Сцена – выше жизни: вспоминая Юрия Соломина |
А. АНДРЕЕВА, журналист, заслуженный работник культуры РФ |
22 Июня 2024 г. |
…Толпа заполнила Театральную площадь, перелилась через дорогу к зданию Большого. От ЦУМа – дальше, по Петровке. А люди все шли и шли. И у каждого в руках – цветы. Январский снег падал на яркие бутоны, превращая их в пушистые снежные шарики. Над площадью тихо плывет траурная живая музыка. Играет Камерный оркестр, за пультом – Башмет. Зрителей, учеников, чиновников всех рангов, дипломатов многих стран – всех собрал в этот зимний день Юрий Соломин. Люди пришли поклониться его памяти. Кто-то из учеников вспомнил, как совсем недавно на его юбилее они желали ему много… много… и долго… долго… А он, улыбаясь, спокойно сказал: «Ничего, скоро вы проводите меня в другую труппу. А труппа там подобралась очень даже хорошая». И вот – провожают. «Чудный человек, на нем не лежала печать звездности… Он представитель Золотого фонда русского искусства…» (В. Шиловский). «Уходит Эпоха не только из жизни Малого, но и из жизни всей нашей русской культуры» (А. Дубровский, Малый театр). Отпевали в Храме Христа Спасителя – главном кафедральном соборе страны. Этой чести удостаивается лишь тот, кто внес особый вклад в историю Отечества. Похоронили на Троекуровском кладбище столицы. Рядом с женой. Они прожили вместе в любви и полном понимании шестьдесят пять лет. 18 июня 2024 года ему исполнилось бы 89 лет. 11 июля 2024 года – полгода со дня его кончины. В России – 679 театров. Государственных. И только один возведен в ранг «Национальное достояние». Это – Государственный академический Малый театр. Он стоит в одном ряду с такими величинами, как Большой, Эрмитаж, Третьяковка. Руководил «национальным достоянием» с 1988 по 2024 год Юрий Соломин. Его появление на этом посту – случай уникальный. Почему? В истории театра впервые не сверху назначили начальника. Коллектив сам его выдвинул из своих рядов. Почти единогласно. Все, от кассира, вахтера до народных и заслуженных были «за». Почему именно на него указала судьба? Коллеги объясняли ситуацию очень убедительно: «Чтобы управлять Малым, его надо ЗНАТЬ, ЛЮБИТЬ, ВОСХИЩАТЬСЯ». Именно так и относился Соломин к театру. Коллеги были уверены: «Мефодьич» поведет корабль по пути, проторенному несколькими поколениями. Поведет прямо, без оглядки на новомодные и быстро исчезающие тенденции, которыми заразились некоторые театры в последние десятилетия. Коллектив не ошибся. …Один из осенних дней 1997 года. У нас (съемочной группы Иркутского телевидения) встреча с художественным руководителем Малого. Поднялись на второй этаж. Пересекли пустое огромное фойе. Открыли высокую старинную дверь приемной. Застыли от удивления, от той музейной обстановки, куда попали. Век 18-й или начало 19-го? Огромные зеркала, портреты ушедших в иной мир артистов – богатые золоченые рамы, кресла, диваны, обивка! Все это сегодня бытует или в музеях, или петербургских домах бывших вельмож. Вот В. Н. Пашенная (1882–1962), Е. Д. Турчанинова (1870–1963), А. И. Сумбатов-Южин (1857–1927), М. С. Щепкин (1788–1863), П. С. Мочалов (1800–1848). Вошла секретарь: «Молодцы. Вовремя пришли. Юрий Мефодьевич ждет вас». Расположились за огромным письменным столом. Соломин – по одну, я – по другую стороны. – Юрий Мефодьевич, в этот храм вы вошли впервые в качестве кого? Зрителя? Артиста? – Конечно как зритель. Днем – учеба в Щепкинском училище. Здесь недалеко. А вечером – просмотр спектаклей. Нам было позволено. И я целую обойму имел счастье увидеть. Каждый вечер. Через год нас уже в массовки начали вводить. А со второго курса даже небольшие эпизоды доверяли. – Свой первый эпизод на сцене помните? – Конечно. Это был спектакль «Ярмарка тщеславия». Мисс Коули играла Александра Александровна Яблочкина. Ей уже было около ста лет. На сцену ее вывозили в коляске. Моя задача – эффектно вывезти в центр сцены, поставить лицом к зрителю. И она начинала свой текст. Знаете, что запомнилось? Она никогда не спрашивала: кто меня сегодня вывозит? А говорила так: с кем я сегодня ИГРАЮ? И, если время было, могла спросить: как дела, откуда я и т. д. Но для меня «вывозить» – было очень серьезно: обязательно грим, прическа, костюм – все, как у автора. Так вот, как начал в 1955 году – все играю, не могу наиграться. (Заразительно смеется. За все время беседы он в первый и в последний раз смеялся или улыбался.) – Вот вы сказали «храм», значит, тоже таковым его признаете? Другого слова для этого дома подобрать трудно. С 18 лет я здесь. Состоялся как актер, да и как человек, наверное. У меня к нему особое отношение. Он для меня больше, чем храм. – Многие, с кем вы здесь встретились, родились кто в конце 19-го, кто в начале 20 века. Какую атмосферу вы здесь застали? – В Чите, еще в школе, я как-то увидел документальный фильм «Малый театр и его мастера». Так что заочно знал всех. А уж поступил – они все рядом оказались: А. Яблочкина, В. Пашенная, Е. Гоголева, И. Ильинский, М. Царев, И Любезнов… Имена, известные далеко за пределами страны. Выдающиеся мастера. И никто из них не называл себя ни «звездой», ни «примадонной», ни «королем». Всегда доброжелательные, внимательные. Любили расспрашивать: откуда, а как у вас, а что дома?.. – Самая первая роль? – Моя первая большая роль в гоголевском «Ревизоре» – Хлестаков. Я играю одну из ведущих ролей, а со мной рядом – Игорь Ильинский, Борис Бабочкин, Виктор Хохряков, Елена Шатрова, Владимир Владиславский… Когда сейчас все это вспоминаю, понимаю: мне и играть-то не надо было ничего, рядом такие величины – будь здоров! Это был уже 1966 год. Первый серьезный дебютный спектакль. Опекать молодых – в традициях Малого. «Старики», как правило, выбирали себе «жертву», негласно. Того, кто им приглянулся. И опекали. Тоже негласно, незаметно. – А вы чьей «жертвой» были? Знали? – Знал. Это были два комедийных актера – Владимир Владиславский и Петр Константинов. Вот эти два замечательных человека. А из женского состава – Елена Шатрова и Елена Гоголева. – В спектаклях вместе играли? – Да. Особенно часто с Еленой Николаевной Гоголевой. Было это в 1976 году. Театр решил поставить «Пучину» по пьесе А. Островского. Это одна из самых мудрых пьес драматурга. Я – Кисельников, главный герой. Она – моя мать. И вот тут я впервые увидел, как актер с именем, талантом, высокий профессионал может волноваться и переживать – получится ли? – Почему? – Дело в том, что ей исполнилось тогда 76 лет. У нас это называется «переходный» возраст. Она никогда не играла «старух». Я наблюдал ее терзания и страхи. Все молодые женщины, средних лет дамы – и вдруг! Ей было страшно. Сама сознавалась. Режиссером спектакля был Павел Васильев. К ее сомнениям и тревогам он отнесся очень бережно, с сознанием. Много репетировал. В итоге получили блестящий спектакль… После каждого спектакля – выход на поклоны. Первым идет главная роль – Кирилл Кисельников, то есть я. Потом – две следующие: Анна Устиновна (Елена Гоголева) и Пуд Боровцов (Иван Любезнов). Правило такое. Но каково мне выходить первому, когда за мной два таких авторитета? Пересилить себя, заставить было очень трудно, морально тяжело, неудобно. Так Елена Николаевна меня буквально выталкивала: «Да что ты, в конце концов? Это же спектакль». Не один сезон ушел на то, чтобы я привык к этому. И называла она меня не иначе, как «сынок». – У вас такой разножанровый репертуар: драмы и трагедии, комедии и оперетты… Что – легко и просто, а что – усилия и нервы? – Знаете, легко, на раз-два, ничего не дается. Даже просто текст выучить. Не роль разобрать, понять и придумать, как играть. Нет, просто выучить текст – огромная работа. А если еще приложить мысль, эмоции, смысл... От некоторых «ценителей» слышал: «Что там актер? Выучил текст – и все». Очень легкомысленное отношение к работе артиста. Даже люди, очень знающие и любящие театр, не представляют, из чего, из каких компонентов состоит наша работа. – Но ведь все равно есть роли проходные, прошло – и все. А есть – значительные, которые вы в душе, может, называете про себя этапные. Какие же? – Почему же только в душе? Есть этапные, действительно. Они значат: один рубеж пройден, идем дальше. Мой первый этап, я считаю, закончился Хлестаковым. Каждый актер, собственно говоря, может сказать: коль Хлестакова сыграл, значит, ты артист. Для меня это был этап. Следующий, серьезный и значительный, – «Пучина», а затем – «Царь Федор Иоаннович» по пьесе Алексея Толстого. В этой роли выхожу уже 23 года, и все эти годы – аншлаг… Юрий Мефодьевич не стал возвращаться на четверть века назад, чтобы рассказать, как эта роль пришла к нему. А было это так. Спектакль шел с 1973 года. Царь – блистательный, неподражаемый и непревзойденный И. М. Смоктуновский. А к Соломину она пришла лишь в 1976 году, когда «Царь» ушел во МХАТ к О. Н. Ефремову Роль очень сложная, кем заменить? М. И. Царев пригласил Соломина: «Десять дней у тебя. Учи. Готовься к роли». Работал на даче. Зрителями были его любимые собаки. Им рассказывал. У них спрашивал – ну как? Казалось, они одобрительно кивали ему. Его царь не жалок и слабоумен. Не жесток и коварен. Это просто человек, благородный, честный. Любит дом и жену. За власть не боролся. На трон попасть не стремился. На власть взирал не как на благодать, а как на «кару Божью». А уж коли так случилось – целеустремленно пытался сделать все, что мог, чтобы мир был на Руси и людям жилось хорошо. Вельмож утихомиривал: ну что вы все ругаетесь, живите в мире. Таким описал образ автор А. Толстой, таков он в исполнении Юрия Мефодьевича. – Десятки лет – аншлаг. А за рубеж вывозили? – Помню гастроли в Греции. Потрясающие. Работали в Салониках и Афинах, в Национальном театре. Утренний спектакль в пять утра. Пока жара не наступила. Вечером в девять – жара уже отступает. Рядом с театром – храм. В один из дней мы играем, и колокола храма зазвонили. Слышимость отличная. Слилась музыка Свиридова и колокольный звон. Эффект оказался ошеломляющий, сердца замирали. Греки после спектакля выстроились в очередь в гримерке, благодарили, руки целовали. Не менее эмоциональным было турне в Японию. Зал был забит. Мы, правда, не хотели везти туда «Федора Иоанновича», думали, не поймут, но они, японцы, нас уломали. Так вот, зал забит. Тишина звенящая. После спектакля долго не выпускали, столпились у выхода, благодарили, плакали – так потрясла их судьба царя, так покорили мы. Нужно отметить, японцы перевели все пьесы А. Толстого на свой родной... – Чему сегодняшние постановщики классики могут поучиться у Малого? – Не издеваться. Не издеваться над замыслом, идеей, СЛОВОМ автора. Написал Гоголь «Ревизор» – комедия, так и снимай комедию, не превращая в трагедию. Написано у Чехова «фрак», не переодевай героя в спортивный костюм. О нас говорят: «традиционный театр», придавая слову нафталиновый смысл. Да, традиционный. Почему у японцев кабуки, а у французов – «Комеди Франсез» традиционны? А у нас? Почему на сцене артисты должны ржать, как на улице ржет «поколение пепси»? Почему речь на сцене должна быть невнятной? Почему это нужно переносить на сцену? Говорят, это – жизнь. Неправда. Сцена – выше жизни. Не случайно она приподнята над зрительным залом. Хочешь что-то свое поставить, поэкспериментировать – пожалуйста. Сядь, сам напиши и вводи свои фокусы. Спекулировать на таланте (Чехов, Пушкин…) безнравственно. Зрителя не интересуют твои фокусы. А поиск, смысл, глубина, взаимоотношения людей, заложенные классиком. Его так учили. И он так работал. Переиграл всю классику на подмостках Малого. Взять хотя бы «Горе от ума». Его Фамусов – не дряхлый ворчливый старик. Это сегодняшний деловой господин. Все понимает, расчетлив, остроумен. Образ непривычный, многогранный. Артист сумел показать это, не изменив замысел и идею автора. Сохранив бережно каждое слово, написанное А. С. Грибоедовым. И когда со сцены идет в зал фамусовское: «При мне служащие чужие очень редки; все больше сестрины, свояченицы детки…», – зритель понимает, это не анахронизм. Это сегодняшний день. Но чтобы так работать на сцене, нужны талант, способности и огромное соломинское трудолюбие. Не одну премию, диплом, приз получили его роли на всевозможных фестивалях. А Фамусов удостоен аж двух очень значительных наград: «За лучшую мужскую роль» – премия имени К. Станиславского и звание «Лауреат Государственной премии РФ». – Играл много. Большие и маленькие роли. Но любая была подготовкой, ступенькой к следующей. Это обязательно. Но мне все дороги. Ведь в каждую вложил пот, нервы, эмоции. Ни от одной не отказываюсь. Даже если это кому-то и не нравится. – А кино? – Здесь, с кино, все гораздо проще. Хотя в кино меня долго не приглашали. Или на не очень привлекательные роли. Я даже решил, что, возможно, в моей внешности что-то не так, есть какой-то изъян, который я сам не замечаю и не вижу. 1969 год. Евгений Ташков решил снять фильм по сценарию Игоря Болгарина и Георгия Северского «Адъютант его превосходительства». Команда актеров подобралась быстро, имена известные, талантливые: Владислав Стржельчик, Анатолий Папанов, Александр Милокостый, Виктор Павлов, Борис Новиков… Соломину нашлась небольшая роль штабиста. Михаила Ножкина утвердили на главную роль – Кольцова. А что? Любимый актер. Недавно превосходно сыграл в фильме «Ошибка резидента». Песню спел «Я в весеннем лесу пил березовый сок…». Вся страна запела. Но режиссер был не согласен с решением худсовета. Хотя лично против Ножкина ничего не имел. Но в этой роли видел другого. Спорили долго – нашла коса на камень. Но Ташков был категоричен до ультиматума: «Или роль Кольцова играет Соломин, или я отказываюсь от этой работы. Решайте». В 1970 году «Адъютант его превосходительства» с Юрием Соломиным в главной роли. Вышел на экраны. Почти все СМИ страны отметили: «создана удивительно красивая, увлекательная, талантливая кинолента». Через год этому шедевру исполнится 55 лет, а он, по отзывам, так до сих пор и остается шедевром… – Вам тридцать пять – и такой успех! Как потом было? – Да никак. Продолжал работать, и все. Я же понимал: стоять нельзя. Нужно идти дальше. А это – утихнет, и все войдет в свои берега. Да, большая, дикая была популярность. Но и я, и мои коллеги очень спокойно все воспринимали. Шутили наши «старики»: «Малый театр прибыл в Одессу. Встречали шумно. Весело. И отдельно – Соломина, с оркестром». И никакой ревности, зависти. Ну, а уж поклонники чего только не предлагали: и квартиры, и ценности, и дачи у моря – в подарок. – И как с дачей у моря? Взяли? – А зачем? Не нужно было мне все это. Люблю среднюю полосу России. Свое Подмосковье. Дачку небольшую имел. Это было дорого. Все в средней полосе по душе и по сердцу… В 1971 году фильм получил Государственную премию РСФСР имени братьев Васильевых. Ведущие актеры, в том числе и Соломин, стали лауреатами этой престижной премии. И на погоны Кольцова Павла Андреевича пролился нескончаемый звездопад предложений от режиссеров. М. Донской и М. Колотозов, А. Столпер и М. Захаров, В. Трегубович, А. Салтыков, С. Соловьев… Ему звонили, приглашали на ведущие роли. Не отказывался. И сегодня эти киноленты можно увидеть на ТВ-экранах. «Даурия», «Инспектор уголовного розыска», «Блокада», «Хождение по мукам», «Обыкновенное чудо», «Летучая мышь», «Квартет Гварнери», «Школьный вальс», «Преступление», «Мелодии белой ночи». Разные времена, эпохи, жанры… Удивляет: где черпал силы, вдохновение, здоровье, энергию этот человек? Неясно. Но результат – ошеломляющий. А судьба между тем преподносит ему еще один презент – судьбоносный. «Мосфильм» получил заманчивое предложение: снять совместный советско-японский фильм «Дерсу Узала» на русском языке. Пришло оно от Акиры Куросавы (23.03.1910 – 06.09.1998). Японский кинорежиссер. В мировом кинематографе его называют великим. Наряду с Феллини, Калатозовым, Антониони. Желание снять кино в уссурийской тайге преследовало его почти 30 лет. С тех пор, как прочел книгу В. К. Арсеньева. Что так сильно зацепило Мастера в небольшом повествовании малоизвестного автора? Тема. Человек и Природа. Герои живут в Природе, живут с Природой. В полной гармонии, согласии и уважении. В уважении ко всему, что растет, цветет и движется в этом Зеленом мире. «Мосфильм» и А. Куросава очень быстро согласовали все вопросы, но вот выбор актера на роль Арсеньева стал проблемой. Мастеру предложили список лучших киноартистов, а в ответ одно: нет, не то… Тогда его напрямую спросили: «Так что же вы ищете, Акира-сан?» – «Ищу красивого человека с красивой душой – и не вижу». Решили показать одну из серий «Адъютанта…». Посмотрев, попросил остальные. И после этого «Мосфильм» облегченно выдохнул: наконец-то. Ю. Соломина Мастер утвердил сразу, без фотопроб. – Получается, «Адъютант…» тоже явился ступенькой к новой работе? – Да, так. Почти полтора года мы работали, полтора года счастья с таким Мастером… Я очень благодарен судьбе за эту встречу. Он был для меня настоящим сэнсэем, настоящим учителем. Многое дал. Многому научил в профессии. Раскрыл тайны мастерства. Не стесняясь, скажу: уважал во мне артиста. Добрее режиссера по отношению к артисту я не видел. Я бы мог сравнить его с нашим Марком Донским. Репетировал подробно. Объяснял свой замысел во всех деталях. Понимали друг друга без слов, по движению руки, выражению глаз. Языковой барьер не мешал. Жили в городке Арсеньеве. В тайге, по сути. Выйди – и снимай. Так нет. Чтобы все было правдиво, вывозил нас глубже, в дикие таежные места, за сорок километров от городка. Иногда мог часами сидеть, созерцать. Лес. Сопки. Листья падают… Наша администрация возмущается: чего сидит? Но команда была от «Мосфильма»: не трогать. Зато фильм какой снял! Девять международных кинофестивалей отметили ленту своими призами, дипломами, премиями. А США наградили «Оскаром». А для меня самое главное – дружба. 30 лет мы с ним дружили. Гастроли Малого в Японии в 1989 году он лично рекламировал. Любил наш театр. Это дорогого стоит. Из воспоминаний режиссера и сценариста С. Соловьева (1944–2021): «Совершенно замечательная дружба Соломина и Куросавы… казалось странной. Чем мог поразить его воображение юноша в офицерской шинели, фуражке и башлыке? Но когда я посмотрел картину, меня поразил удивительный аристократизм, с которым Соломин вел эту сверхсложную роль… Боязнь допустить ложную эмоцию – очень важная, может быть, даже определяющая, черта артистического дарования Юрия Соломина. Его… можно назвать одним из самых аристократичных актеров эпохи…». – Знаю много примеров, когда актер начинает заниматься режиссурой. И вы пришли к этому. Почему? – Никогда не думал и не предполагал, что буду заниматься этим ремеслом. Предлагали – отказывался. Объяснял, что вряд ли смогу быть полезен. Но как-то Акира Куросава сказал в одном интервью обо мне: «Юра-сан вполне может заняться режиссурой, все данные для этого у него есть…» И я задумался. И занялся. С «легкой руки» Акиры. Начинал работать над фильмом, любым, следуя урокам Мастера. Покупал альбом для рисования. И каждый кадр, каждую сцену будущей киноленты прорисовывал. С актерами оговаривал все мизансцены, объясняя, как и почему эта камера тут, а ты идешь сюда. Снимал без дублей. Так работал Акира. Как можно актера заставлять по десять раз нырять в холодную прорубь раз за разом, чтобы потом отобрать нужный дубль? Акира умел беречь актера. И этому Соломин научился у него. Свой первый фильм снял в 1984 году. «Берег его жизни». Всего им снято 11 кинолент и десятки спектаклей поставлено в Малом театре: по Чехову, Островскому, Гоголю, Толстому… – Актер, режиссер… министр культуры. Где было легче и проще? Как пришли? – Легче и проще? Знаете, хоть заводом, хоть поликлиникой руководи – везде сложно, легко не бывает нигде. Как пришел? Это было осенью 1990 года. Год для меня по приглашению к сотрудничеству очень богатый. Приглашали в Мексику поставить несколько спектаклей. Ждали в Болгарии. Германия предлагала два контракта: преподавать будущим артистам и поставить ряд спектаклей. И в это же время от правительства просьба – занять пост министра культуры. – Где выгоднее материально? – Конечно, за рубеж уехать. В несколько раз. Стали обсуждать с женой все за и против. Она у меня человек российский. Все для Родины. Я такой же. Выбрали Россию. Молодое поколение семьи, конечно же, взбунтовалось: «Папа, вечно ты в какие-то истории влезаешь. Зачем тебе этот пост? Поехали за границу!» Но мы с женой решили так, как решили. И вот – министерство. С первых дней понял, что работаю и подчиняюсь людям, которые ничего не понимают в искусстве. Был там такой деятель, который все сделал для того, чтобы соединить культуру с фирмой по туризму. Я сопротивлялся – не получилось. Соединили. Через мою голову. Прошло совсем немного времени – снова развели по своим местам. Но сколько сил, нервов, материальных средств было затрачено на это! И ради чего? Ради нескольких человек, которых надо было пристроить! Все, что думал по этому поводу, высказал президенту (Б. Н. Ельцин тогда был у власти), написал заявление – и ушел. Пришел на своих ногах и на них же и ушел. – Почему с афиш театра не сходят два имени – А. Островский и А. Чехов? – Они же классики, наряду с такими именами, как Чайковский, Толстой, Достоевский… А о чем пишет, о чем говорит классик? Он говорит и пишет о ВЕЧНОМ. И это поднимает их, как авторов, намного выше других. Ведь в разные времена и эпохи было очень много хороших… хороших я имею в виду и писателей, и драматургов. Это и Гончаров, и Тургенев, и Герцен… Но эти двое – Чехов и Островский всех перекрыли. Сорок восемь пьес у Островского, и все они были поставлены в нашем театре. И сейчас не сходят с афиш. Оба они, особенно Чехов, умели просто, доходчиво, хорошим языком сказать о самых больных местах в жизни человека, о взаимоотношениях. Поскольку у всех людей – будь ты белым, черным, розовым, желтым – сердце одно, руки две, глаза два, то есть все одинаковы. И ценности у всех одни и те же: дом, дети, любовь, отношения между людьми. На всей земле. Об этом и пишут классики. Нам очень долго твердили: разум, разум, разум. Неправда: без чувства не может человек существовать. Именно об этом и у Чехова, и у Островского. И пока бьются сердца, пока существуют нервы, пока останется хоть один зритель в зрительном зале, классика будет всегда жива. Чехов вечен! Чехов появился в Малом и триумфально зашагал по щепкинской сцене лишь при Юрии Мефодьевиче. Он, можно сказать, «за руку» привел сюда Антона Павловича. Дело в том, что при жизни писателя ни одна его пьеса здесь не шла. Только во МХАТе. Руководство Художественного театра наложило запрет, вето на постановку его творений в Малом. Словно это их изобретение, их «патент». Во всем мире – не наше дело. Во всех театрах Союза – как хотите. Во всех театрах Москвы – пожалуйста. В Малом театре – нельзя. Соломин сломал традицию. В 1988 году появился «Леший» в постановке Б. Морозова. В 1996-м – «Дядя Ваня», режиссер С. Соловьев. А вот уже «Чайка» и «Три сестры» – его постановки. Но играл во всех пьесах. И вскоре Москва заговорила, оценивая талантливую работу режиссеров и актеров. Ректор ГИТИСа Григорий Заславский после посещения нескольких спектаклей напишет: «Соломин – самый чеховский актер Малого… Чехов получил новое рождение». Приход Чехова в Малый оказался триумфальным. Благодаря худруку, его легкой руке, любви к классике. Вопросы он слушает внимательно. В ответах открыт и откровенен. Но глаза?.. – У вас очень грустный, порой отстраненный взгляд. Словно вы не здесь, а решаете еще какие-то задачи. – Скорее, усталый. Творчество – это одно, а административная работа? Ты и сторож, и вахтер, и строитель… И так каждый день. И за все переживаешь, нервы. Сердце – без него нельзя. Без сердца ни одно дело по-хорошему не получится. Это всегда говорила и учила этому Вера Николаевна Пашенная. Может, потому так и авторитетны «старики», что жили не напоказ, а сердцем. Ведь еще Александр Герцен отметил: в мире есть два достоинства, перед которыми можно и должно преклоняться – гениальность и сердечность. «Старики» учили, а ученики оказались отличниками. Но он еще и педагог. Профессор Щепкинского училища. В 1975 году в училище открылась Мастерская Соломина. Вместе с женой Ольгой Николаевной они всю жизнь проработали там. Она – до 2019, он – до 2024 года. Их выпускники сегодня – это труппа Малого театра. Имена многих нам известны: Василий Бочкарев, Людмила Полякова, Людмила Титова… О своем педагоге Л. Титова, народная артистка России, говорит только в превосходной степени: «…без него в моей жизни ничего бы не состоялось. Он был недосягаемой вершиной, авторитетом. Ему верили. Он оберегал, помогал: жилье, телефон, детский сад – все к нему». – Юрий Мефодьевич, сижу я перед вами, задаю вопросы. А в душе у меня что-то хорошее происходит. Мне легко дышится, думается – петь хочется. Что это? Что так может действовать? – Аура. Странно, что вы только сейчас этот вопрос задали. Многие задают, едва переступив порог. Не важно – иностранец ли зашел, русский. Каждый начинает с этого: что за воздух такой здесь?! И я согласен с этим. В этом кабинете сидели все руководители. За этим столом работали: А. Островский, А. Сумбатов-Южин, М. Царев… Теперь вот мы с вами беседуем. А поскольку здание стоит с 1824 года, значит, здесь были Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Чехов… Южин дружил с Немировичем-Данченко, значит, и он здесь был. Уверен. Был ли в кабинете Станиславский – ничего не могу сказать. Но в театре был, любил его, учился у актеров Малого – по его же воспоминаниям. Все спектакли здесь пересмотрел. Я помню, как Вампилов приходил сюда. Его пьес мы не ставили, но раз приходил – значит, хотел сотрудничать. Видимо, энергия, которую они здесь оставили, мысли, желания, часть сердца и души – все это и создает ауру. Боюсь говорить точно, но существует какая-то вещь. Здесь все складывается по-другому. – Если коротко: чем особенно гордится Малый и вы, как его рулевой? – Наши актеры, слава богу, по-прежнему говорят на великолепном русском языке. Многие иностранцы, дипломаты приходят в Малый, чтобы научиться говорить по-русски. Наш театр гордится этим…
Тэги: |
|