Я оставляю не память, а песню

Владимир Евгеньевич Скурихин родился 10 июля 1949 года в посёлке Стан-Утиный Ягодинского района Магаданской области, куда его родители приехали из Ленинграда в связи с окончанием мамой Ленинградского Горного института. В начальную школу Владимир пошёл в селе Ежово Удмурдской АССР, а среднюю школу закончил уже в Иркутске, в 1966 году. В том же году поступил в Иркутский педагогический институт иностранных языков, по окончании которого был направлен в Чунский РОНО Иркутской области, где проработал в посёлке Парчум учителем немецкого языка один год.

В 1972–­1973 годах Владимир Скурихин служил рядовым на северном Сахалине в зенитно-ракетных войсках ПВО СССР. После прохождения воинской службы, в звании капитана запаса, вернулся в Иркутск.

В 1983 году Владимир Скурихин закончил заочно Иркутский институт народного хозяйства (плановый факультет). Работал в школах и на предприятиях Иркутска: в ЦНТИ, в НИИ экономики, в Институте народного хозяйства, в системе Госснаба СССР, в Облпотребсоюзе.

Стихи В. Скурихина печатались в областных газетах, в журналах «Собор» (Улан­Удэ), «Сибирячок», «Иркутская старина», «Первоцвет», «Сибирь», «Москва». Помимо литературного творчества, Владимир Скурихин увлекается графикой. Почти все книги, изданные им, оформлены иллюстрациями автора.

Член Союза писателей России, автор пяти поэтических сборников: «Владимирка» (1993 г.), «Вольная книга» (2001 г.), «Город» (стихи и стихотворения в прозе, 2009 г.), «Имя» (стихотворения и письма о поэзии, 2012 г.) – и книги эпиграмм. Живёт в Иркутске.

* * *

Откуда это свойство: сочинять,

Когда кругом естественные всплески?

Вода меж берегами – рыбья мать! –

Раздвинула луга, как занавески.

И в темноте глядит сама в себя,

В ту ипостась, что облачно дозрела.

И прорастают родинки дождя,

Изысканностью приправляя тело.

На трезвый взгляд любимых не узнать.

При свете дня не только кошки серы.

В такую ночь не стану сочинять.

В такую ночь мне чуждо чувство меры.

О Боже правый, это, Твой намёк,

Взрастившим подражанье до свершенья

На том, что в жизни комплексы – не рок,

А долг трудиться до изнеможенья.

Воспоминания об Усть-­уде

Поглядеть на опушки картинные,

Где поляны взрастили уют,

Так повсюду рога изюбриные

То поднимутся, то упадут.

Вязко полз наш седан черепахою.

Пыль дорог промочило в лесу.

Вот тогда я на поле непаханом

Увидал молодую лису.

На стекле за алмазной осинкою –

Красно-бурая масть, огоньки.

Катерина махнула косынкою,

И посыпались в рот окуньки!

У реки у сибирской положено

Забирать, и перечить не сметь!

Я домой привезу подмороженных.

А икра – несомненная снедь.

А потом разберу на посолочку.

И не надо икорку в уху,

Чтоб сполна опрокидывать водочку

На бруснике, как в лисьем меху.

Смаковать те опушки картинные,

Где поляны взрастили уют,

Как над ними рога изюбриные

То поднимутся, то упадут.

Медленные ветви

Что делать, вою на Луну,

Хоть это и смешно, и жутко.

Какая-то дурная шутка –

В грузовике нестись в Чуну.

Какая ночь и что за ветер!

Танцуют звёзды на снегу,

И машут медленные ветви,

Уже предчувствуя пургу.

Куда я мчусь? Ведь милой руки

Там не обнимут. Но в ночи

Я принимаю эти муки.

И так всё дико, хоть кричи!

Огни, огни бегут за мною,

Вдруг возникая здесь и там.

Чудовища ночные воют.

Их тени мчатся по пятам,

И лапы их меня хватают,

Швыряют в чёрные кусты,

Терзают, сердце вырывают,

И пляшут мерзкие хвосты.

И никому не интересно,

Какие душат меня сны,

Погибну я или воскресну

Под безразличием луны.

И я уже не отличаю,

Где ложь, где правда, а где бред.

На письма близких отвечаю,

На письма иностранцев – нет.

Родством бродяческого рода

И тот мне брат, с кем вместе мчусь,

Кто воскресит, коль не проснусь.

Ах, как долга ещё дорога!..

Сергею Есенину

В этом мире поэтов немало,

Но немного поэтов в седле.

Половину из них расстреляли,

Половина погибла в петле.

И по этим же скорбным предчувствиям

Я ступаю в есенинский круг.

Непокорно-родные созвучья

От угара уводят на луг.

Знаменитый, в английском костюме,

Опрокинувший веру – в любовь,

В никому не раскрывшейся думе

В зорьных росах предчувствовал кровь.

Дом, река да бессмертная Лира

Плыли в девичьей робкой слезе.

Но утеха утех не входила

В дух бесстрашный и чуждый везде.

...Мир завидовал лёгкой походке

И тому, как вы нежны и грубы...

Перед вечностью мы – одногодки,

Перед женственностью – однолюбы.

Река Чуна

Чудна река лазутчиком,

От шума ни следа.

Нашла себе попутчика

Без ложного стыда.

Глухой таёжной трассою

Неслышимая днём

Литой тяжёлой массою,

Гранёным хрусталём

Кичится не наколкою

Тесового весла,

Она кустами, ёлками

По скосам обросла.

Под тиною одёжною —

Ведьмячий магазин.

И смотришь с безнадёжностью

Во мрак её глубин.

Ни городов, ни пристаней

Не мыла никогда.

Причаливать осмысленней

Учила нас вода.

Причаливать не в праздные,

А в ягодные дни.

Но есть места алмазные,

Опасные они.

Обижена неволей

Лицо Земли – мои леса,

Лощины да поляны.

Незримы наши чудеса.

Неписаны туманы.

Из семени растёт кедрач,

Но он не ведал века.

И не для славы и удач

Он ищет человека.

Обижена неволей встарь,

Здесь жизнь течёт смолою

И цепенеет, как янтарь,

Российскою судьбою.

Зима настанет – будем спать,

Что вообще не странно.

Отсюда тридцать лет скакать

До моря-окияна.

Русская пастораль

Искусство, ускользнувшее в портрете...

Лежала женщина с цветком в руке

В приталенном и лёгком креп-жоржете,

Модель на травянистом бугорке.

С улыбкою внимала кавалеру,

На благородном удаленье от неё

На корточки присевшему, – вот всё,

Что я готов принять на веру.

Вот русский рай на берегу реки,

Что в тёплом редколесье деревень,

Где мурава, черёмуха, сирень.

Где обстоятельны и мудры мужики.

Никто не закричит, не обзовёт

И постарается не оконфузить.

Ни мне они, ни я им – не обуза.

Деревня, как английский лорд, живёт.

Она свободна от надоеданий.

Занятия посильные в кружок.

И как лубок под кронами — лужок,

И дева вся в предчувствии лобзаний.

* * *

Прошла б она по городу, как ветер,

Забвенно отвернувшись на углу.

Я знать её не знал, но каждый вечер

Я вглядывался в сумрачную мглу.

В лицо ей не смеялись, а стреляли,

И десять раз ударили ножом.

Запутавшись с испугу в одеяле,

Лодыжку повредила, а потом

Беременная за гору ходила

За разливным коровьим молоком.

Отца и сына бедно схоронила.

Она в безумье впала, а потом

Жила среди могил, ночами выла,

Неделями в постели не спала.

А, может быть, она меня будила

И душу мне в страданьях родила?

Не более того... Но каждый вечер

Я вглядываюсь в сумрачную мглу.

Она прошла по городу, как ветер,

С улыбкой оглянувшись на углу.

* * *

Черепица тополиных крыш

Стала изразцовою по цвету.

В заводей растресканную тишь

Клеточки кладёт за метой мету.

Хрупкий сад, излизанный водой,

Стразами блеснул и лёг, как кошка.

Умудрённый он и молодой,

И самовлюблённости немножко.

* * *

Я не телом, я духом воскресну.

Я не вспомню тебя, не зови!

Я оставляю не память, а песню,

Безымянную песню любви.

Боль уйдёт на листы,

Грянут звуки.

Вострубишь зори райские ты.

Я пишу не от счастья и скуки –

От отчаянья и пустоты.

Мной не спеты грядущие песни.

Но оставленный мыслимый скит –

Светлый памятник гостье безвестной,

По векам восходящей в зенит.

• Расскажите об этом своим друзьям!