Огромная страна

Поэзия – целая страна – с шумными суетливыми центрами и с тихой глубинкой, где люди живут размеренно и просто. Может, поэтому они чаще счастливы, чем «столичные штучки», нередко ломающие себя в погоне за преуспеванием, когда ориентируются на спрос со стороны ценителей «высокого стиля»...

Такие ценители напоминают мне туристов, стремящихся посетить лишь самые экзотичные места, игнорируя при этом красоту и ценность окружающей обыденности. Им абсолютно чужды «самодеятельные» авторы, в стихах которых раскрывается народная душа и таится немало открытий. Они презирают поэзию, лишённую яркой образности или символизма, изощрённой рифмовки или навязчивой звукописи, недосказанности и прочих причуд.

Раздражает, когда встречаю высказывания о «фальшивой слащавости» Эдуарда Асадова, о «невежестве» Николая Грибачёва, о «творческой бездарности» Алексея Суркова... Но непонятны мне и утверждения, что творчество Андрея Вознесенского – это «сплошной формализм», а Иосифа Бродского – «невнятная заумь».

С одной стороны – раскрученные имена, с другой – навешанные ярлыки. Кому это нужно? Только не читателю, который ищет в творчестве любого поэта то, что близко собственной душе.

И если мы заинтересуемся, у какого из обозначенных выше направлений больше читателей, то обнаружим, что «заумь» и «формализм» явно проигрывают в массовости. Не потому ли, что поиски новых средств и форм в поэзии – это метания и крайности, чуждые обыденной жизни большинства?

Позвольте привести примеры из собственного опыта. Я начинал со стихов, в которых пытался выразить свои чувства и мысли в простейшей, если не сказать «наивной», единственно доступной мне тогда, форме. И однажды один из известных иркутских поэтов пригласил меня выступить вместе с ним в каком-то общежитии. В конце встречи, что удивительно, вокруг меня собралось больше слушателей... Потом я надолго увлёкся поиском более сложных форм, способных, как казалось, отразить подсознательные импульсы, мистические переживания, эклектичность творчества и неоднозначность бытия. В этот период в паре с другим поэтом я несколько раз выступал перед разными аудиториями – от почтовых работников до представителей научной среды вузов. И бурные аплодисменты доставались не мне...

А моим напарником при этом был Владимир Павлович Максимов, которого не раз критиковали ценители «высокой» поэзии.

В чём секрет? Не столько в доступной простоте изложения, сколько в прямой, без «фокусов», передаче тех чувств, которые испытывает каждый в обыденной жизни, а не в метафизической сфере.

Стихи В. Максимова чем-то сродни путевым заметкам (да многие из них и созданы в поездках), и пишет он их не по принципу «ни дня без строчки», а время от времени – циклами, отражающими значимые или переломные периоды в его жизни. Сегодня мы представляем цикл последних полутора лет.

***

Владимир Максимов

Меты дней

Владимир Павлович Максимов родился 29 июня 1948 года в пос. Кутулик Иркутской области. Детство прошло в Улан-Удэ и Ангарске, затем была учёба на охотоведческом факультете ИСХИ, аспирантура Зоологического института в Ленинграде, работа на биологической станции на Белом море, участие в экспедициях по изучению морских котиков в Тихом океане, работа в Байкальском лимнологическом институте...

Трудовая деятельность писателя была разнообразной – от грузчика до журналиста; параллельно накапливался материал для стихов, рассказов и повестей. После первых публикаций их автор поступил в Литературный институт им. Горького, который окончил в 1987 году. В 1998 году он был принят в Союз писателей России. Сейчас Владимир Максимов является автором более двадцати книг поэзии и прозы, многие его стихи были положены на музыку композитором Евгением Якушенко.

Уходящему моему поколению

Евгению Якушенко, композитору, музыканту; Анне Невзоровой, радиожурналисту, посвящается…

Снег кружится и тает

На ресницах моих.

Как слезою стекает –

О друзьях дорогих…

В мир иной отошедших...

Навсегда, навсегда…

Нам не встретиться больше

Никогда, никогда…

Как мне вас не хватает –

Как наш сузился круг.

И так серо, уныло

Стало всё вдруг вокруг

Без улыбок и шуток

Стародавних друзей.

А косарь-время косит

Наш рядок всё быстрей.

И такое сиротство

Вдруг в душе ощутишь,

Словно в шаге от бездны

Одиноко стоишь…

***

«Мир ловил меня, но не поймал…»
Эпитафия на надгробье
Григория Сковороды

В глубинах памяти своей

Храню я меты прежних дней…

Там детство есть… Оно прекрасно!

Лишь светлому всему подвластно.

И юность – также в метах есть…

Там всех грехов моих не счесть…

Но есть и зрелость, слава Богу,

Где я торил свою дорогу,

Вперёд и вверх идти старясь,

Порою, горько ошибаясь.

Но, падая, всегда вставал,

И снова путь свой продолжал…

Ты, Мнемозина – мать всех муз,

Не отлучи от сладких уз:

Писать, творить и созерцать!

И меты времени сбирать…

Монолог ветерана локальных войн

Я мог погибнуть много раз –

Не на одной войне…

Сначала, был Афганистан,

Потом – бои в Чечне…

И вот теперь опять война…

Надежда вновь на нас.

И едем мы спасать людей,

В пылающий Донбасс.

Опять встаём – плечом к плечу,

И снова в бой идём…

И вновь нацистов-саранчу,

Как деды наши, бьём.

И Новороссию свою

от недругов спасём.

Поскольку знаем: «В правде Бог!» –

Мы «Русский мир» лишим оков…

Я мог погибнуть на войне,

Пожалуй, много раз…

В Афганистане повезло,

Меня мой кореш спас.

И вывез раненым меня

С ущелья на броне…

На той, совсем ненужной нам,

Не нашенской войне…

В засаде той, у мрачных скал,

В ущелье Гиндукуш,

О, там не мало полегло

Простых солдатских душ…

В Чечне уже другой расклад.

Мы знали, кто наш враг.

И террористов разных стран,

Как бешеных собак,

Крошили, жизни не щадя,

Теряли земляков…

Да что тут, впрочем, говорить.

Путь у войны таков...

Теперь вот вновь, за право жить,

Не в первый бьёмся раз.

И «нацики» любых мастей

Не одолеют нас…

***

Когда звучит навязчивое «США»,

Я слышу, отчего-то, слово «вша».

И видится мне вошка не простая,

А злобная и алчная такая,

Готовая «сожрать» весь божий мир.

Ведь только доллар там у них кумир.

«Телец златой», как прежде говорили.

Хотя и из бумаги сотворили,

Молясь на оный чуть не триста лет.

Такой у штатов простенький секрет.

И ощущение, что можно всё купить.

А что нельзя – войну там заварить.

И как посмотришь – США вампир,

Лишь для себя уготовлявший пир

За счёт ресурсов мира остального,

По их понятиям, отсталого такого…

Пора бы эту «вошку» придавить

И доллар вновь в бумагу обратить.

И мощь их, спесь в один лишь миг пройдёт.

Растает, как весною тает лёд…

***

«Бог не есть Бог мёртвых, но Бог живых. Ибо у него все живы…» Евангелие от Луки

«Смерть! Где твоё жало?..» 1­е посл. ап. Павла к коринфянам

У тех, кто верует в Христа,

Жизнь и достойна, и проста…

Смерти нет! – явил Христос.

Что ж сомнения вопрос

Многих мучит и томит?

Оттого и жизнь горчит…

Но попратель смерти – Спас –

Всех нас жертвой своей спас…

Сам воскрес! И мы воскреснем!

Если будем с Богом вместе,

Душ своих не оскверним,

В чистоте их сохраним –

В дар тому, кто всё стерпевший,

В третий день пришёл воскресший

В горницу, к ученикам…

Боже, милостив будь к нам…

Декабрьское

«Страна, не знающая снега.

Нехристианская страна.

Сияющей, суровой неги

Не все достойны племена…»

Борис Божнев, поэт-эмигрант. 1939 г.

«На свете нет тоски такой, Которой снег бы не вылечивал». Борис Пастернак

– Какие чудесные нынче погоды!..

– И снег, ты заметь, не выходит из моды…

Он кружит, как в вальсе,

Над всею страной!

Такой необъятной!

Огромной такой!

И люди на небо глядят, улыбаясь.

Всё вновь происходит, опять повторяясь.

Из чёрного неба снежинки слетают.

И медленно, радостно будто бы, тают

В ресницах твоих и в ладони моей.

И Нового года мы ждём поскорей,

Чудес новогодних, хороших вестей!..

А мир стал со снегом – белей и светлей…

***

Сыну Дмитрию и его семье: жене Светлане и внукам моим Костику и Сашеньке

Мне главное знать,

Что ты жив и здоров…

А всё остальное – возьму я из снов…

Из слов,

Что найду,

А потом зарифмую.

Счастливую жизнь для нас всех нарисую.

Для Дмитрия – сына. И – внуков моих…

Для них я, наверно, уж древний старик?..

Но я ещё здесь. На земле. А не в ней!

И встретиться с вами спешу поскорей!

***

Едем по заснеженной России…

Подвенечный, свадебный наряд!

Снег метелит за окном вагона…

И неясно мне, чему ж я рад?

Этому бескрайнему простору?

Дремлющей в снегах моей стране?

И февральский ветер не остудит

Той любви, что есть ещё во мне…

+++

Игорь Владимирович Костин родился в посёлке под Читой в 1958 г., но прожил там недолго – с двух лет в Ангарске. Его мама была учителем истории, отец – инженером-электромехаником.

Игорь окончил Институт народного хозяйства по специальности инженер-экономист горной промышленности. Работал в геологоразведочной экспедиции в Забайкалье. С 90­х годов, вернувшись в Ангарск, работал заместителем директора типографии в разных издательствах. Пробовал найти своё место в частном бизнесе, что закончилось неудачами и разочарованием. Ныне пенсионер.

Писать, по его словам, начал на спор: «А потом решил, что надо продолжить. Стал записывать истории родных, друзей, знакомых. Считал, что это необходимо. А позже родные и друзья сказали: обязательно пиши. Вот и пишу. Иногда».

Публиковался в интернет-журнале «Relga», в научно-практическом электронном журнале «Аллея науки», в литературном выпуске «Перевал» газеты «Мои года».

Ванькина беда

Пришла пора встречать восход заката (Отрывок из рассказа)

Беда пришла неожиданно. Впрочем, так оно происходит всегда. Сколько беду ни жди, а прилетит внезапно. Как удар.

Удар судьбы – так и говорят. Так оно и есть. Договориться с судьбой нельзя. А выиграть у неё можно – судьба игру любит.

Так что, если ты ловкий игрок и сумеешь правильно распорядиться тем, что тебе для игры дали, то долго сможешь отбиваться и уходить от ударов. Судьба к таким благосклонна. Таких судьба отмечает. Прощает им многое. Но стоит лишь однажды подставиться, пропустить её удар – и навсегда потеряешь будущее.

Бывает, что один пропущенный удар судьбы уничтожает твои планы, полностью стирает мечту, в пыль разносит надежду. И тем это горше, что надежда – это часто последнее, что остаётся у человека по-настоящему своего.

Но никогда не проси у судьбы пощады. Это скучно. Можешь играть – играй. Держись, бейся. Ну а проиграл, так извини – уступи место другому. Такие у судьбы правила: другой игрок уже ждёт своего случая.

Да и вот ещё что! Знающие люди говорят – судьба игру любит, но не пытайтесь с ней шутить.

С судьбой Ванька никогда не шутил. Играть играл, но не шутил. Судьбу он уважал. И она ему за это много чего прощала. Но сегодня он от судьбы удар пропустил. Это было так неожиданно для них обоих! Глупо, нелепо и скучно!

* * *

Была ровно середина дня, когда Иван пришёл домой. Он открыл дверь своим ключом и стал на пороге. Надя, его жена, оказалась дома. Было слышно, как она возилась на кухне: там гремела посуда и шипело что-то на сковороде.

Он никогда не знал графика её работы – не пытался даже запомнить. Врач, а особенно хороший врач, не имеет личного времени. В любой час: и ночью, и днём, могут тебя позвать, прийти, позвонить. Спросить совета или попросить помощи.

Авария ли на шахте, пьяная ли поножовщина в посёлке или соседский мальчишка синяк посадил – всё равно: иди, помогай, лечи, работай. Такая у них доля.

Давал клятву: «К чужому горю будь готов!»? Давал! Ну так и в чём дело?

К чужому горю будь готов! К чужому горю всегда готов!

К своему нет.

«Дома Надька. Ну и хорошо, что дома. Сколько тут ни стой, а сказать придётся. Так уж лучше сразу», – подумал Иван и решительно поплёлся на кухню.

– О! Привет! Ты чего это сегодня так рано?

Надя посмотрела на него и, видя, как он топчется в дверях, будто забыл дорогу, отложила ложку, вытерла руки полотенцем и спросила:

– Ну?

– Ну что ну? Попрут меня завтра с шахты. Вот и все тебе ну, – выдал Иван сразу всю, как ему казалось, суть проблемы.

Надя сложила руки на груди, посмот­рела профессионально на него ещё раз и обратилась как можно спокойнее:

– Ванька, ты не мямли, а говори мне толком и обстоятельно. Что произошло?

– Я похож на инвалида?

Надя помолчала немного, наклонив голову, потом вдруг усмехнулась и бросила по нему быстрый взгляд:

– Да не замечала до сих пор, – и уже серьёзно продолжила: – говори.

– Комиссию медицинскую не прошёл. От работы отстраняют. Инвалидность мне лепят. Какая-то гнида завелась у нас в комиссии!

Ванька от возмущения начал говорить быстро, сбивчиво и обо всём сразу:

– Пишут мне чего в справке – вот посмотри, – он замотал зажатой в кулаке бумажкой, – слуха у меня нет, я глухой и не могу работать в шахте. Я недостаточно хорошо слышу, ты поняла – нет?! А где мне теперь работать?! Твою мать! Или что они там себе думают, что я под землёй вместо перфоратора на саксофоне играю? Идиоты! Что мне там слушать? Что мне надо, я вперёд их услышу! – Ванька раздражённо прошелся несколько раз по коридору и остановился, о чём-то думая.

Надя сразу поняла всю ситуацию и молча смотрела на мужа, ожидая, когда тот угомонится. Но депрессия у Ивана сменилась деятельным возбуждением, и метавшаяся в голове мысль: «Надо что-то делать!» – нашла себе выход.

– Надя! – Ванька ушёл в зал и крикнул уже оттуда. – Иди сюда.

Надя вздрогнула от неожиданности и быстро подошла.

– Что?! – она посмотрела на Ивана, который стоял, отодвинув телевизор, в дальнем углу комнаты. – Ты зачем туда забрался? – Надя сделала шаг в комнату, но Иван замахал на неё руками:

– Нет, нет. Стой там. Спрашивай меня.

– О чём мне тебя спрашивать?

– Нет, ты вот, спроси меня, а я тебе отвечу. Ну, как врачи на медкомиссии спрашивают. Число какое-нибудь там спроси. Проверь: глухой я или нет.

– Понятно, – Надя провела рукой по лицу. – М-да, тяжёлый случай.

– Что?

– Я ещё ничего не сказала, – Надя ответила Ивану громко. – Так. Готов слушать?

– Да.

– Слушай и повторяй. Как на медкомиссии. Понял?

– Да.

– Потом тихо, но внятно произнесла: «Пошёл на...».

– Э-э, постой, постой, так, так, так. Щас, щас... Шестьдесят шесть.

Сначала ничего не происходило. Надя стояла с открытым ртом и смотрела на Ивана. Потом у неё перехватило дыхание. Она, закашлявшись, отделилась от дверного косяка и двинулась к дивану.

– А ты какое число сказала?

Надю переломило пополам. Не в силах говорить, она, давясь смехом, упала на диван.

Иван всё понял. Он вылез из угла, задвинул на место телевизор и, заложив руки за спину, стал молча смотреть в окно.

Вид у Ваньки при этом был, как у насмерть убитого. А чувствовал он себя ещё хуже. Примерно так, как будто ему только что сообщили, что шахту закрыли, посёлок сносят, а в родной магазин никогда уже больше не завезут любимого портвейна.

Ванька тупо смотрел в окно, но мысль ясно била ему в голову, и перспективы одна мрачнее другой вставали перед глазами: « Как жить?! Как же теперь жить? Неужели это всё?! Начало конца или это уже и есть конец?».

Перестав смеяться, Надя села на диване, уперев руки на сиденье, и посмотрела на ссутулившуюся спину Ивана. Немного помолчав, она поднялась, подошла к окну и встала рядом.

Иван продолжал смотреть в окно. Было видно, как мучительно пытался он осознать новую, свалившуюся на него реальность.

– Ну и чего ты запечалился? Тест пройден. Годен. Давай сюда твою справку. Завтра принесу тебе другую, такую, какую надо. Можешь не сомневаться.

Иван удивлённо посмотрел на Надю и машинально достал из кармана бумажку.

– Слух у тебя и вправду не как у Моцарта. Ну так и что? Да не убивайся ты так – Надя толкнула Ваньку плечом, – у Моцарта он тоже был не идеальный.

На лице у Нади на секунду вспыхнула улыбка и тут же пропала. Иван опять упёрся в окно. Поняв, что шутка прошла мимо и даже не близко, Надя повела разговор строже:

– Хватит хандрить. С твоим слухом вполне можно в шахте работать. Это я тебе как врач говорю.

– Конечно можно. Я тоже так считаю, – ожил Иван.

– Ну, вот и отлично. А теперь, знаешь-ка что: сходи ты куда-нибудь, развейся хоть, что ли. Не могу я смотреть, когда у тебя такое выражение на лице. Развей-ка ты свою печаль-тоску и забудь о ней.

Иван улыбнулся одними губами, помолчал и задумчиво произнёс:

– Ладно. И в самом деле, пойду, пройдусь.

Потом посмотрел на Надю:

– Долго не буду. А задержусь, так позвоню.

– Да ладно.

Иван вышел за дверь. Надя ещё немного постояла, слушая, как удаляются его шаги, потом взглянула на часы, ахнула и заторопилась на кухню.

– Ну мужики, ну сильный пол, – хмыкнула она, схватив ложку и что-то став быстро ею мешать.

Потом подумала и, немного поморщив брови, добавила:

– Сильный, но очень непрочный.

* * *

Когда в посёлок приехала жить и работать молодая девушка врач, к тому же лучшая выпускница медицинского института, это стало событием поселкового масштаба. И даже больше. Добровольно выбрать из множества отличных вариантов именно этот посёлок для жизни – до такого надо было додуматься!

Поступок требовал объяснения, но причин для этого не находилось. По крайней мере, для многих из тех, кто приезжал сюда лишь на заработки.

Учиться и жить в столице, иметь все перспективы для карьеры и роста. Для многих это уже был предел мечтаний. А её ждали лучшие клиники. Открытая дорога в науку. И всё это бросить? Да ради чего?

Что, захотелось вернуться в свою деревню? Не забылись родимые степи? Всё ещё снится запах травы и ветер в лицо? Да ладно!

О раздолье и родных степях хорошо петь в областном хоре, живя в удобной городской квартире. Нерациональные поступки в рациональном мире трудно подаются объяснению. Порой же их вообще невозможно понять.

Но они случаются.

Она отказалась ото всех предложений и вернулась домой. И всем, кроме её старых родителей, это показалось предельно странным.

Надя, так её звали, работала в посёлке уже второй год и никуда не собиралась отсюда уезжать. Своенравной и упрямой она была с детства. Ни за что её не уговоришь, пока сама того не захочет. Втемяшится что в голову – не свернёшь. Таких людей судьба либо ведёт, либо тащит. Надю она просто любила.

У Ивана всё было в жизни иначе. Ни в чём они с Надей и близко не были схожи.

Сам Иван давно уже смирился с тем, что не будет у него никогда ни семьи, ни детей. Хоть и на работе он первый, и характер, вроде, не конфликтный. Но для простого человеческого счастья всего этого оказалось недостаточно – люди его сторонились. Или лучше сказать: обтекали. В глаза, конечно, ничего ему не говорили, но эту его особенность в посёлке знали: его взгляда боялись все. И всегда от него все дружно шарахались.

Всё же Иван не замыкался в себе. Специально одиночества не искал, как и не искал друзей. Со временем научился жить, не задевая других, и жизнь пошла ровнее. Но у судьбы свои правила. Она сама часто исправляет людские поступки: и долгую их нерешительность, и слишком резвую прыть.

С Иваном случилось тоже самое.

В деревне вся жизнь на виду. И Надю, конечно, все знали. Многим она нравилась. Женихов была полная деревня – работа на шахте и у буровых требовала молодых да сильных.

Ивану она, конечно, тоже нравилась. Она казалась ему даже невероятной красавицей. Девушкой из другого мира.

Надя и в самом деле вовсе не была дурнушкой. Длинные, чуть волнистые, волосы по плечам. Смуглая кожа. И слегка раскосые глаза, в которых метались отблески неудержимой силы кочевников – её далёких предков.

Никаких попыток познакомится, подружиться, сблизиться Иван, конечно, не делал. Это было бы просто смешно. Тем более в его­то годы.

Иван прекрасно понимал, что этот цветок растёт не для него. И шапка не по Сеньке. И сани не его. Глупо даже думать об этом. Он и не думал. И не страдал.

Знать своё место и видеть свой путь – уже большой подарок в жизни. Огромный бонус и фора на старте. Это спасает от кривых дорог и пустых мечтаний. Экономит годы или даже целую жизнь.

Иван владел этим даром и никогда не пёр на рожон. Но любоваться издали на чужой в жизни приз, никому не запрещено. В бригаде с товарищами они не раз обсуждали её прелести: Иван не был ханжой.

Но зная свою печальную особенность, для Ваньки посмотреть в глаза девушке было всё равно, что въехать в клумбу на танке. Мужиков тошнило от его взгляда, и они кидались в драку. А для девчонки это стало бы психологической травмой на всю жизнь. Так он, по крайней мере, считал.

Нет, искать дружбы с Надей – это был бы полный бред. Да и годы, опять же. Хоть Иван и не думал о них и не чувствовал своих лет, но свою печать они всё же оставляли. Захочешь забыть, да не забудешь.

Именно поэтому новость о свадьбе Ивана и Нади потрясла посёлок до самого основания. Она, как цунами, прокатилась не через него несколько раз, полностью поломав прежние представления о жизни у многих его обитателей.

Иван и Надя! Более нелепого сочетания невозможно было себе представить. Открыто насмехаться не решались – это было бы чревато, но непонимание оставалось. Хоть и уважали Ивана в посёлке, но такой его поступок не одобряли. Не по рангу, Ваня. Знать бы место своё надо!

Иван никак не реагировал на это и комментариев не давал. Самим же найти объяснение такому событию населению в посёлке не удавалось. Но Иван и самому себе не мог объяснить, как оно такое случилось.

Никогда и никому в жизни Иван не признался бы в том, что это не он выбрал себе Надю. Это Надя выбрала его себе. А пристальный магический взгляд Ивана, она била, как сталь стекло. Надя была единственной, на кого он не действовал вообще никак. Вторым таким человеком на свете оказалась их дочка Катька – вся в мать...

• Расскажите об этом своим друзьям!