ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-03-29-03-08-37
16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
2024-03-29-04-19-10
В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за...
2024-04-12-01-26-10
Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой...
2024-04-04-05-50-54
Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
2024-04-11-04-54-52
Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола...

Юозас Будрайтис: Я меряю свою жизнь не годами, а фильмами

Изменить размер шрифта

budraitis yuozas

На экраны 4 декабря выходит фильм «Звезда» Анны Меликян, уже удостоенный наград на отечественных и международных фестивалях. Это история о любви и одиночестве, безвестности и славе, творчестве и мечте. Одну из ролей в картине сыграл выдающийся литовский актер Юозас Будрайтис — тот самый, что когда-то прославился вместе с Банионисом, Адомайтисом, Вией Артмане в фильме «Никто не хотел умирать». Это был дебют Будрайтиса в кино. С тех пор актер сыграл порядка 120 ролей. И вот — новый фильм в его биографии.

 

 

budraitis yuozas 03 12

  • Ю.Будрайтис в фильме "Никто не хотел умирать".

— Юозас, в фильме «Звезда» вы сыграли старого чудака, отшельника, которых было немало на вашем творческом веку. Чем вас привлек этот персонаж?

— Так совпало, что, когда Анна Меликян пригласила меня в фильм «Звезда», утвердив на роль старого антиквара практически без проб, в результате одного лишь «застольного» разговора, я как раз активно репетировал моноспектакль по пьесе Беккета «Последняя лента Крэппа». И мне показалось, что эти два персонажа, киношный и театральный, как бы дополняют, взаимопроникают друг в друга. Захотелось представить: а как беккетовский Крэпп будет существовать в сегодняшней реальности? В итоге, сыграв в «Звезде», я, как мне кажется, подстрелил двух зайцев. С одной стороны, подготовил себя, «размял» для роли Крэппа, с другой — привнес в фильм легкий привкус беккетовского абсурдизма.

— Анна Меликян приняла вашу трактовку роли?

— Мы работали слаженно и продуктивно. Анна всегда твердо знала, что ей нужно, что она из меня хочет вытянуть. Но при этом позволяла искать, предлагать свои решения. Не знаю, что в итоге получилось, я фильм пока не видел. Мой герой — не главное лицо «Звезды», он по определению не мог занять больше места, чем это заложено в структуре фильма. Такова судьба всех неглавных персонажей, к чему, строго говоря, мне было нелегко привыкнуть. Всю жизнь я играл преимущественно главные роли, а теперь, наверное, в силу возраста, пошли роли второстепенные и третьестепенные. Но, судя по тому вниманию, которое мне уделяла Анна, не думаю, что роль получилась третьестепенной.

— Я фильм видел и свидетельствую: это не проходная роль, а небольшой актерский бриллиант. Скажите, а есть в вашей биографии работа, которой вы особенно гордитесь?

— И те роли, которыми я доволен, и те, за которые мне порой стыдно, — это все равно мои роли. За все провалы я упрекаю только себя. Неудавшаяся работа — для меня иногда ценнее, нежели успешная роль. Я ее анализирую, размышляю, почему она не получилась, что я не так сделал. Все мои фильмы — они для меня звенья одной неразрывной цепи. Как только я покончил с юриспруденцией и стал активно сниматься, кино стало моей повседневной жизнью и сутью. И с тех пор я уже меряю свой век не годами, а фильмами. Поэтому, когда я рассказываю кому-то о своей жизни, я говорю о кино. Когда я говорю о кино, рассказываю о своей жизни. Это так тесно переплетено. И даже в те дни, когда я не снимаюсь, под рукой у меня книги о кино, статьи о кино, диски с новинками кино. Недавно на фестивале в Вильнюсе я посмотрел документальный фильм о Бергмане. Меня поразило, что шведский гений, живя последние годы в добровольном заточении на острове Форе, смотрел каждый день по три фильма. Я не Бергман, но кино во всех видах и жанрах творчества — постоянно со мной. С опозданием открыл для себя греческого режиссера Тео Ангелопулоса, теперь планирую пересмотреть все его фильмы.

— Я-то думал, что среди своих любимых ролей вы назовете младшего Локиса из классического фильма «Никто не хотел умирать»...

— Я с удовольствием вспоминаю эту роль, но не как вершинную, а как первую свою работу в кино. Это мое рождение, мое крещение, мои университеты. Режиссером фильма был Витаутас Жалакявичус — невероятно талантливый, острейшего ума человек. Он никогда не ставил задачу прямо, в лоб, а говорил метафорами, иносказаниями, в его словах надо было искать глубоко спрятанный смысл. Благодаря этому у меня происходил анализ роли, анализ фильма, переходящий в самоанализ. Это была большая, серьезная кинематографическая школа. А другой у меня на тот момент и не было. Я имел возможность на съемочной площадке наблюдать за Банионисом, Артмане, Масюлисом, Бабкаускасом, Лаймонасом Норейкой, которые играли у Жалакявичуса, за ним самим, и благодаря этому чему-то учиться. И я многому действительно научился. Но это не значит, что это лучший мой фильм. Я бы назвал его знаковым в своей судьбе. Без него ничего другого просто не было бы.

— Жалакявичус, насколько я понимаю, не бросал вас, а и дальше вел по жизни...

— Он исподволь следил за мной, направлял меня. Мы с ним впоследствии работали не так уж много — в фильмах «Кентавры» и «Это сладкое слово — свобода!», но ведь кроме своих картин он писал еще сценарии для других режиссеров. И чаще всего доверял их ставить Альмантасу Грикявичюсу, который снимал меня практически во всех своих фильмах — таких как «Чувства», «Садуто Туто», «Факт». Не думаю, что это происходило без совета Жалакявичуса.

Однажды Витаутас сказал мне, что я, на его взгляд, созрел для кинорежиссуры. И предложил поступить к нему в мастерскую на двухгодичные курсы при Госкино, где нам читали лекции Тарковский, Трауберг, Кончаловский, Панфилов, сам Жалакявичус. Режиссерская биография у меня не сложилась, но так или иначе, вся моя жизнь связана с моим наставником. В последние годы мы были с ним в тесном контакте. В фильме «Я не знаю, кто я» по сценарию Жалакявичуса я сыграл его отца. Во всяком случае, он сам так считал. На актерском фестивале в Риге мне за эту роль дали приз, который вручила Джина Лоллобриджида. Жалакявичусу это понравилось и показалось символичным. После этого мы больше не виделись, к сожалению, он вскоре ушел из жизни.

— Жалакявичус открыл для большого экрана не только вас, но и Баниониса, Адомайтиса... Вас в свое время называли тремя богатырями литовского кино. А можно ли было назвать вас тремя товарищами?

— Большими друзьями мы не были. Были, наверное, коллегами, которые постоянно держали друг друга в поле зрения. Банионис в нашем трио был старшим, у него была карьера более высокого полета, чем у нас с Адомайтисом. Помню, в 1979 году мы сфотографировались втроем в Москве. В таком порядке: Банионис — Адомайтис — Будрайтис. Не так давно я нашел это фото в своем архиве. И подумал: надо бы повторить этот кадр, но в сегодняшнем антураже. Позвонил одному хорошему фотографу: «Сделаешь?» — «Сделаю, если ты с ними договоришься». А договориться была проблема: Адомайтис и Банионис были на тот момент в ссоре. Они поругались из-за того, что Адомайтис как-то сказал по телефону Банионису, который ему часто звонил, примерно следующее: «Донатас, ты не обижайся, но приз в Карловых Варах должен был получить не ты за роль Вайткуса, а фильм в целом. Так было бы справедливее». Банионис обиделся, и на этом они прекратили общение. Но все-таки я позвонил одному и другому, и мы встретились втроем в Вильнюсе, на улице, где жил Донатас, и сделали дубль той памятной фотографии. Это случилось буквально за год до смерти Баниониса, который недавно ушел от нас.

— Говорят, в свое время вас приглашал сниматься в своем фильме сам Антониони...

— Был и такой сюжет в моей биографии. Антониони нашел мои вильнюсские координаты через группу чешского фильма «Колония Ланфиер», в котором я тогда снимался. Чехи предупредили меня, чтобы я ждал звонка Антониони в 9 вечера. Я подумал, что это розыгрыш. Но ровно в девять раздался звонок, и маэстро Антониони после короткой преамбулы спросил, когда я смогу прилететь к нему в Рим для знакомства и работы? Меня едва не разобрал истерический смех. Я ответил, что в Рим, да еще к Антониони я готов вылететь хоть завтра, но такие вопросы решаю не я, а Госкино. Он сказал, что будет писать соответствующее письмо. С тех пор я ждал каких-то сигналов, но они так и не последовали. Позже я столкнулся с Антониони на Московском кинофестивале. Он сказал, что фильма не будет. Намекнул, что не сложились отношения с руководством Госкино, а идти на компромиссы, искать нового актера он посчитал невозможным. Так я потерял шанс сняться в фильме живого классика мирового экрана вместе с французской звездой Доминик Санда, которая была подобрана на роль героини. На память о том эпизоде у меня осталась только вырезка из журнала, где Антониони рассказывает о своем замысле и упоминает мое имя в качестве исполнителя главной роли.

— Я знаю, что вы не только киноман, но и завзятый книгочей. Не утратили привычку читать русскую литературу после того, как оставили пост атташе по культуре при литовском посольстве в Москве?

— Как можно? Русский язык уже вошел в мою плоть и кровь. Я и дочь свою приохотил к русскому. Живя в Лондоне, она кроме английского, итальянского свободно владеет и языком Пушкина. Что касается меня, то я не только читаю и перечитываю в подлиннике русскую классику, но и переводы лучших образцов мировой литературы предпочитаю тоже на русском. Русскую классику на литовском никогда не читал. Купил, правда, недавно Цветаеву и Гумилева в переводе на мой родной язык, но боюсь начинать чтение. Может, перевод и хорошо сделан, но я знаю оригинал, и меня в этом смысле будет трудно обмануть.

— За современной русской литературой успеваете следить?

— Каюсь, современных авторов читаю недостаточно. Но мне интересно творчество Татьяны Толстой, Людмилы Петрушевской, Виктора Ерофеева, эссеистика Дмитрия Быкова. Попробовал читать сборник «Грех» модного нынче Захара Прилепина, но пока не очень увлекся. Но вообще-то я больше люблю читать русскую поэзию. Поэзия для меня священна, и она по большому счету непереводима, ее надо читать в оригинале. Из современных поэтов мне нравятся Тимур Кибиров, Вера Павлова, Юлий Гуголев, Ольга Седакова. Время от времени перечитываю духовные стихи Сергея Аверинцева. Из классики люблю Цветаеву, Мандельштама, Пастернака, Вяземского, Батюшкова. Сложнее, как ни странно, с Пушкиным. Это подлинно русский поэт, выразивший русскую душу, но мне в нем чего-то недостает. Мне ближе Лермонтов. Он чувствительнее, что ли, человечнее, я его больше понимаю. Иной раз он доводит меня своими стихами буквально до рыданий. Сейчас как раз перечитываю 10-томное собрание сочинений Лермонтова, которое выпустило издательство «Воскресение», и получаю неизъяснимое удовольствие.

А вообще-то у меня дома большая библиотека любимых авторов. Я их называю — «мои друзья». Они глядят на меня с книжных полок, с кем захочу сегодня, с тем и поговорю. Могу взять, скажем, книгу Набокова. Или Фолкнера. Или Макса Фриша. Иногда мне бывает достаточно прочитать несколько страниц или просто подержать томик в руках, погладить обложку книги. Так что с литературой у меня связь самая близкая и непосредственная. Не могу прожить ни дня без чтения, и это, поверьте, не просто красивая фраза.

— Каждодневное чтение — это прекрасно. А что у вас сегодня с каждодневной работой, с каждодневной занятостью?

— Жаль, что у меня нет под рукой моего ежедневника. Там виден сложный график моих перемещений во времени и пространстве. Живу я сегодня достаточно хаотичной и пестрой жизнью. Завидую тому времени, когда работал в литовском посольстве в Москве. Это была целенаправленная деятельность по наведению культурных мостов между Литвой и Россией, между регионами. Иной раз я отвлекался на съемки в кино, но ненадолго. А теперь я вездесущ, как Фигаро. То я собираю материалы для книги, роюсь в своей кладовке, в бумажном мусоре. То с «Последней лентой Крэппа» еду на гастроли в Тбилиси, Воронеж, Питер. То в репертуарном вильнюсском театре играю в пьесах Ибсена и Еврипида. То снимаюсь в кино у литовского режиссера Альгимантаса Пуйпы в «Садах Эдема» или у молодого белорусского режиссера Александры Бутор в «Сладком прощании Веры». То я устраиваю свою фотовыставку и снимаю новые фотографии для души. То немного пачкаю маслом, поскольку увлекаюсь еще и живописью. Так что не успеваю сказать своим родным «доброе утро», как приходится уже говорить «доброй ночи».

— К своему 70-летию вы, помню, хотели посадить лес на своем хуторе, где у вас есть два гектара земли. Получилось?

— Два гектара земли — это то, что я взял лично для себя из наследства своего отца. Остальное досталось братьям и сестрам. Я сказал своей родне: на этом месте стоял домик, в котором я родился, мне кроме этого куска земли больше ничего не надо. Домика уже давно нет, его снесли при мелиоративных работах, но я все равно туда поехал. Там, по сути, теперь большой пустырь и растет одинокое дерево. Оно стоит, тоскливо наклонившись, и живет своей нелегкой жизнью среди дождей и ветров. Я посмотрел на него и перехотел сажать лес, хотя это не составило бы для меня и моего друга лесничего никакого труда. Но я подумал, что это одинокое дерево говорит моей душе больше, чем лес. И потом, у Бергмана был свой скалистый, неприветливый остров Форе, так пусть у меня будет пустынный кусок земли с одиноким тоскливым деревом.

Trud.ru

  • Расскажите об этом своим друзьям!