- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Эмир Кустурица – о русской литературе, современном кинематографе и о …клопах |
| Павел Басинский, rg.ru |
| 30 Октября 2023 г. |
|
В Ясную Поляну приехал Эмир Кустурица. Он собирается экранизировать роман Евгения Водолазкина «Лавр» и размышляет о «Преступлении и наказании» Федора Достоевского. Ясная Поляна, усадьба Льва Толстого. В эти дни Кустурица приехал на открывшуюся здесь Школу критики.
В 2019 году я посетил Андричград. Меня абсолютно поразила эта идея, я понял, что вы не только великий режиссер, вы великий фантазер. Придумать город-книгу, а это город-книга, потому что ты входишь и ты проходишь по роману Иво Андрича «Мост на Дрине», наверное, главный эпический роман о Сербии, равный «Тихому Дону», «Войне и миру». Где в самой архитектуре выстроен сюжет этого романа. Я был совершенно потрясен, такого нет нигде в мире. Как вам пришла такая идея, почему? Эмир Кустурица: Был такой полуостров, который разделяет реку Дрина от маленькой реки, и я всегда думал, почему на этом полуострове никто ничего не построил. Сорок лет назад, когда я женился, первый город, в который мы приехали с моей женой, это был Вишеград. И я всегда удивлялся, почему там нет такого города, который ответит на вопросы, о которых Андрич говорит в романе «Мост на Дрине». И в 2009 году я сказал Милораду Додику, президенту Республики Сербской — он мой друг, — что там сейчас в Вишеграде ничего нет. Когда турки приехали туда в 15-м столетии, там было все — было вино, был князь Павлович, там было все хорошо. Почему не сделать то, что история там не сделала. Там нет ничего, что бы рассказало об истории этого места. И вначале появилась идея, наброски, потом мы сделали так, как делали фильм, четыре года мы работали и закончили к 100-летию со дня начала Первой мировой войны. В Сараеве, в Загребе, в этих Австро-Венгерских территориях, которые были колониями, не хотели, чтобы это 100-летие отмечалось как юбилейное событие. Но мы сказали — будет, и этот город стал в каком-то смысле памятником этой идее, что в сербском народе интернациональность была всегда. Мы сделали город как фильм: сначала Византия, потом Турция, Австро-Венгрия и неоклассика наконец. И заканчивается все православным храмом... Эмир Кустурица: Город всегда надо заканчивать православным храмом. Я думаю, что все, что происходит в человеческой жизни, зависит от веры. Сколько человек верит, столько его будет, сколько не верит — столько будет в нем атеизма. Это и Толстой говорил, что не будет веры в Бога, не будет и жизни. Это была его главная идея. Эмир Кустурица: До тех пор, пока он не изменил эту идею, где Бог, а где нет. Толстой всегда писал о справедливых, хороших людях, он не был как Достоевский. Когда я смотрю ваши фильмы, у меня возникает странный диссонанс. С одной стороны, у вас в каждом кадре невероятное количество жизни, вот как у Толстого. У вас животные, люди, отношения, вы как бы стираете границу между жизнью и кадром, вы как будто живете. С другой стороны, ваши фильмы очень метафизичные, у вас очень много символики, вот даже в последнем фильме «По млечному пути» — гуси, которые окунаются в кровь, змея, которая пьет молоко. Это же все символы. И у меня возникает такое ощущение: я хочу и разгадывать ваши фильмы, рассудочно, что вы хотите сказать, и смотрю их просто как жизнь, жизнь как чудо в каждом вашем кадре. Вот мне кажется, что в вас и борются Толстой и Достоевский. Толстой с его абсолютным, запредельным реализмом и Достоевский с его метафизикой. Я не прав? Эмир Кустурица: Вы правы. Я думаю, что разница в том, что у Толстого характеры такие, правильных людей, которые правильно работают, у которых есть психология. У Достоевского же бедные люди, униженные, которые на социальном дне. Мне кажется, в этом разница. Я как-то один раз сказал моему другу, что каждый раз, когда я работаю на съемках, — это как попытка самоубийства. Потому что это всегда было так искренно, я никогда не мог согласиться с тем, чтобы сделать плохой фильм. И вот эта европейская меланхолическая кинематография каждый раз встречается во мне с энергией, энергией жизни, которая тоже деструктивна. Между меланхолией и этой деструктивной энергией рождаются мои фильмы, между слезами и смехом, и это позволяет и Толстому, и Достоевскому существовать в моих фильмах. Между Толстым и Достоевским действительно существует некая полярность. Эмир Кустурица: Огромная полярность. Еще в том, что спектр, в котором жил Достоевский, был широк: от нигилизма до веры в Бога. С другой стороны, Толстой всегда был представителем высшего класса. Возвращаясь к Андричграду. Ведь мост на Дрине — это символ миротворчества, великий символ миротворчества. Не знаю, миф это или нет, но его придумал визирь, который был сербом, обращенным в мусульманство. Он построил этот мост, который примиряет народы. А что сегодня происходит? Мы движемся, по-моему, в обратную сторону. Эмир Кустурица: Очень близко религия с идеологией. Это никогда не было так. Было у западных христиан, но у мусульман не было так. Я их называю, современных мусульман, — «брюссельские мусульмане». Они тоже хорошие люди. Но раньше они ходили до Мекки и Медины, а сегодня — до Брюсселя. В целом так. Я думаю, что это ошибка, и мы это увидим скоро. У меня есть такая историческая книга, в которой сказано, что 85 процентов жителей Вишеграда были православными, это был тогда Павлович-град. В этой книге собрано много исторических документов, и там есть справка, что уже через 100 лет на этой территории было 65% мусульман. Это конверсия, которая произошла. Даже в моей родне, у моих предков были два родных брата — один православный (это было в Герцеговине), а другой принял ислам. И так было во множестве семей. И поэтому, когда мне говорят, что я сменил веру, я могу сказать только то, что у меня не было веры, потому что мои родители были атеистами. То есть православие — это ваш личный выбор? Эмир Кустурица: Это лучше, чем если бы у меня не было выбора. Потому что я выбрал сам. Когда я учился в школе в Праге, я изучал Библию — Ветхий и Новый Завет, и многие другие книги, которые мне показали, что христианство — самая лучшая религия. Потому что там нет никакой мести. Вы сегодня произнесли речь, и меня совершенно удивила ваша метафора с клопами, которые поедают Францию и кинематограф, — и концом большого кино. Это удивительно совершенно, и вот эта сцена, где мужчина, стоя над писсуаром, одновременно смотрит сериал, — совершенно точная метафора современного зрительского кино. Вы ведь работали в Голливуде и ушли оттуда? Эмир Кустурица: Нет, это не так. Я никогда не работал в Голливуде. Они этого хотели, но фильм, который я снял, «Аризонская мечта», был снят на французские деньги. Это французская продукция. Я никогда не хотел там работать. Я говорил один раз с Андроном Кончаловским. У меня был фестиваль, на котором я показал ему свои фильмы, и он сказал, что ничего из этого не подходит для Голливуда. Он у нас показал свой фильм «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына». Это как Брессон, это очень хороший фильм. Андрон мне сказал, что-то, что он снял в Голливуде, — это «ничего». Что он хочет вернуться к фундаментальному кино. Я думаю, чтобы сохранить настоящий художественный фильм, нужно находить мецената. Человека, который не будет обсуждать то, над чем ты работаешь, который даст деньги на авторское кино. Потому что самое важное для фильма — восприятие зрителя. По-вашему, самая главная проблема современного большого кино заключается в том, что кто-то должен давать большие деньги автору, режиссеру, просто потому что он режиссер, а современное массовое кино заточено лишь на то, чтобы приносить прибыль? Эмир Кустурица: Это самая большая проблема. Когда я заканчивал школу, мне говорили, что скоро фильм будет как телефон, как стол, как обычное производство. Надо делать творчество, художество, а не производство. Я думаю, что надо жертвовать деньги для кино, для культуры. Без этого фильма — как художественного произведения — не будет. Скажите, а как вы пришли к «Лавру» Евгения Водолазкина? У меня создалось такое ощущение, когда я посмотрел «По млечному пути», что «Лавр» у вас будет просто продолжением этого фильма. Та же тема. Эмир Кустурица: Можно и так сказать. Я читаю много книг, и в том числе русских современных писателей: Сальникова, Яхину, Прилепина, Водолазкина и многих других. В «Лавре» есть любовь, юродивость. Все, над чем я работал в своих фильмах, у Евгения Водолазкина — в одном романе. Я думаю, что временная дистанция — действие происходит в XV столетии — это вызов. Это будет непросто снять. Но в мой фильм в некотором смысле войдет все то, что я создал перед этим. Вы уйдете от сербской тематики? Эмир Кустурица: Я думаю, что XV век похож и в Сербии, и в Черногории, и в России. Это наша общая история. Съемки будут проходить в России. Но сначала я закончу «Преступление без наказания». Кажется, роман «Преступление и наказание» столько раз экранизирован, рассмотрен буквально со всех сторон. Почему вы за него беретесь? Эмир Кустурица: Потому что это очень хороший роман. Я никогда не экранизировал романы. Снимал всегда то, что сам написал. Сейчас я хочу снять «Преступление без наказания», потому что нашел хорошую параллель между тем, что происходит у нас на глазах, и тем, что происходило в начале XX столетия. Кажется, у меня получился хороший сценарий. Вы будете играть Раскольникова? Эмир Кустурица: Нет, это я в жизни. СправкаШкола кинокритики имени Валентина Курбатова проводится совместно с музеем-усадьбой «Ясная Поляна» при поддержке Президентского фонда культурных инициатив и телеканала «Кино ТВ». ДословноИз речи Кустурицы на открытии Школы критики в Ясной Поляне: — Когда мы смотрим фильмы Соррентино, Пола Андерсона, Гарроне, Фархади, Ямагути — современных великих кинематографистов, снимающих свои художественные фильмы сегодня, мы следим за ними, потому что их сюжеты и темы похожи на фильмы семидесятых и восьмидесятых годов, когда поднимались реальные жизненные проблемы и достигался высший смысл. Тогда фильм следовал за жизнью, и его секвенция производила экзистенциальный катарсис. Проблема в том, что упомянутые режиссеры все вместе сегодня не имеют того влияния, которое имел Стэнли Кубрик. Почему? Потому что мы утратили свою память. Современная кинематография пережила нервный срыв. Вышеупомянутые авторы предстают одинокими кораблями в открытом море — и пение их сирен мы слушаем напрасно. Некоторые словно просят о помощи, перед тем как затонуть. Они снимают хорошие фильмы, но их социальная значимость ничтожно мала, у них уже нет никакого влияния... На нашем сайте читайте также:
|
