НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

Всё, что мог...

10 Июля 2022 г.

09 1a

Наталия Фёдоровна Павлова родилась в 1949 г. в Иркутске. Работала на слюдяной фабрике. Выйдя замуж, уехала в Новгород, где трудилась на фарфоровом заводе, затем – в Красноярске. В 1988 г. вернулась в Иркутск, работала на почтамте. Попав под сокращение, стала нештатным автором газеты, что привело её в Дом журналистов, где довелось познакомиться с элитой иркутской культуры. На пенсию ушла из «Музея истории города Иркутска». С 2016 г. живёт в Байкальске. Публикуем фрагменты её рассказа о Ростиславе Владимировиче Филиппове.

Всё, что мог...

В Дом журналистов в 1994 году меня привёл редактор газеты, с которой я сотрудничала. Зайдя в кабинет, Владимир сказал: «Вот, Ростислав Владимирович, та женщина, о которой Вам говорил». Мужчина что-то писал, сидя за столом. Посмотрев на нас, он заулыбался и встал. Его рост меня ошеломил, и я непроизвольно проговорила:

– Вот это ростик!

– Откуда ты знаешь, как меня мама называла?

– Как?

– Ростик.

Возможно, это сыграло мне на руку, и он решил принять меня на работу. «Кем только? А уборщица нам полагается?! А делать будешь всё, что попросят, согласна?.. «

Я любила сидеть в его кабинете, в кресле и листать книги. Огромный шкаф был забит книгами. Почти все подарочные, с подписями авторов. И, наконец, здесь на меня снизошла благодать. Душа нашла успокоение после смерти мужа. Аура, наверное, у него была такая хорошая. Но редкие минуты удавалось посидеть в тишине, потому как Домжур был, как проходной двор. С 8 и до 12 ночи, всегда был народ. Кто только к нам не заходил. Адвокат, военком, прокурор, строитель, спортсмен и даже губернатор – Юрий Абрамович Ножиков...

* * *

Даже такие могучие люди, как Филиппов, задавались вопросом: «Что делать?»

– Талант – вещь прихотливая и, к сожалению, я об этом забыл. Понимаешь, какая штука, милая, что­то пишется плохо. Старею, что ли?

– А поэзия, значит, не спасает?

Поэзия

Когда в печи твоей румяной,

смеясь, сжигал за годом год,

о Юность! – верил я упрямо:

меня поэзия спасёт.

 

Когда лирических колосьев

в душе случался недород,

я верить всё равно не бросил:

меня поэзия спасёт.

 

Когда терял жену и друга,

когда горел мой алый флот,

я всё равно упрямо думал:

меня поэзия спасёт.

 

Но не спасла и не спасала.

Другие у неё дела.

Спасибо, что не оставляла,

поддерживала, как могла.

Ни жалобы, ни злобы никогда не было в его голосе. Чуть грустно склонив голову, глядя в одну точку, он говорил обо всём с мудрой выдержкой.

«Сидят, поникнув головой,

Душа моя и ангел мой».

– Пора на дачу, почистить мозги, подышать свежим байкальским воздухом. Каждый из нас должен иметь свой угол. Не затем, конечно же, чтобы там потом табличку вешали, после того, как загнёшься, а для души, ты меня понимаешь? Без своего уголка мы ничего не создадим!

Придя утром на работу, я увидела на дверях кабинета листок, пришпиленный кнопкой: «Я нахожусь в командировке. Уверен, при моей сноровке, я к понедельнику вернусь. Друг, подожди меня, не трусь».

Я поняла – уехал на дачу.

Дача! Эта маленькая избушка, неухоженная, под стать хозяину. Но он её любил. Стоило ему сойти с электрички, и уже вся улица знала: приехал «большой поэт».

А в понедельник он рассказывал нам:

– Ребята, это кошмар! Все мои грядки пропали, весь урожай. Стадо кабанов, не меньше, потрудились, всё перепахали.
Я чуть не заплакал.

Дача. Сколько там написано. Он любил писать у костра, вечерами, когда не спалось.

Костёр

Наверно, не пришла ещё пора.

Но коль она настанет непременно,

хотел бы умереть я у костра.

В лесу. Один. Без боли. И мгновенно.

 

Вскипит мой чай немного погодя...

Я тем не озабочен, между прочим.

А будет худо очень, если ночью

вдруг не случится сильного дождя.

 

Тогда спасибо вряд ли скажут мне –

Огонь костра уйдёт в хребты раздольно,

и станет горько зверю и сосне,

и ягодам, и травам станет больно.

 

Воображенья странная игра!

Она, подчас, большой бедой чревата –

Природа, ведь, совсем не виновата,

что умереть хочу я у костра...

 

Приезжали к нему многие, принимал всех. Ну, а лесная братия летела к нему, как мотыльки на огонёк. Первый раз, увидев домик внутри, я спросила:

– Где же мы тут все поместимся, где спать будем?

Он засмеялся и сказал:

– Это ты будешь спать, а мы будем пить водку и разговаривать.

 

Не будем пить – остынет ум,

Потом его не разогреешь.

Накопится в нём столько дум,

Что ты под старость одуреешь.

 

Мы – это он, Марк Демидов и Сергей Борисов. Они были умными людьми, и ему было с ними интересно.

Конечно, он был человеком не без недостатков и слабостей, но в памяти людей, работающих с ним рядом, просто общавшихся с ним, даже единожды соприкоснувшихся с ним, он оставил впечатление человека доброго, бескорыстного, в меру своих сил и возможностей помогавшего всем, кто к нему обращался. Любил помогать молодым, начинающим писать.

* * *

Не последнее место в жизни Филиппова занимал спорт. Он любил ходить на футбол, баскетбол, а хоккей – это вообще…

Ходили всегда втроём. Ростислав, Марк, Сергей. Они и меня потом втянули в это дело. Кого уж осенило из них, не знаю, но только однажды утром он вошёл в зал, где я что-то делала.

– Наташа, зайди ко мне, дело есть… Сегодня мы идём на хоккей. Я Марк, Сергей и ты.

– Я? Была охота два часа на морозе сидеть. Вы будете водку пить, а я что?

– А ты будешь чай пить. С маленькой шоколадкой. Я термос найду.

– Да зачем я вам?

– Во… а теперь мы дошли до истины. Водку на стадион пронести стало сложно, милиция мужиков прямо ощупывает. Бутылки, фляжки, всё отбирают. А женщин не трогают. Пронесёшь нам? Мы же для тебя всё сделаем.

– У меня валенок нет…

– Найдём к вечеру.

Вот так и ходили. Стоило Филиппову появиться, как все скамейки вокруг нас были заняты мгновенно. Здесь проявлялись качества его личности: азартность, дружелюбие, лёгкая ирония, юмор. В перерыве кто-нибудь просил:

– Ростислав Владимирович, прочитайте что-нибудь!

И он читал.

 

Вот мои шестнадцать строк:

Я не сделал всё, что мог.

Если бог окажет честь,

Я исполню, силы есть.

Я в любви имел успех,

Может быть, любил не тех.

Тех, не тех – любил я всех.

Отказаться – это грех.

Ради красного словца:

Я всегда жалел отца,

В дружбе не выгадывал,

В службе не закладывал.

На том свете господь Бог

Подведёт и мне итог.

Если в рай не попаду

И в аду не пропаду.

За хоккей он меня отблагодарил. Выхлопотал мне путёвку на курорт «Ангара» в Иркутске. 15 майских незабываемых дней. Рай, где для человека делают всё.

* * *

В Домжуре стала выходить газета «Иркутская культура». Редактором был С. Исаков, но душой и её мотором, конечно же, был Филиппов. Проблем с материалом не было, шли и несли все, кто мог. Сам Филиппов много писал и, конечно, не всё, что печаталось, приходилось ко двору отдельным деятелям культуры. Пошли разговоры о бескультурии авторов и создателей газеты. Сменился глава «культуры» (умер), а новое начальство недолго думало и просто перестало нас финансировать, поэтому газета закрылась. Людей сократили, денег нет, за неуплату отключили свет, воду, телефон. Филиппов и Саша И. сидели в маленьком кабинете Исакова. Жили они на то, что писали в другие газеты.

Однажды к ним зашёл Павел Кушкин. Когда-то они вместе с Сашей работали в «Восточке». Увидев этот кошмар, Павел воскликнул:

– Мужики, как вы здесь ещё живёте?! Дом спасать надо!

– Свежая мысль. Подскажите, как?

– А вы возьмите меня на работу.

– Взять-то можно, но мы сами зарплату не получаем.

– Спонсоров найдём.

– Мы что, на сирот похожи?

– Мы беднее сирот, но нам не помогут, – сказал Саша.

Вот так и началось восстановление.

Дом считался памятником культуры, и на его ремонт деньги выделил губернатор. Я вернулась в Домжур. Ох, и ползала я по паркету, оттирая извёстку и краску в зале.

Ещё помог случай. Сын у меня женился. Я попросила Филиппова сыграть свадьбу в нашем зале:

– Мы заплатим, сын попросит на работе денег. Неужто генерал откажет?

Генерал помог и даже провёл встречу с журналистами в нашем зале.

Вот так и стали сдавать зал на проведение конференций, встреч со знаменитыми людьми города. Потом решили открыть бар. Филиппов говорил: «Домжур без бара, что свадьба без музыки». И опять помогли Егор и генерал. Они поставили нам мебель для бара, заключённые делали прекрасную деревянную мебель.

Но Исаков болел, у него был скоротечный туберкулёз. Однажды утром, когда я мыла пол в зале, ко мне подошёл Кушкин и сказал, что я должна мыть пол с хлоркой. Мы с ним поспорили, и я вспылила:

– Пошёл к чёрту! Может, у нас Домжур и проходной двор, но это не значит, что он общественная уборная.

Саша умер, Филиппов поехал его хоронить на его малую родину.

А встречи продолжались, теперь народу стало ещё больше из-за бара.

* * *

Филиппов очень любил своих родителей, сестру, которая с ним жила. Летом отец приехал к нему в гости. Филиппов уходил рано в Домжур, а ближе к обеду ко мне подошёл пожилой мужчина небольшого роста и спросил:

– Наташа, нет ли у вас лишней книжечки Ростислава? Я бы купил. Понимаешь, сынок все книжки раздаёт, а папке дать забыл.

Хорошо, что я сидела, а то бы упала. Схватив книгу со стола, я побежала в кабинет Филиппова и, шлёпнув его по лысине, сказала:

– Тебя, видно, давно не шлёпали?!

– За что?

– Ну, ты нахал.... Подпиши отцу!

– А­а­о­о­забыл!

Быстро написав что-то, он спросил:

– Он где?

– В зале сидит.

В зал я не пошла, постояла у дверей. Вышли они оттуда оба улыбающиеся.

* * *

Много ли было друзей у Филиппова? Не знаю. Но очень близкий один – Григорий Вершинин. Только с ним он разговаривал за закрытыми дверями. Писать о нём воспоминания, для книги, он отказался.

Такое дело – жить... В него впрягли

меня давно. Люблю я это дело.

И ни к кому из всех людей Земли

не знаю зависти – ни чёрной и ни белой.

 

Какой я друг – не мне о том судить,

Быть может, и не очень-то хороший,

Но тех, кто мне доверился в пути,

Я не бросал. И никогда не брошу.

 

Он любил слушать музыку: оркестр Поля Мориа. А как он пел романсы!.. Это не описать. Юмор он любил и не обижался, когда над ним подшучивали. Зададут какой-нибудь каверзный вопрос и ждут, ответит или нет. По-моему, он знал в этом мире всё.

* * *

Хорошие воспоминания – это наши обеды. Я ворчала:

– Имеем мы право хоть полчаса посидеть одни за столом? Обед у нас.

Я часто стряпала пирожки, когда ещё не было бара, с картошкой, с капустой. Все вечно голодные, и эти – два больших ребёнка, Филиппов и Исаков, ухитрялись стащить у меня пирожок из-под руки, с милой улыбкой:

– Мамочка, ты не обидишься на своего Ростика, если он стащит один пирожок? А в следующий раз испеки с морковкой, жуть, как я их люблю.

Может, нынче увезу ему пирожок с морковкой на могилку... Я не была там уже пять лет, как приехала в Байкальск.

* * *

Крах наступил как-то сразу. Клубок болезней, скрутивших его, был чудовищен. Он боролся, вставал с постели, шёл в Домжур и снова падал.

Утром я открывала дверь в полвосьмого утра и знала, что первым придёт Филиппов. Однажды, услышав, что дверь хлопнула, но никто не поднимается, я выскочила на лестницу. Он стоял, прислонившись к окну. Видимо, боль была такая, что ему не хватало сил преодолеть даже десять ступенек и подняться в кабинет. Спросил:

– Никого нет?

– Никого.

Он не хотел, чтобы его видели таким.

– Когда ты, наконец-то, ляжешь в больницу?

– Надо работать, времени осталось мало. Раньше, когда хоронили, клали под голову подушку, набитую стружками. А мне надо писать так, чтобы под голову положить ещё не опубликованную рукопись...

Один раз заехал ко мне сын Егор с работы, а я собиралась к Филиппову в больницу. У клиники, в киоске, купила газеты.

– А откуда, мама, ты знаешь, что он читает?

– Я же вижу, что он приносит по утрам! Кто вздрогнет, когда он однажды сложит руки на груди? Кто захочет услышать его, да и не услышит больше? Кто рад бы пожать руку ему, да не пожмёт? «В чём твоя настоящая, последняя, не книжная мудрость?» – спросят. И он ответит: «Делать в жизни своё дело и вложить в него хоть маленький разумный смысл».

  • Расскажите об этом своим друзьям!