«Думаю, сегодня Высоцкий за свои песни схлопотал бы пулю...» |
12 Октября 2015 г. | |
Знаменитый художник Михаил Шемякин – об отце, о времени и о себе. Михаил Шемякин Шемякин возражает, когда о нем говорят «всемирно знаменитый» – разве может скульптор померяться славой, скажем, с популярными актерами? Хотя как раз Шемякин – может: и благодаря своим необычным скульптурам (один петербургский Петр Первый чего стоит), и из-за ореола давней дружбы с Владимиром Высоцким. Ну и, конечно, из-за своей фантастической энергии: то он открывает под Калининградом памятник жертвам Первой мировой войны, то едет преподавать в Воронежской государственной академии искусств, то устраивает в Москве выставку с интригующим названием «Разрез в искусстве»... На днях мы встретились в Российском Военно-историческом обществе, где Михаил передавал в фонды Музея военной истории бюст своего отца Михаила Шемякина-старшего, героя Гражданской и Великой Отечественной войн. – Долго работали над вещью? – Около года. Надо было разыскать фотографии начала 1940-х, выслушать мнение моей родной сестры: «Нет, ухо не такое... А вот сейчас да, это папа»... Портрет – очень сложный жанр, легче лепить нечто фантастическое. Хотя мой отец – фигура вполне фантастическая. Сын полка, в 13 лет получивший первый орден Красного Знамени, потом еще пять таких же на боевом пути от Москвы до Берлина. Рано осиротел, его родители-кабардинцы были убиты, и даже приемный отец (офицер Белой гвардии. – «Труд») через два года после того, как усыновил мальчика, пропал на Гражданской. Отец решительно не принимал засахаренного, кефирного детства. Если я на что-то жаловался, он отвечал: слушай, я в 13 лет командовал взводом, а тебе уже 15... Готовил из меня военного. С семи лет гонял рано утром на стрельбище вместе с солдатами. Я очень неплохо стрелял, и отец частенько ставил меня в пример «мазилам». Вот лежу я на земле, навожу мушку карабина на центр мишени, правое плечо мое защищено небольшой подушкой, так как от сильной отдачи ствол может сломать мальчишке ключицу. Отец пинает носком сапога рядом лежащего со мной солдата, и говорит ему: «Смотри, парню 9, а тебе, болвану, уже 18, и у кого 10-ка?» Когда я поступил в школу для художественно одаренных детей в Ленинграде, для отца это был удар. Он не представлял меня без погон, галифе и мундира. Почти до самой смерти не простил этого. Считал, что я предаю идеалы всего рода. На протяжении тысячи лет мои предки сидели на конях и держали в руках саблю, да и по материнской линии все мои деды и прадеды служили морскими офицерами в Кронштадте. Бюст Михаила Петровича Шемякина работы его сына В кабинете отца находились портреты Суворова и Кутузова и, как ни странно для русского человека, Наполеона. Висела большая фотография работы Верещагина «Апофеоз войны». Однажды я спросил: «Папа, почему ты всегда возишь за собой эту страшную картину с горой черепов?» Он ответил: «Она мне напоминает юность, Гражданскую войну. Тогда не успевали всех хоронить. И в то время как одни солдаты-красноармейцы гонялись за курами, а другие заводили романы, я сидел за околицей рядом с такой вот горкой, может быть, даже на одном из черепов и до самой темноты их рассматривал: вот это пулевое ранение, а это правильный сабельный удал, а это – неправильный... Уже тогда понимал, что в моей профессии промахов не должно быть». – Ваш отец был порученцем у Георгия Жукова. Расскажите об их отношениях. – Это была настоящая боевая дружба. Во время Гражданской войны отец дважды выносил раненого Жукова, тогда комбрига, через плавни. А впоследствии Георгий Константинович его спасал многократно. У отца был резкий характер, он рубил правду-матку в глаза любому. Шесть раз его исключали из партии и снимали погоны. Однажды на заседании штаба он бросил Баграмяну: «дурак вы, товарищ маршал» – и вышел. Потому что тот посылал его полк в прорыв, где солдат бы наверняка уничтожили. Отца приговорили к расстрелу, но в который раз вмешался Жуков.
Отец обладал необычайной памятью. Экстерном кончил две академии – Генштаба и имени Фрунзе, в которой потом был профессором, преподавал тактику. Постоянно сидел обложенный книгами – его коньком были китайские и японские войны. Эти две его ипостаси – воин и исследователь – передались и мне. Всю жизнь воюю с чиновниками и прочей гнусью. А с другой стороны, свыше 50 лет занимаюсь интереснейшими исследованиями и аналогиями в искусстве, только для канала «Культура» сделал 21 образовательный фильм. – Ваша мама, человек искусства, благодаря вашему отцу тоже служила в кавалерии! – Да, папа увидел ее в фильме «Друзья», где она играла кабардинскую девушку, влюбился и разыскал. А мама для роли выучила несколько фраз на нашем сложнейшем кабардинском языке. Папа подошел к ней: «Я знаю, вы – наша». Она возразила, но для него это не имело никакого значения, он уже все решил. Уговорил ее поступить в свой особый гвардейский кавалерийский полк, который тогда формировал в Хамовниках, и они вместе на конях ушли на фронт. Боевые награды полковника Михаила Петровича Шемякина – Когда вы поняли, что хотите быть художником? – В 12 лет я увидел в старенькой энциклопедии, которой еще не коснулись советские запреты буржуазного искусства, две черно-белые репродукции – «Пейзаж после дождя» и «Лазарет психиатрической больницы в Арле». В этих магических мазках мне приоткрылся шокирующий, ни на что не похожий, но совершенно реальный для меня мир. Я с детства был довольно нервным ребенком – может, от того, что рос в оккупированной Германии, в Кенигсберге, где многие мои друзья гибли, находя в земле массу странных предметов, похожих, говоря сегодняшним языком, на арт-объекты, но это были мины... После того, как мама впервые привела меня в Эрмитаж, ночью у меня поднялась температура, так я перенервничал, видя эти картины и скульптуры. Очевидно, уже тогда внутри меня жил художник. Художник мыслит и образовывается глазами. Мой лозунг: «Смотреть, смотреть, и еще раз смотреть». Вот почему я вожу студентов во Францию, в мою громадную, свыше тысячи квадратных метров, библиотеку. Молодое сознание должно впитывать как можно больше. Ошибаются те, кто думает, будто художнику для творчества достаточно с одной стороны бутылки, с другой натурщицы. Великий художник – обязательно человек универсальных знаний. Для меня образцом служит Рубенс, который был и дипломатом при дворе, и портретистом, и великолепным монументалистом. Студентов я натаскиваю именно так: и музыка, и поэзия, и литература... У меня дома висят два лозунга: «Природа, природа и еще раз природа» – Сезанн. И: «Учиться, учиться и учиться» – Ленин. – Сегодня Ленина немодно цитировать. Ксения Собчак опубликовала пост, где требует, чтобы из графы о месте рождения в ее паспорте убрали слово Ленинград: «Для меня такого города не существует, есть Санкт-Петербург... Имя городу вернул мой отец. А иметь фамилию кровавого м...ка в паспорте не хочу». – Думаю, что Петербург-Ленинград-Петроград – это тройственное имя, все составляющие которого достойны и неотделимы. Подвиг Ленинграда забыть нельзя. Так же, как подвиг Сталинграда, чьим переименованием в Волгоград, мне кажется, мы плюнули в память погибших там миллионов людей: никакой Волгоградской битвы не было, была Сталинградская. Считаю и снос памятника Дзержинскому большой неудачей так называемых демократов. Убрали великолепную скульптуру Вучетича, обезглавили площадь. Дзержинский – часть истории России. У меня в Фонде висит его портрет. Спрашивают: как это можно, вы же диссидент, проходили принудительное лечение в страшнейших клиниках, были осуждены на исправительные работы, высланы... Я им говорю: а вы слышали цифру, которую назвал недавно Иосиф Кобзон? Три с лишним миллиона беспризорников сейчас в России! Дзержинский был не паинька, но проблемой беспризорности занимался серьезно. Он – часть истории России. – Какого памятника не хватает Москве? – В каждом большом, а иногда и малом городе нужно почтить память инакомыслящих. Очень многих ярких поэтов, живописцев, музыкантов – тех, на ком испокон века стояла российская культура – затравили. – Вы поставили пять изумительно красивых балетов в Мариинском театре, но почему-то ни одного спектакля в Москве. – Потому что не звали. А Гергиев звал. Но сейчас пишу либретто на тему того памятника, который мне когда-то для Болотной площади заказал Юрий Лужков – «Дети – жертвы пороков взрослых». Очень интересный, сложный и трагический балет может получиться, Стас Намин уже начал писать музыку. – За тот памятник вас, мягко скажем, сильно журили. – Чем обозначили свою глупость и необразованность. Если я обличаю зло, это не значит, что я ставлю ему памятник. Это памятник трагедии детей. Россия сегодня по производству детской порнографии – чуть ли не на втором месте в мире после Таиланда... Если кто-то из товарищей в рясах так недоволен моей работой – тогда им надо брать ведро с дегтем, идти в церковь и замазывать там иконы Страшного суда, где присутствует Вельзевул, или иконы святого Никиты, изгоняющего бесов. – О чем бы сегодня пел ваш друг Высоцкий? – Думаю, о том за что бы ему потом, возможно, пришлось получить пулю в лоб за углом. Всех нас волнует – куда мы идем и кто ведет страну к нищете. Вижу по ТВ: лежит в древнем полуразваленном бараке пожилая женщина. Одинокая. Квартиру ей почему-то не дали. Она больна, воспаление легких. В доме холодно, сердобольные люди приносят ей пластиковые бутылки с горячей водой, чтобы как-то согреть... И тут же показывают какого-то, извините за выражение, заср...ца, который строит себе самую большую яхту в мире за полмиллиарда долларов. Я 30 лет прожил в Америке, и про тамошних миллиардеров все четко знают: вот этот начинал с чистильщика сапог, а потом у него была своя мастерская, потом фабрика – весь его путь и на чем он заработал деньги. А что мы знаем про российских миллиардеров? Судя по их капиталам, они очень много трудились на благо общества, но куда подевались плоды их трудов? Где процветание страны? – Я все-таки никак не пойму – вы патриот или космополит? – Уж точно не квасной патриот, как все эти ряженые казачки с алюминиевыми медалями. Верующий, был даже послушником в монастыре, но не сторонник исступленного православия, которое захлестнуло Россию. Священники имеют право учить нас морали, но когда они начинают контролировать искусство, я против. Да и много ли истинно верующих, если в стране православие было почти истреблено? Где те, кто вчера громил церкви и уничтожал священников? Удивляюсь все же, какая короткая у людей память... Когда 25 декабря 1971 года меня высылали из страны с 50 долларами в кармане (больше не разрешили брать ничего), я смотрел на этот унылый пейзаж, потрепанные сельские трактора – и сердце сжималось тоской: неужели я больше этого никогда не увижу? Ведь тогда если покидали страну, то навсегда. А с другой стороны в ушах стоял голос полковника, который вел мое дело. Он меня «успокаивал»: Михаил Михайлович (такая изуверская вежливость, меня и сейчас никто по имени-отчеству не называет, тем более тогда, в 28 лет), пока вы не прошли пограничный контроль, вас могут вернуть и отправить в Сибирь... Не дай Бог нам вернуться в те времена, когда бездари стучали себя кулаком в грудь – «я патриот!» – и искали в стране «пятую колонну». И ведь сейчас ее снова ищут! Причем где, среди забитой интеллигенции. Хотя разве это интеллигенция вредит стране? Разве интеллигенция виновата в том, что «умные» законодатели приняли такой Лесной кодекс, при котором у нас теперь погибает от недосмотра и пожаров по 50 миллионов гектаров леса ежегодно? Или, может, интеллигенция передала китайцам, которые известны своим безобразным отношением к природе, 12 миллионов гектаров на Дальнем Востоке? Разве интеллигенция разрушила промышленность, сельское хозяйство?.. А думцы, вместо того чтобы заняться этими реальными проблемами, выдвигают идею переделать 100-рублевую бумажку, потому что кто-то с лупой разглядел, что на ней Аполлон без штанов, и ребенка это-де сразу сделает гомосексуалистом. Ну тогда должны быть гомосексуалистами все, кто посещал в детстве баню. Нет, я себя патриотом не назову. Это слишком громкое звание. Когда-нибудь потом, когда уже встречусь с праотцами, люди смогут судить, насколько верно Шемякин служил России. А я – просто человек, любящий свою землю и народ, старающийся, чтобы его дело здесь продолжилось, чтобы выросли новые поколения талантливых художников. – Недавно армянские активисты выступили с благородной инициативой – установить памятник советским солдатам, спасавшим жителей Спитака от последствий землетрясения 1988 года... – ...Я их понимаю, Армения мне не чужая. Мой кровный брат, сын моего отца от другой жены – армянин. Я одно время жил в этой республике, был знаком с католикосом Вазгеном I... Когда случилась эта трагедия, Михаил Горбачев, который ехал ко мне в американскую мастерскую на сеанс, развернул машину и помчался в аэропорт – лететь на Родину, так сорвалась важная для меня встреча, но это ничто в сравнении с горем, обрушившимся на несчастную Армению. Я на следующий же день собрал свои работы, продал и отправил несколько десятков тысяч долларов через наше посольство пострадавшим. – ...Я сказал об этом к тому, что сейчас, к сожалению, за границей памятники советским солдатам в основном сносятся, а не устанавливаются. Вот памятник генералу Черняховскому в Польше демонтировали. Как к этому относитесь? – Как к этому может относиться сын военного, который освободил родную страну и пол-Европы? Те, кто сносят памятники солдатам-освободителям – мерзавцы. Если бы фашистской гидре не свернули шею, что было бы с миром? А поляки вообще были поставлены немцами на истребление. Да они вовек должны быть благодарны русским солдатам, спасшим их. – Вы выглядите лет на 20 моложе своего возраста. Как поддерживаете физическую форму? – Секрет простой: постоянная работа, движение. Ну и спорт. Я каждый вечер проезжаю 50 км на велосипеде. В юности занимался марафонским плаванием, карате, да и за границей не бросил. Лет 50 уже не обедаю, у нас дома только легкий завтрак и ужин. А после ужина в течение еще 5-6 часов очень хорошо идет работа, укладываюсь в 4-5 часов утра. Некогда стариться. – Не было мысли окончательно вернуться в Россию? – Вот это – нет, я все-таки не сумасшедший, хотя в сумасшедшем доме сидел. Если я здесь поселюсь, мое служение России выродится в борьбу с чиновничьим бредом. А ну-ка представьте, вот я работаю в Мариинском театре, делаю эскизы костюмов и, как принято у художников, подписываю их. На границе меня тормозят: извините, тут подпись Шемякина, мы такие вещи не можем выпустить. Я говорю: но это МОИ рисунки, они мне необходимы для работы. Отвечают: ладно, из уважения к вам на первый раз прощаем, но никогда больше не ставьте свою подпись, потому что иначе вы должны будете поехать в Министерство культуры, там ваши работы оценят, вы заплатите налог и только тогда сможете их вывезти... Когда будет нормальное законодательство, когда будет разогнана свора чиновников, которая уничтожает нашу Родину, тогда я с удовольствием перееду даже не в Россию, а на мою историческую родину – мечтаю жить на Кавказе. Но сегодня такое невозможно. А за границей – и в Америке и во Франции – я служу России. Я часть культурной экспансии России во всем мире.
Тэги: |
|