Священник: Главная задача Церкви — преображение человеческой души |
Ольга Власова, portal-kultura.ru |
12 Августа 2021 г. |
О том, как сегодня Церковь может взаимодействовать с обществом и влиять на человека, нам рассказал отец Дмитрий Рощин, настоятель храма Святителя Николая Мирликийского на Трех горах. Будучи сыном известного советского драматурга Михаила Рощина и актрисы Екатерины Васильевой, Дмитрий и сам сначала выбрал актерский путь и затем решил связать свою жизнь с Церковью. Ему в большей степени, чем кому-либо другому, понятны оба этих мира. — Как бы вы оценили, в какую сторону сегодня движется наше общество в культурном аспекте? Мы растем или падаем? — Это зависит от того, что мы хотим получить в итоге. Мы же 30 лет назад замахнулись на некий другой путь развития, который условно можно назвать капитализмом. А капитализм, он страшный, и в культурном смысле тоже. Я вспоминаю слова Кшиштофа Занусси (когда я учился во ВГИКе и приезжал к нему в Польшу). Восточная Европа как раз тогда проходила чуть раньше нас этот путь, и Занусси был один из первых и, может быть, самых главных восточноевропейских продюсеров. Его студия занималась как раз тем, что пыталась примирить два этих мира между собой: и денег заработать, и снять что-то серьезное. Он говорил нам, студентам из советских республик, что мы должны научиться зарабатывать деньги, чтобы потом иметь возможность снимать, как Тарковский. Это может быть ваш 3–4-й фильм, заработаете денег, тогда сами снимете, будете отвечать за это. К чему я клоню? К тому, что в капиталистическом мире все делится на две части, на тех, у кого есть возможность образования, воспитания вкуса, и тех, у кого нет этой возможности, поэтому им приходится пользоваться тем, что доступно. Это разделение все больше входит в нашу жизнь, а мы все не можем освободиться от того, что культура для всех, все общее, образование должно быть для всех одно и то же. Мы сами наступили на большие грабли, которые нас больно ударили, это очевидно и, к сожалению, распространяется на все направления нашей жизни. Даже если бы наши продюсеры большого уровня культуры могли позволить делать такое кино, то им просто особо не из кого лепить режиссеров, это же относится и к литературе. — Вот интересный вопрос — почему? Из-за капитализма? — У меня есть своя некая теория, что нация выдохлась очень за XX век, потому что мы невероятные совершили прорывы во всех направлениях. Революция, перелом всей мировой общественной системы, индустриализация, победа над нацизмом и дальше, от космоса до балета, — и все это колоссальной ценой, потому что за этим не стояло духа, который всегда человека укрепляет, я как священник это говорю. Все это делалось на износ человеческим, физическим и душевным потенциалом, а это не может бесконечно длиться. Поэтому у меня есть ощущение, что мы живем немножко в выдохшемся мире, нашем русском мире. Для меня это очевидно как для священника, потому что я вижу, что люди стали слабенькие совсем, нет титанов, таких, как в старшем поколении, и среди людей духовных, и среди людей творческих, среди управленцев. Но это не значит, что это финал. Это передышка. — Не связано ли это с тем, что нет вызовов, задач такого масштаба, которые бы апеллировали к чему-то в людях? — У нас есть задачи такого масштаба, они не изменились. У нас есть задача не вымирать, например. — И как мы можем отреагировать на этот вызов? Создавать инфраструктуру и пособия для детей? — Русский человек все равно без сверхзадачи не может справиться ни с чем, и его надо мотивировать. Конечно, материнский капитал и все остальное — это прекрасно, но если человек не понимает, для чего существует его народ, задача какая у существования народа, то это не поможет. Мы за 30 лет свободы определились, кто такие, почему нас надо сохранить как вид? Мы знаем, что православие — это спасительная вера для человечества, что являемся страной, которая хранит православие во всех смыслах. Даже не будем говорить про нравственные ценности, просто о том, что мы храним Христа как Образ Спасителя мира. Мне недавно задали вопрос, что Церковь сегодня может дать людям. А она может дать им образ человека. Это очень важно, потому что сейчас этот образ размывается всячески, любыми путями. И ценность русского православия в том, что мы можем во Христе им этот образ человека сохранить и показать. Другое дело, что у нас нет возможности показать этот образ через себя лично, это сегодня самая большая проблема Церкви. И вот если я понимаю, что я хранитель самого образа человека, тогда я понимаю, что я храню себя как цивилизацию не только потому, что люблю эти поля, которые где-то заканчиваются, эти древние земли и храмы, свой великий язык, великую литературу и свою историю, свои великие завоевания. Тогда я вижу, что и предки мои занимались тем же самым, их главной целью было хранение этого образа. И если мы так попробуем помыслить, то в русской цивилизации есть великий сакральный смысл для всего мира. Его надо сохранить, иначе мир рухнет. И мы внутри Церкви приблизительно так и смотрим на вещи, мы так и исповедуем: «удерживающий должен быть, и когда он будет взят, то все закончится». Теперь нам надо прокрутить обратно тот «фарш», который из православной веры сделали коммунисты. Это крайне сложно, но его провернуть надо и попытаться вернуть то понимание смысла существования русской цивилизации, потому что у нас ничего другого нет. Наша основная задача не опередить всех в зерне или в животноводстве, совершить экстраординарный технологический или идеологический прорыв. Это важные и нужные вещи, но они не определяющие для нас. Наше главное в том, что мы хранители образа Христа и человека. — Но кто должен это до простого человека донести и воспитать это в нем? Часто за публичными людьми, которые сегодня говорят о нас как о народе-богоносце, ощущается такая пустота, подмена, обман. На уровне сегодняшних детей, что они должны слышать, зачем они должны плодиться и размножаться? — Все упирается в личность. Когда-то много лет назад мой духовный отец был духовным чадом отца Иоанна Крестьянкина, великого русского старца, и, еще не будучи священником, он приехал в очередной раз к отцу Иоанну в Печоры и в запале говорит: «Не кончится никогда эта советская власть, церкви не будет свободы». А отец Иоанн ему говорит: «Вы так не переживайте, везде есть наши люди». Я люблю эту историю рассказывать, потому что она очень утешительна. И потом, когда пришла свобода, оказалось, что огромное количество людей, ученых, военных, космонавтов, все они хранили веру в своем сердце, исповедовали ее и общались, в том числе тайно, с теми великими старцами, которые жили тогда. С последними такими большими белыми птицами, которые остались нам от того, что когда-то было всей мощью Церкви, православия русского. Я очень верю в историю про личность и верю, что мы недооцениваем влияние сегодня Церкви на людей. Нам все время говорят, вот вас, церковных людей, два, три, пять процентов (разные оценки). Это правда, нас немного, если по головам считать. Но если не играть в демократию, а посмотреть на тех, из кого состоят эти проценты сегодня в России, то это вера городов, интеллигенции, людей, которые принимают решения. Я знаю людей, принимающих решения, творческих, сильных, которые уже сегодня глубоко, серьезно и вдумчиво исповедуют Христа, и это является их главной внутренней силой, их двигателем. Этих людей гораздо больше сегодня, чем 30–50 лет назад, у них развязаны руки, и они много чего делают, и я думаю, что эта сила может в какой-то момент выстрелить. Знаете, как Тимур и его команда, вроде никого нет, потом колесо покрутил, все сбежались, навалились и что-то совершили. Причем это не только физическое действие. Я как священник и как христианин с опытом трех десятилетий верю, что молитва изменяет мир более, чем что бы то ни было другое. Вот мы Иоанна Крестьянкина упомянули, человек прожил последние 40 лет своей жизни в монастыре, он никогда не обращался ни к кому, ни с какими политическими воззваниями, не создавал вокруг себя партий или каких-то кружков, он просто жил и молился, и любил людей, как никто другой. Но посмотрите, сколько всего произошло вокруг одного такого человека, ведь, по сути, буквально нескольким таким старцам духоносным, которые все уже ушли от нас, к сожалению, мы обязаны возрождением Церкви. И все мы, которые в свое время переступили порог церкви, сделали это, потому что увидели этих людей. Сейчас же главная проблема Церкви в том, что мы не можем показать обществу таких людей. Есть замечательное выражение, что человек не поверит в Христа, пока он не увидит в другом человеке Христа. Вот у нас, в отличие от советского времени, неизмеримо больше священников образованных, красноречивых, есть целый телеканал, где эти священники могут выступать, но этого всего недостаточно. — Но не должна ли Церковь пытаться что-то сделать для тех молодых и неразумных, кто оказывается буквально окружен информационной помойкой, чтобы вернуть в общество морально-нравственные критерии? В советское время цензура и контроль как-то препятствовали распространению всего этого. Сейчас же, когда хорошо все, что приносит деньги, и нет никакой преграды этому, то, конечно, для большого количества детей и молодых людей это великий соблазн. — Что касается участия Церкви в общественной жизни, в возрождении, доставании людей из этого ужасного моря информации, бескультурья и так далее, я снова скажу, что все упирается в личность. Много лет назад в Италии в такси еду, у таксиста стоит иконка, это Падре Пио, а я вижу, что он везде, в магазинах, у простых людей, кто он, этот Падре Пио? Таксист рассказал, что появился такой святой человек, который действительно множество людей в Италии сподвигнул к некоему духовному пробуждению одной своей личностью. Возможно ли это Богу? Да, возможно. Можно ли это сделать достаточно быстро? Не могу сказать. Отец Иоанн Крестьянкин, когда его спрашивали, что должно произойти, чтобы появились такие люди, как он сам, такой святости и чистоты в России, ответил, что должно быть несколько поколений, которые проживут в чистоте. Преподобный Сергий или Серафим Саровский не появляются просто так, ниоткуда, они появляются из предшествующей цепочки, это важно. Поэтому опять говорим про время, есть ли оно у нас. Богу можно ускорить это, но как Он сделает это, не знаю. Конечно, Церковь продолжает делать многое для нравственного воспитания людей. Есть личность патриарха, его подвижнический труд, его проповедь, его влияние на общественную жизнь. И патриарх — это все равно прежде всего общение на личном уровне. Есть много синодальных учреждений в Церкви, у нас есть замечательный и много делающий Патриарший совет по культуре, возглавляемый владыкой Тихоном. Он большой молодец, неутомимый труженик на этой ниве, и много там возникает прекрасных инициатив, в которые вовлечено множество людей. У нас есть замечательные проекты, связанные и с информационным пространством: телеканал «Спас», радио «Вера», большие интернет-ресурсы. Есть даже священники, которые собирают сотни тысяч подписчиков в соцсетях, владыка Пантелеимон и возглавляемый им социальный отдел и «Служба милосердия». И Церковь сегодня, не могу этого не сказать, очень заботится внутри себя о просвещении. Мы меняем в корне всю систему церковного образования, а это большой и тяжелый труд, для того чтобы воспитывать образованное священство, которое сможет везде, не только в Москве или Санкт-Петербурге, а везде и всюду проповедовать Христа и уметь доносить до человека его свет и красоту. Мы сейчас готовим таких миссионеров. Но надо просто понимать, что тоже оценивать Церковь, как очень мощную, всемогущую организацию, которая состоит из каких-то бесконечно одаренных, сильных и молодых людей, это не совсем так, нет у нас таких сил, мы делаем, что можем. Очевидно, что, к сожалению, влияние Церкви общественное, как института с его управленческими методами (хотя мы самая большая общественная организация в стране де-факто), не очень работает. Общение с людьми показывает нам, что Церкви продолжают доверять, а вот нашим управленческим методам не очень доверяют, и мы тут отстаем от государства. Нам есть что показать, ведь люди не очень понимают задачу Церкви, им кажется со стороны, что задача Церкви в том, чтобы кормить голодных, больных. Это, конечно, тоже задача, но это не главное. Главная задача Церкви — это преображение человеческой души, никто ее не отменял. А помогая другому, ты преображаешься сам, это тоже задача преображения. Конечно, меня очень печалят 80 процентов крещеных, но непросвещенных соотечественников, находящихся во тьме, которая не дает им увидеть цель преображения. Не дает нам стать народом — хранителем образа человека. Если 15–20 лет назад ко мне приходил взрослый с желанием креститься, то мы с ним начинали говорить, как правило, о Христе сразу, о Евангелии. Теперь же, когда ко мне приходит такой человек, а сменилось поколение (15 лет — это поколение), то я вынужден начать говорить с ним о культуре, что он читал, как он видит историю государства, в котором он живет. Ведь если человек этого не понимает, то говорить с ним о Христе очень сложно, потому что Христос — это следующая ступень. Сознание человека, испорченное быстрым доступом информации, похоже на сознание человека, привыкшего к тяжелым наркотикам. Очень быстрый и действенный эффект от них, и другое уже не принимаешь. Если ты сидишь на героине, алкоголь уже тебя никак не утешит, тебе надо быстро уколоться и быстро получить желаемое состояние. Привыкнув получать информацию таким образом, человек хочет и о Христе, и о Евангелии, и о Церкви, и в первую очередь о самом себе (кто он такой онтологически, что он собой представляет), получить знание очень быстро. Более того, у него уже есть вкаченное через все эти бесконечные информационные иглы, которые в него воткнуты и которые его все время накачивают крайне поверхностной дилетантской информацией, какое-то, как ему кажется, знание о себе самом и о Боге. И это псевдознание настолько усложняет пасторскую задачу очистить его от шелухи, вернуться к его сознанию, раскопать его. Но если его сознание не подготовлено еще и культурно, то это ставит задачу пастыря на грань возможного. 20 лет назад практически со всеми можно было говорить про Достоевского, а сейчас уже и в Москве мало кто из молодых людей его читал. Но я все равно настаиваю как священник, что Богу возможно все, «Бог может воздвигнуть себе мужей веры, силы и разума» из этого народа, и один такой человек или двое-трое могут крайне резко изменить эту аморфную неподготовленную ни к чему медузу на одной пятой части суши. Если ее вдруг разрядом таким кольнуть, то она вполне будет готова преобразиться. Но надежды в этом смысле тоже только на Бога, потому что управлять этим процессом, исходя из всех обстоятельств, которые мы здесь упоминаем, очень сложно. Александр II говорил «управлять Россией можно, но это абсолютно бесполезно». — Какая хорошая мысль про русскую литературу и культуру, что они являются проговариванием для человека, кто он есть онтологически, и это является подготовкой к пониманию им того, что он стоит на ступень выше! Последний вопрос, как вопль отчаяния. Может ли Церковь повлиять, чтобы на телевидении перестали показывать шоу типа «Пусть говорят», Андрея Малахова? — Мы не имеем такого влияния, все уже устали об этом говорить. Но и здесь виноват капитализм. Если ты говоришь с теми, кто может позвонить и запретить, они отвечают: «Каналы частные и сами решают, что им показывать». Но я верю в промысел Божий, а промысел Божий ведет сына к Отцу через свиное корыто. Мне как-то друг сказал: «Мы прошли искушение джинсами, кока-колой и «Макдоналдсом» гораздо быстрее, чем западный мир. Они сто лет в этом валялись, мы быстро попробовали, прожевали и выплюнули». Так что есть шанс, что и это пожуем и выплюнем. Если бы в 90-е годы, которые я терпеть не могу, со всех каналов не неслось «вы быдло, быдло», все бы совсем распалось. Но вот из-за этого неприятного повторения народ начал страстно желать выйти из этого унижения. Вот и сейчас, может, это часть такого плана, чтобы люди наелись и сказали: «Все, мы больше не можем, мы хотим чего-то другого». Ведь пророк появляется тогда, когда народ уже пал или находится на краю падения. Тогда он появляется и говорит: «Посмотрите на себя, вы совсем уж потеряли всякий стыд». И тогда его слово звучит. На нашем сайте читайте также:
|
|