Онкология: драмы в тени «ковида» |
По инф. sobesednik.ru |
15 Декабря 2020 г. |
На фоне коронавирусных страстей как-то отошли в тень другие «привычные», но не менее смертельные заболевания. Онкологию, уносящую тысячи жизней, никто не отменял. Но достаточно ли сегодня у российской медицины сил и средств, чтобы спасать онкобольных? Об этом заметки журналиста Сергея Благодарова. Увы, беда, как говорится, не приходит одна... Страшный диагнозНекоторое время назад, когда меня расшиб инсульт, взяли кровь на анализы. Обнаружили превышение ПСА (онкомаркер рака простаты у мужчин. – Прим.). Первая биопсия ничего не показала. – Поздравляю с простатитом! – жизнерадостно сказал онколог Быстров. – Злокачественных образований нет! Но ПСА рос со скоростью бамбука – с 8 единиц до 30. Норма – 4. Может, ошибка? Сдавал кровь в разных поликлиниках – платных и бесплатных. Всё верно: ПСА зашкаливает. В онкодиспансере на «Войковской» сделали повторную биопсию. С собой надо было принести обезболивающие, антибиотики, пеленки. Мотало меня тогда здорово. Щетинистая Родина-мать перестала закупать импортные обезболивающие, назначенные онкологом. Биопсия ничего не показала. Человек с осенью в сердце начал надеяться. Но МРТ брюшной полости выявила картину «переднего рака». Послали на фьюжен-биопсию. Опять полезли в задницу – уже с экраном в руках. Корчился при каждом движении ножа. Оторвали от тела двенадцать кусочков. Результаты «прижизненного патологоанатомического исследования» (!) подтвердили: рак предстательной железы второй стадии. Подписал бумагу, что «согласен с риском смерти и потерей трудоспособности». Напуган был до смерти. Сам себя стал бояться. Ведь никто не напугает тебя так, как ты сам. Атомная бомбежка скелетаНо жизнь продолжалась. Пока. – Если метастазы залезли в кости – скелет начнет гнить. Мучительный, но быстрый конец, – ободряюще сказал онколог Амосов. Радиоизотопную диагностику скелета делают в ГКБ №67. Но туда очередь на три месяца. – В Москве есть варианты. А в провинции, пока дождешься очереди, помрешь. Вот и лезут все в столицу. – Онколог Амосов отчаянно, как дог, зевнул. И кивнул в сторону Ярославского вокзала, откуда «все лезут». Через паузу: – После операции ешь побольше черной икры. – А где взять денег? – Оформите инвалидность. – У меня уже есть. Вторая группа, после инсульта. Онколог направил в ГКБ №4. Диагностику здесь делают в обветшалом бараке, который держится на одной электропроводке. В очереди – две тетки с упавшими плечами и четыре мужика. Подошла моя очередь. Загрузили в аппарат. Долбили 40 минут радионуклидами. Контур скелета четко облучили правдой диагноза. Скелет оказался чист. Слава богам! Метастазов нет. Но опухоль-то сидит! Паника была чудовищная. Если делать лучевую – бомбить рак радиацией, – лучше в профильном Национальном центре онкологии (Институт им. Герцена). Институт ГерценаВ его холле объявление: «Аудио-фото-киносъемка запрещена». Женщины после лучевой терапии лысые, в низко повязанных платках. Хотя с лысым в доме всегда светлее, кому хочется в таком виде на камеру? Многие лица пожраны раком. Громадная очередь в регистратуру. Одно окошко для прикрепления. Сотни человек сидят часами, боятся отойти. Привычный русский абсурд. Я стал часто думать о похоронах. Сколько придет народу? Где похоронят? Будет ли кому нести гроб? Все старые люди думают об этом. Сейчас каждое новое ощущение в теле – к болезни. Хотя какая разница, где покоиться – лишь бы родным удобно было. У меня уже будут новое небо и новая земля – где ни печали, ни воздыхания, а только жизнь вечная.
Платный онколог дал список на обследование. Одних анализов 50 (!) штук – от крови на сифилис до пункции органов мошонки. Сдать кровь, например, 4 тысячи (в поликлинике бесплатно, но сдавать нужно здесь). Необходимо также пройти кучу консультаций у их специалистов – по 3–5 тысяч рублей каждая. По врачам нужно бегать несколько месяцев. Ну их к лешему, думаю. Найду варианты лучше. Не оставит Господь. Возьмет мою руку в свою. Решил не ложиться в центр. В памперсах, в гробуВернулся в районный онкодиспансер на «Войковской». Когда у тебя онкология – ты один на один с болезнью. Близкие, конечно, переживают, но они здоровы. И рады, что здоровы. Мысль подлая, но правдивая. – Попробуем гормональную терапию, – сказал онколог Амосов. – Но может подскочить давление. А у вас инсульт. И вообще, гормоны – для стариков за восемьдесят (при вскрытии у 90 процентов старых людей обнаруживают тот или иной рак). Вкололи гормоны. Давление прыгнуло за двести. Но сестре некогда вникать. Очередь на химиотерапию, где мне делают укол, растянулась на несколько часов. Я пал духом, совсем ослаб. Всё, что мог – дойти до двери и снять задвижку. Сколько осталось – ну, год, ну, два... В ту пору я так далеко не закидывался. Чтоб успеть, так сказать, «до того, как умрешь», начал приводить в порядок дела. Гадал: химиотерапия или лучевая? Лапароскопия или робот Да Винчи? Платно – бесплатно? И не придется ли после операции ходить до гроба в памперсах? – Вам решать, – сказал онколог Быстров. – Вы врач. Если бы раком заболели, что бы выбрали? – С ума сошли! – Онколог посмотрел на меня, как на Карабаса-Барабаса. Ну, да: я сошел с ума, сорвало башню, поехал головой! В листе «Амбулаторного приема» наш чудесный диалог был отражен так: «С больным обсуждены варианты лечения, больной окончательно не определился». Позвонил в программу «Жить здорово» (выступал у Малышевой после инсульта). Просил их что-то рассказать. Они что-то рассказали. Малышева моросила про какой-то хайфу – нанонож. Про радионуклиды, подсаженные в опухоль. – Очень сложно или очень дорого? – спрашиваю. – И очень сложно, и очень дорого, – отвечают. – Кто может, режет рак у Пушкаря – главного уролога России. Но к нему не подступиться – операция до 750 тысяч. Может, «сарафан» и преувеличивает, но вряд ли намного. Я тогда объехал чуть ли не половину онкологов Москвы. Операция в среднем – от 150 тысяч. Есть бесплатные квоты, но... Будешь ждать очереди, пока не помрешь – таково общее мнение. Без рук, без ногОнкологическая больница №62 – в парке с фонтанами (бывший дом отдыха Союза писателей СССР). Лужков забрал его у писателей, когда его мама заболела раком. Прелесть что за мэр. Гостей встречает колоннада в шесть колонн – здесь регистратура. Оформил электронный пропуск в больницу. Он бессрочный, рак – болезнь особая. – К Широкораду на платную консультацию можно записаться? – С ума сошли? У него каждая секунда на вес золота. Месяца через три, если повезет, – говорят в окошечке. Но я ужасно упрямый. В отделении сел у двери с табличкой: «Заведующий отделением урологии, доктор наук Широкорад В. И». На костылях ковыляет больной. Нога отрезана выше колена. Пустая штанина подвязана кульком. Рак ноги? И такое бывает? Конечно, варварство – отрезать конечности. В недалеком будущем, думаю, нанороботы будут доставлять лекарство прямо к опухоли. Не придется отрезать ногу или руку. В России 13 миллионов людей с ограниченными возможностями – девять процентов населения. В этой больнице их полно. – Заведующий пришел с операции. Уже консультирует! – первое радостное известие за день. Не зря прождал пять часов. Тренированное очкоОчередь почти не движется. Заведующего то и дело выдергивают из кабинета. – Опять побежал на операцию... – шепчет очередь. При виде этого божества люди, казалось, уходили под землю. Наконец наступил момент сугубо торжественный – я робко заглядываю в кабинет. – Проходите, – приглашает живой бог. Доктор медицинских наук, на удивление, оказался очень прост. Показал на цветном муляже член с яичками. Ткнул пальцем в место, где у меня рак. Показал, что надо отрезать. – А член после операции будет стоять? – спрашиваю. – Вы жить хотите или член стоячий? – Жить. – Сами и ответили. – А ссаться буду до конца жизни? – Добивай, думаю, эскулап. – В простате есть сфинктер – клапан, замыкающий непроизвольное выделение мочи. Его удалят вместе с простатой. Функцию должен взять на себя другой сфинктер, блокирующий каловые массы. – Справится? – Если каждый день будете тренировать очко – сжимать-разжимать. Но стопроцентной гарантии нет. Ну, как мне быть, а?– Может, робот? – спрашиваю. – Для больного нет разницы, – отвечает профессор. – Только с роботом хирург на операции сидит, кофе пьет. А наша бригада будет раком три часа стоять. – А лучевая терапия? – Можно и прижечь. Гарантия где-то на 70 процентов, операция – на 80. Вам выбирать. – Хорошо, – соглашаюсь, – операция. Но только чтобы вы делали. Я отблагодарю. – Мы и бесплатно делаем не хуже. – Только вы, – умоляю я, суетясь глазами. – Хорошо. – Профессор листает блокнотик в поисках свободной даты. Оформили квоту «высокотехнологичной медицинской помощи». Оказывается, бесплатные квоты есть. Поехал домой ждать звонка. У нас и так в российской медицине, чтобы вылечить многие болезни, нужно просто пройти круги ада. А если у тебя диагноз рак, то и подумать страшно. А времени на размышления, порой, болезнь не оставляет – нужно собраться, перестать хоронить себя заживо и спешно начать действовать. Но даже если быстро все необходимые консультации прошел и анализы собрал, само бесплатное оказание помощи может затянуться так, что уже и не надо будет никого спасать. Хорошо, если есть средства и связи – в такой ситуации все это пригодится. А вот когда ни того, ни другого – аж поежишься, как подумаешь. Всем людям с таким страшным диагнозом хочется посочувствовать, а особенно тем, кому кроме как на бесплатную российскую медпомощь рассчитывать больше не на что. Еще актуальное об онкологии:
|
|