Свидание |
01 Февраля 2018 г. |
Юрий Витальевич Розовский родился 12 февраля 1963 года в селе с чудесным названием Чистоозёрное на юге Новосибирской области. В четыре года Юрий стал братчанином, и начальные вехи его биографии обычны: школа, институт, женитьба, рождение сына, служба в армии, работа... А потом резкий перелом судьбы – тяжёлая болезнь, привязавшая к инвалидной коляске. Справиться с таким ударом помогло творчество, ставшее основным стержнем жизни уже на четверть века. Первые две книги стихов Юрия Розовского («Не опаздывайте жить» и «Совсем немного до рассвета») открыли ему в 2005 году двери Союза писателей России. Последующие – «Медовый месяц», «С любовью...», «Стихи на балконе» стали этапами роста поэтического мастерства. В 2012 году Юрий Розовский стал лауреатом Национальной литературной премии «Золотое перо России». Его проза известна меньше, хотя публикаций было уже немало, главная работа здесь, видимо, впереди. Летний день жарко дышал. Безвольно повисшие ветви деревьев из последних сил удерживали обезвоженные листья, не обдуваемые даже слабым ветерком. По залитой обжигающим светом аллее, держа двумя пальцами маленькую ладошку белокурой крохи с белым бантом на голове, не спеша шёл мужчина. – Папа! Гляди, какой цветочек красивый! Дай я его сорву. Папка, ну пусти! Ладошке жарко! Высвободив крохотную руку, малышка бросилась к цветку. Ткнув носик прямо в пушистую головку, она глубоко втянула в себя воздух. – Ой, а он совсем-совсем не пахнет. Ему, наверное, жарко. Он спит, правда же, папка? – спросила девчушка, поднимая испачканный пыльцой нос. Мужчина медленно шёл по аллее. Сжав в кулачке цветочный стебелёк, дочка вприпрыжку пустилась следом, иногда сбегая с дорожки за особенно красивым цветком. – Что? А, ну да, спит он. Солнышко, не убегай далеко, а то папа потеряется без тебя, – запоздало ответил девочке отец. – Ой, папка, ты же такой большой. Ну, как же ты потеряешься? – и, озабоченно вздохнув, добавила: – Ладно, я за тобой посмотрю. Ты только иди не очень быстро, а то вон какие у тебя большие ноги. А у меня глаза маленькие, смотрят медленно, вдруг не углядят. Не беги, – и погрозив строго пальчиком, присела над чем-то интересным, спрятавшимся в зелёных стебельках. – Ладно, солнышко, я не буду торопиться. Только ты уж за мной смотри, – сказал мужчина и, улыбнувшись уголком рта, пошёл дальше. Солнце стояло высоко, и тень, семенившая за человеком, была не больше белокурой крохи, прыгавшей совсем недалеко, как кузнечик в траве. «Как же они похожи, девочки мои!» – прозвучало вдруг в его голове. Мужчина запустил руку в густую седину волос. Тряхнув головой, он будто сбросил эту мысль под палящее солнце. Боль, от обиды, ещё сжимала сердце. И омерзительный в своей безответности вопрос «За что?» периодически возникал где-то в неведомых глубинах сознания. Хотелось не думать ни о чём. И он сосредоточил взгляд на носках ног. Считая собственные шаги, можно было хоть ненадолго отвлечься от насмешек памяти. И постепенно всё слилось в одну бесцветную полосу: ноги, земля, мысли. И только звонкий детский голосок держал мир рядом. – Папка! Не убегай, потеряешься! – неслось издали. – Ой! И правда потеряюсь, – удивился мужчина, увидев, что дочка находится далеко позади, и остановился, ожидая её. Вдруг неземное спокойствие обняло его за плечи. Повернув голову направо, он увидел взгляд любимых изумрудных глаз. Она смотрела на него, не моргая. Это была их любимая игра. Ещё в институте, сбежав с последней пары, нацеловавшись досыта в каком-нибудь потаённом скверике, они смотрели друг другу в глаза и не моргали. – Тот, кто будет взгляд скрывать, будет в девках куковать, – улыбаясь, шептала она. Ему всегда казалось, что ямочки на любимых щеках жили своей собственной жизнью. Они не исчезали с милого лица никогда, лишь меняя свою очерченность. И даже спали вместе с хозяйкой, становясь почти невидимыми. Он так любил наблюдать за их изменениями, что всегда отвлекался и моргал первым. А она радостно смеялась, говоря: – Ну, и за кого мне теперь замуж выходить, коли тебе в девках сидеть? Вот и теперь он моргнул, то ли от солнечного лучика, попавшего в глаза, то ли от неожиданности, хоть и ждал встречи с ней всегда. Чтобы скрыть смущение, мужчина заговорил: – Ну, здравствуй, родная. Ты, как всегда, красива. А я, сама видишь, – он разворошил седину на голове, – скоро как лунь буду. Как ушла ты, так я сиветь и стал. Нет, ты не думай, я не упрекаю тебя. Ты не виновата ни в чём. Так уж вышло. Поначалу тяжело было. Одному, с маленьким ребёнком, и никого рядом. Работа, садик, детские болезни, капризы, домашние хлопоты. Сама понимаешь. А самое сложное – найти ответ на вопрос о тебе. Сколько раз я его слышал: «Папа, а почему у Светки есть мама, у Оксанки есть, у других тоже есть, даже к нашей воспитательнице, Вере Петровне, мама приходила, а у меня только ты? Меня аист только тебе принёс?» – Как я мог рассказать ей всё? Где мог найти слова такие, чтобы и объяснили случившееся, и душу детскую не изранили? Хорошо, твоего в ней много, поняла объяснения мои путанные и больше не спрашивала о тебе. Однажды только у неё вырвалось: «Папа, а на кого я похожа, если все говорят, что не на тебя? Нет, я знаю, что мы похожи, просто говорят так». – А недавно она показала мне фотокарточку какой-то женщины: «Папа, я фотку нашла. Это не мамина? А у нас мамины фотографии есть?» – Хитрая лисичка. Я потом видел эту особу, мама соседской девочки, подружки её. А у меня ни одной твоей фотографии. У меня вообще нет фотографий из прошлой жизни. Пожар был, сгорело всё. Ну, ничего. Ты не переживай. У нас всё хорошо. Доча растёт. На тебя, и правда, похожа очень. И ямочки твои на щёчках. Да ты сама можешь посмотреть, – повернувшись, он позвал: – Доча, мама ждёт. Беги быстрей. Подбежав, девочка затараторила: – Папуль, смотри какие. И жёлтенькие, и красные, а вот синий какой. А там я ещё зелёненький цветок видела, только срывать не стала, вдруг он не поспел ещё, – и вытянув ручку вверх, сказала: – Ну, посмотри! – Ты их маме покажи. Это мама твоя, – сказал мужчина и повернул дочь лицом к фотографии красивой женщины, с которой только что говорил. Малышка прижалась к папиной ноге, обхватив её маленькой пухлой ручкой. Немного постояв так, она вдруг отпустила ногу и шагнула вперёд. – Мама, – сказала девочка, протянув букетик полевых цветов, – вот я тебе цветочков насобирала. Смотри, какие красивые! Папа тоже тебе цветы принёс. Они большие и очень вкусно пахнут. А у меня маленькие и не пахнут совсем, но зато их больше, чем у папки. Я бы тоже больших тебе нарвала, но не нашла таких. Где их папа нашёл, не знаю. Я в следующий раз его обязательно спрошу. Положив цветы рядом с двумя бардовыми розами, на аккуратный холмик, кроха ласково посмотрела на фотографию женщины с зелёными глазами и доброй улыбкой, обрамлённой двумя ямочками: – Мамуля, папа говорил мне, что ты теперь живёшь на небе, что тебе там хорошо и спокойно. Мамуль, а нам без тебя плохо, – блестящая бисеринка слезинкой скатилась по розовой щёчке. Но, не дав ей упасть, девочка ладошкой утёрла щёку и украдкой взглянула на отца, не видел ли. – Ой, мам, папка большой такой, а однажды смотрел на меня и заплакал. Он думал, что я сплю, а я всё-всё видела. Оборвав сорняки в оградке, и вынеся мусор, мужчина поставил банку с водой перед мраморной плитой и опустил в неё две крупные розы. Добавив цветы, собранные дочкой, он присел рядом и, обняв её, сказал: – Ну, вот вы и встретились, девочки мои любимые, вот и встретились. Солнышко, – обратился он к дочке, – на небе тучки собираются. Прощайся с мамой, и побежали на остановку. Устав от изнуряющей жары, небеса учащённо замахали веером ветра и занавесились пологом туч. Первые робкие капли взрыхлили пыльную землю и оросили влагой городское кладбище. И вот уже струйки дождя потекли из глаз на фотографии, смотрящей вслед удаляющимся мужчине и держащей его за руку малышке с белым бантом на голове. – Папа, – дёргая отца за руку, громко спросила девочка, – ты говорил, что мама на небе теперь. Это она плачет? Немного помолчав, он ответил: – Да. От радости... *** Чаша любви Сидели двое на балконе И молча щурились на свет, Друг с другом рядышком, на склоне Судьбой отпущенных им лет. На лицах их морщинок сети Улыбкой тронуло чуть-чуть. А во дворе смеялись дети, Лупя ногами по мячу. Их звонкий смех, мячом кручёным, Летал и прыгал по траве. Они играли увлечённо И даже не смотрели вверх. Как эта юность безмятежна, Ей отвлекаться не с руки. Она не видела, как нежно, Держась за руки, старики На дворик маленький взирали, Друг к другу плечи прислонив. И, будто, что-то понимали, Всем непонятное, они. Потом она ему сказала, Совсем глазами подобрев: – Любимый! Помнишь, как играла И я, вот так же, во дворе? Как время быстро пролетело, Уже и внуки поднялись. – А что ж ты, милая, хотела? – Он ей ответил. – Это жизнь. У нас она-то, слава богу, Что у меня, что у тебя! Теперь стареем понемногу, Как жили – рядом и любя. Тут только радоваться надо, Тут огорчаться ни к чему. – Да, да, родной! Я очень рада! – Она в ответ шепнёт ему. И он ей шёпотом: – Я тоже. Тут и закончить бы мне стих. Но видел я, как крылья сложив, Глядели с облака на них Два белых ангела, два стража, Два их хранителя от бед. И в их руках сияла чаша, И в ней вином искрился свет. Свет той любви, что стариками Испит из чаши был сполна. То нежно, мелкими глотками, То страстно и почти до дна. И всё же чаша не скудела, Поскольку ангелы, нет-нет, В неё вливали, то и дело, Небесный свет, Господень свет. И он разглаживал морщины, И на балконе, в этот миг, Сидели женщина с мужчиной, А не старуха и старик.
|
|