себе – я буду писать музыку. Сказал. Решил. Непостижимо.

– Представляю: послевоенный город, разруха, идёт на занятия юноша: тетрадочка с нотами, галстук-бабочка, отличник…

– Что вы, какая бабочка? Это же было (замолчал, что-то подсчитывает в уме)… ну да, это же было три месяца, как война закончилась. Роста я был такого же, как сейчас. Очень худенький. Ходил в отцовской гимнастёрке. Брюки – галифе. И ходил я в таком наряде, пока папа с войны не вернулся. Он был военным врачом. Потом уже надевал какие-то немецкие трофейные пиджачки. Смирный я был. Очень застенчивый. Особенно в те годы. Особенно в юности. Заикался очень. Это прибавляло застенчивости, скованности. И, конечно, отражалось на поведении. Сдержанность – оттуда.

– Блокаду здесь пережили?

– Нет. Войну, три года, мы прожили в эвакуации. Небольшой сибирский городок Ленинск-Кузнецкий, Кемеровская область. Мама – художник. В детстве я и рисовать пробовал. Но вспоминаю сейчас те детские рисунки – ничего хорошего там не было. Писателем хотел стать. Рассказы сочинял. Но всё было так коряво. А самое яркое детское впечатление в эвакуации – песни. Песни военных лет. Помню то щемящее чувство, когда слушал по радио «На позицию девушка провожала бойца…» или «…Прощай, любимый город, уходим завтра в море…». Видимо, глубоко в душе уже тогда что-то зрело… Великое дело – песня, скажу я вам. … Да… зрело. А потом уже аккорд – Штраус. Потом уже Чайковский, Бизе, Верди. Позднее, в консерватории, появился интерес к Д. Шостаковичу, С. Прокофьеву. На мою музыку так или иначе, считаю, повлияли Чайковский, Прокофьев, Шостакович. Они.

Кино. Успех. Признание

– Помню в 1960-е «Эй, моряк, ты слишком долго плавал…» распевали повсюду. Потом уже узнала – одна из ваших песен. Фамилия не была на слуху.

– Да, это из «Человека-амфибии», одного из моих первых фильмов.

– А зазвучало ваше имя, по-моему, после «Я шагаю по Москве…»?

– Господи! Время-то какое было! «Оттепель». Я попал в компанию, которая собиралась ставить этот фильм. Георгий Данелия, Геннадий Шпаликов, молодой, по-моему, ещё студент Никита Михалков. Талантливые, молодые, амбициозные… И меня судьба ввела туда. Романтика, энергия, оптимизм – всё это создавало непередаваемую творческую атмосферу. Не могу сказать про себя, что всё получилось легко, просто, с ходу. Дело в режиссёре. Георгий Данелия – человек очень требовательный. Очень. Так что было… Написал один вариант, второй… «Не то, ещё попробуй». Ещё, ещё – пока, наконец-то, услышал: «Вот то, что надо». Потом уже Шпаликов-сценарист положил на музыку стихи – и пошло по стране «А я иду, шагаю по Москве…».

В кино со своей музыкой он вошёл легко, органично. И не он искал, его искали, просили, зазывали.

– Я работал со многими известными режиссёрами. Но вот с Г. Данелия и Э. Рязановым я сделал больше всего работ. Первый опыт с Рязановым – «Берегись автомобиля». Потом уже пошло: «Служебный роман», «Гараж», «Жестокий романс», «Вокзал для двоих». Буквально на днях закончил музыку к его фильму «Привет, дуралеи!». Комедия добрая, без чернухи, убийств. Много музыки. Две песни.

– Какие звёзды должны сойтись, чтобы заказ композитору был интересен?

– Для меня – три звезды. Первая – хороший сценарий. Вторая – профессионализм режиссёра. Третья – актёрская команда. И у Рязанова, и у Данелии всё это присутствовало. А уж актёров-то они собирали в картину – самых лучших!

– Отношения?

– Сначала и тот, и другой вызывали у меня просто симпатию. Чисто человеческую. С годами переросло в дружбу. А это, замечу, имеет колоссальное значение. И даёт успех. Знаете, как относился к этому Д. Шостакович? Расскажу. В довольно трудное для него время – безденежье, нет заказов – поступает предложение. Дважды. Напишите музыку к такому-то фильму. И представьте – отказывается. «Почему? – спрашивали его друзья. – Ведь вы так нуждаетесь. Это же деньги, заработок». И ответ: «Мне этот человек не очень нравится». И я понимаю Шостаковича. Для творческого альянса человеческие отношения необходимы.

Он написал музыку почти к ста художественным произведениям. Телевизионные и театральные спектакли, художественные и документальные фильмы. Самый первый – это была небольшая короткометражная картина «Мишель и Мишутка». За ним «Человек-амфибия» – кинофильм, побивший все рекорды кассового сбора в СССР. Затем – «Путь к причалу». Помните, есть такая красивая песня о друге? «Друг всегда уступить готов место в шлюпке и круг». Вспомнили? Она из этого фильма. И пошло. Думаю, весь репертуар, им озвученный, вы видели. И всё-таки разрешите некоторые картины напомнить. Освежить в памяти: «Собачье сердце» и «Старики-разбойники», «Белый Бим Чёрное ухо» и «Батальоны просят огня», «Петербургские тайны» и «Осенний марафон», «Хрусталёв, машину!» и «Забытая мелодия для флейты», «Старые клячи» и… Список бесконечен. Как, какими путями зрел в человеке творческий потенциал, который смог выбросить на-гора столько красивых, нежных, запоминающихся мелодий?

– Вы спрашиваете – как? И я снова, отвечая вам, возвращаюсь в детство, юность. Всё, что волнует ребёнка, всё, чем он интересуется – не случайно. Я имею в виду детство. Нежные годы. Многое проявляется потом, во взрослой жизни. Я такой вывод для себя сделал. Я считаю, что я – романтик. Меня всегда увлекали два автора: Александр Грин и Константин Паустовский. И они для меня выше и Александра Пушкина, и Льва Толстого. Да, так получается. Увлечение такой литературой, фантазией и мечтами в той или иной форме отразилось в моей музыке, песнях и романсах к фильмам. На ваш вопрос «как зрело?» я ответил бы так. Исподволь. Тихо. Копилось… Сочинял всегда достаточно легко, кроме того эпизода с Г. Данелия по фильму «Я шагаю по Москве». Легко и быстро.

– И сейчас?

– Сейчас, правда, труднее. Потруднее с годами. Почему? Возраст. С возрастом, с годами боишься повториться, стараешься не повторяться. А это создаёт дополнительные усилия. Дополнительные проблемы. Сочинял так много, что, бывало, одновременно над несколькими работами сидел. Для кино пишу, рядом – балет, на очереди – симфония… Вы спросили: от характера? Скорее, от характера, думаю. Не скажу вдохновение – нет. Это слишком высоко. Скорее, настроение, энтузиазм, характер, желание. Желание сделать что-то хорошее. Тогда всё сочиняется и легче, и быстрее… Вот так.

На вопросы отвечает обстоятельно. В конце – подытожит. Мне очень интересно за ним наблюдать и слушать. И невольно вспомнилась фраза. Кто-то из великих сказал: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает». По-моему, это и о нём.

– Вас поют и эстрадные певцы, и драматические актёры. Любое исполнение принимаете, всё устраивает?

– Моя самая любимая исполнительница – Алиса Фрейндлих. К ней у меня не было никогда никаких ни замечаний, ни пожеланий. Вот знаете, ей только нужно ноты дать. И всё. А там она уж сама исполнит. И так пережито, и так выстрадано, и так понятно. У меня к ней, кроме восхищения, никаких других чувств не возникало. Очень и очень она музыкальна. То же самое скажу о покойном Андрее Миронове. У него великий дар – петь. Начинает к мелодии добавлять что-то своё. Даже сдерживать приходилось. Горжусь тем, что многие актёры, никогда не певшие раньше, запели в моих фильмах. Это Валентин Гафт в «О бедном гусаре замолвите слово» и Андрей Мягков в «Служебном романе». Самое поразительное – Никита Михалков. Первый раз запел в «Я шагаю по Москве», второй – Паратов в «Жестоком романсе». Цыганская песня. Помните?

Пётр I. Русь колокольная. Великие исполнители

– Всегда считала вас композитором-песенником. А готовясь к встрече, узнала – в творческом списке и балеты, и опера, и симфоническая музыка…

– А как же? Я же консерваторию окончил. А там дают классическое образование. Лёгкой музыкой практически не занимаются. Понятно, студент осваивает все формы серьёзной музыки: симфонии, кантаты, сюиты… Как там у А. С. Пушкина? «Лета к суровой прозе клонят…». Вот и я на каком-то этапе… Серьёзной своей работой я считаю балет «Сотворение мира». Потом уже, года через три, появилась опера «Пётр Первый».

– Почему Пётр I?

– Чем объяснить? Я объясняю это тем, что живу в городе, им основанном. Здесь всё о нём напоминает. Время Петра – одно из самых интересных в Российской истории. Для композиторов, для театра – одна из самых благодарных тем. Сталкиваются самые разные характеры, тенденции. Пётр и Софья. Европа и Голландия. Старая Русь. Всё это в общем – контрастно, разнообразно. Простор для фантазии автора. Вот эти вещи я считаю для себя главными. Хотя у меня ещё есть балет «Пушкин», опера о Маяковском, раннем Маяковском. Балет «Мастер и Маргарита». Где шёл показ? И в Минске, и в Москве, в нашем оперном театре имени М. П. Мусоргского. За рубежом. Где-то в 20-25 театрах.

– Не знаю, чем объяснить, но колокольный звон у меня всегда вызывает чувства, связанные с небом, святостью, вечностью. И тут недавно услышала «Русь колокольная» – ваше произведение…

– Да. Да. Вариации на тему Мусоргского. Почему? В опере М. Мусоргского «Борис Годунов» у меня есть любимый эпизод – колокольный звон. Всегда, слушая его, испытывал радость огромную. С наслаждением слушал. И каждый раз, когда это прекращалось, наступало разочарование. Как? Всё? Почему же это так быстро кончается? И родилась мысль: а что бы этот звон взять и продолжить? Но не просто продолжить, а выбрал форму – вариации. Так родилась «Русь колокольная», вариации на тему Мусоргского. В жизни русского народа колокольный звон всегда ассоциировался с разными событиями. Радость и печаль, победы и поражения… Я попытался в мелодии показать разные стороны жизни.

– У вас есть музыка оркестровая. На какие инструменты вы больше любите писать?

– Мне легче сказать, на какие не люблю. Это рояль. Рояль – мой самый нелюбимый инструмент. Чем же он меня огорчает? Огорчает тем, что все звучности оркестровые, которые я слышу, он забивает. Уничтожает. (Спасибо, маэстро. Я долго не могла понять, почему не люблю в оркестре звучание рояля. Он для меня как инородное тело. Маэстро сформулировал)… У него свой тембр. Не мой инструмент. Возьмите контрабас. Его редко используют. А у меня в «Мастере и Маргарите» есть соло на контрабасе. История библейская. Откуда-то снизу, из преисподней, поднимается музыка. Это можно только на контрабасах сделать. А в «Сотворении мира» – соло трубы. Труба – самый большой медный инструмент. Его, как правило, используют только как бас. Я использовал как виртуозный инструмент. И представьте себе, огромная труба на низком регистре исполняет виртуозный пассаж. Мелодия сразу приобретает юмористический оттенок. Как и что использовать – всё зависит от настроения, автора. Ещё раз подчеркну: одинаково люблю буквально все инструменты. Кроме… Хотя мы знаем массу великолепных произведений для рояля. Но – не моё.

– Мне кажется, композитору сложнее других творцов достучаться до публики. Поэт – сам со сцены прочтёт. Примут или нет – покажет ситуация. Художник – напрямую выставляет работы. Выставки, экспозиции, биеннале. А вот композитор?

– Хороший вопрос. Между мной и публикой десятки посредников. Оркестр, хор, певцы, балет, дирижёры… И то, как повезёт тебе с этими людьми – очень и очень важно. И здесь я снова, как за режиссёров, должен благодарить судьбу. Очень. Сотрудничал всегда с самыми выдающимися творцами. Моя музыка в репертуаре оркестров талантливейших дирижёров Евгения Светланова и Юрия Темирканова. Мои балеты ставили лучшие балетмейстеры – Владимир Васильев и Наталия Касаткина. Сотрудничал и дружил с Евгением Евтушенко. Это счастье. Не каждому выпало.

Поинтересовалась в интернете – где сегодня звучит музыка моего собеседника? Оркестры каких стран её исполняют? Оказалось, Польша и Чехия, США и Великобритания, Франция, Германия, Япония. Ведущие оркестры этих стран, наряду с Чайковским, Бизе, Вагнером, включают в свои репертуары и музыку А. Петрова. Обязательно.

Мюзикл. Планы. Тревоги и радости

Беседа продолжается уже три часа. А вопросы из блокнота ещё не закончились. Разговор перешёл на рок, авангард, мюзикл.

– Мюзикл? Это, конечно, чисто американское создание. Вы же знаете их совершенно замечательные спектакли «Вестсайдская история» и «Моя прекрасная леди»? Школа актёрского мастерства в этом жанре у них великолепная. Актёр владеет одинаково и драматической игрой, и танцами, и пением. У нас этих традиций нет. У нас больше оперетта, музыкальная комедия. А это нечто иное.

– Вы с ними сотрудничаете?

– Да. Русско-американский центр предложил мне создать мюзикл. И выбрал я для этого «Капитанскую дочку» А.С. Пушкина.

– Почему?

– Потому, что я русский. И русская тема мне ближе всего. Она может быть связана с русской классической литературой. Или с русской историей. А эта повесть сочетает и историю, и классику. В ней присутствует два мира. Блестящий двор императрицы Екатерины – одна сторона. Дикий разгул Пугачёвского бунта – другая. И в этом вихре событий – любовная история Маши и Гринёва. Закручено… А уж композитору – простор какой! Американцам понравилось…

Вошли какие-то люди. Занесли афиши. Андрей Павлович переключился на них: «Положите, положите вот сюда… да-да, спасибо». Слушая его, краем уха улавливала и звуки дома. Хлопали двери. Шумел вентилятор. Звонили телефоны. Кто-то на цыпочках входил в комнату, где шли съёмки. Бесшумно что-то брали со стола, уходили. Потом снова всё стихало. Беседа продолжилась.

– Так на чём мы? Ах, да... Американцам понравилось. Этой историей заинтересовались. Я даже на одной репетиции присутствовал. Услышал полтора акта в их исполнении. Без оркестра. Без декораций. Без костюмов. Впечатлила манера игры. Произношение текста. Переход от драматической игры к пению. Они какие-то нестандартные решения подсказали.

В 2002 году в США состоялась премьера спектакля. В 2003-м – в России. С названием «Куда путь держишь, Ваше благородие?». В этом же году мюзикл стал центральным событием русско-американского фестиваля «Играем мюзикл вместе». Критики оценили его как «уникальное произведение… Музыка – лёгкая, воздушная».

– Если уж заговорили о США, на какой музыке они своих детей воспитывают? На орущих и кричащих звуках или на классике?

– Я бы отметил – и то, и то. В колледжах – серьёзные уроки музыки. Свои хоры, оркестры. Играют и лёгкую музыку, и рок, и классику. В семьях состоятельных дети учатся и на рояле играть, и на органе. Вот так… И то, и другое. В равной степени. Но оперные спектакли и концертные залы там лучше посещаются. (На календаре – 1990-е годы. В России было не до опер и балетов. Зарплату бы выдали.)

– Над чем сейчас работаете?

– «Капитанскую дочку» я уже назвал. Её дорабатываю. В. Мельников, режиссёр с «Ленфильма», предложил написать музыку к кинофильму «Царевич Алексей» по роману Д. Мережковского. Думаю приступить. Но знаете, я человек суеверный. Боюсь заглядывать дальше: что потом? А говорить – тем более. Ведь что-то может измениться. Что-то отторгнуться. Всякое может быть.

– Как человек суеверный чего в жизни избегаете делать, боясь навредить себе, делу?

– Боюсь? Если чего-то жду, радости от чего-то – боюсь говорить об этом. Боюсь сам себе навредить. У меня в жизни были такие случаи. Понимаете? Вот ждёшь. Это получится – и будет замечательно. А того реверанса, на что я рассчитывал, не получалось. И наоборот… Особенно это в последние годы. Вдруг наступает какое-то волнение… тревога… страх за работу. Сделал. А вдруг не то? Не понравится? Не получилось? Здесь вот надо бы так. А я? А вот здесь так… И переделать хочется. А времени нет, или уже ушло. Доходишь до отчаяния в этих сомнениях и тревогах… А потом вдруг – всё хорошо. Публика приняла тепло и сердечно. Благодарят… В этом плане я суеверный.

– Самая большая радость за последнее время? (Почему-то задумался. Несколько раз уточнил вопрос: «Вы имеете в виду что – музыку, работу?» Киваю: да).

– В этом году я получил Государственную премию. Это очень и очень радостное событие. Дело не в премии. А в том – ЗА ЧТО? За симфонию «Мастер и Маргарита» и за концерт для фортепиано с оркестром. Это для меня, действительно, и радостное, и важное событие. До этого я уже получал премии не раз. За оперу «Пётр Первый», за песни, были две кинематографические премии… Но именно то, что удостоена внимания была симфоническая музыка – радостное событие. Совершенно искренне вам говорю. Если бы была за кино очередная премия – радости было бы намного меньше.

– Ученики у вас есть?

– Учеников, знаете, у меня нет. Хотя преподавать начинал. И было у меня три студента. Один от меня ушёл к другому преподавателю. От другого ученика я сам отказался: контакта не мог найти. Третий – закончил. Очень талантливый был. Очень. Рано ушёл из жизни… Я думаю, эта работа не для меня. К преподаванию надо, как и к сочинению музыки, иметь талант. Вживаться в то, что пишет и сочиняет твой ученик. Помогать ему. У меня этого нет. Я отказался.

Рождение мелодии. Семья. Книги

– Скажите, сочинение мелодии – процесс мучительный?

– По-разному бывает. Я об этом с друзьями разговаривал. У меня это идёт, знаете, как инструмент настраивают… Настроишь – и он начинает звучать. И у меня идёт настройка. На определённый образ, характер. Часто иду от литературы. От живописных впечатлений. Для меня очень важна вот эта внутренняя картина. Пока настраиваюсь, исподволь что-то созревает. Постепенно. Это у меня может длиться и два месяца, и больше. А потом сел – и пошло.

– Прогулки, музеи, экскурсии помогают?

– Нет. Это мне мелодии не добавляет. Основной источник – то, что читаю. Тогда возникают образы, фантазии. То, как автор описывает, – главное для меня. Я это всё зрительно и эмоционально представляю. Возьмите хотя бы «Капитанскую дочку». XVIII век. Были песни о Пугачёве. Солдатские песни. Дворцовая музыка. Всё помогает. Когда писал «Петра Первого», много рылся в солдатских, крестьянских песнях. Это очень помогло. Отдельные мотивы вошли в оперу… Вот всё, что имеет для меня очень большое значение, когда сочиняю мелодию. Самому приходится и воспламеняться, и вдохновляться. (Смеётся. Хорошо. По-доброму. Доверительно.)

– Я вас всё о музыке да о музыке… А кроме? Интересы, привязанности? Что ещё входит в ваш мир?

– И думать не надо – СЕМЬЯ. Семья играет в моей жизни огромную роль. Есть композиторы-одиночки. Музыка и ещё, может быть, компьютер. Всё. Знаком с ними. У меня – дом. Близкие. Дочь-композитор. Иногда работаем в соавторстве. У дочери – двое детей. Мои внуки. Живём на расстоянии автобусной остановки друг от друга. Живём дружно. А летом? Конечно, все вместе на даче. Вот это общение с внуками (Пете, внуку, – шестнадцать, внучке – четырнадцать) доставляет и радость, и интерес. Их интересует рок-музыка. В этом разбираются очень… все рок-группы… где…что… И если мне нужна в этой области какая-то информация, или ещё что-то получить, послушать – к ним. У них все записи. Слушаем вместе. Просто пообщаться интересно. Так что вот семья, жена, дочка с мужем, внуки – мой мир. А ещё – мир из детства.

2808 8 2

Рассказывая, он постоянно возвращался в детство, в сибирский городок, в эвакуацию… Видимо, духовные ниточки не оборвались со временем…

– Мой мир и тот, который поселился в моём сердце в те военные годы. В том маленьком городке с единственным кинотеатром на окраине. Тётя моя, которая с нами была, работала директором городской библиотеки. Все годы я пропадал там, среди книг. Перечитал всё. Всё, что можно было мне читать. И что нельзя. Кстати, там было много запрещённых книг. Бабеля всего прочёл. Позднее, уже в Питере, я лет за 15 не осилил столько, сколько там за три года. Это осталось. Это тоже мой мир. Книги. И сейчас по мере возможности читаю. И прозу. И поэзию.

– Судьба ласкова с вами?

– Да. Часто об этом думаю. И считаю, грех жаловаться на судьбу… Грех… Благосклонна… Это очевидно.

За окном – сумерки. Зажглись фонари. Помощники внесли шампанское и фужеры. Видимо, он так захотел с нами проститься. Стоит в дверях. Курит. Перерыв в беседе. А у нас своя задача – передача. Шампанское – хорошая точка. Прикинули. Эфир упадёт на март. Первую неделю. Перед восьмым числом.

– Что бы вы сказали женщинам, нашим иркутским?

Сел за рояль. Играет. Остановился. Взял фужер. Пузырьки на холодном стекле.

– Дорогие женщины! Я хотел бы сказать: самое прекрасное в музыке, искусстве создано мужчинами из-за любви к вам. Из-за вдохновения вами. Желаю… (Отпил шампанское. Запнулся. Переснимаем кадр. «Вот так? – спрашивает. – Сюда смотреть?» – «Да». – И продолжает)… Из наслаждений жизни – одной любви музыка уступает. Но, а любовь – мелодия. Пусть музыка и мелодия всегда будет с вами. (К нам: «Получилось?» – «Да, Андрей Павлович, всё получилось. Спасибо».)

В ноябре 2005 года он написал симфонию «Прощание с …». «Это вы о чём? Какое прощание?» – спросили его. И он, как всегда, оптимистично: «Это не реквием. Это воспоминание о том прекрасном, с чем, к сожалению, приходится прощаться». Ушёл из жизни 15 февраля 2006 года. Через три месяца.

Вот так судьба подарила мне встречу. С обыкновенным гением. Неунывающим оптимистом. Во время беседы, кажется мне, музыка была во всём: в его интонации, манере слушать, манере держаться. Небожитель.

P. S. Второго сентября – его день рождения. Второго сентября в Санкт-Петербурге состоится ежегодный «Всероссийский конкурс композиторов им. А. Петрова». В Саду Андрея Петрова, на Каменноостровском проспекте, состоится очередной концерт его музыки. В детской музыкальной школе № 2 им. А. Петрова проведут «Урок памяти» композитора. Астрономы, возможно, настроят аппаратуру на малую планету имени маэстро. Как она там?

Помнят. Не забывают. Чтят.

  • Расскажите об этом своим друзьям!