"Заграничные русские": как дела? |
25 Марта 2014 г. |
О том, почему многие россияне настороженно относятся к эмигрировавшим в Европу или США соотечественникам, и как формируется имидж России на Западе, рассуждает доцент кафедры русской литературы University College London Мария Рубинс. — Мария, вы выросли в Петербурге, потом работали в США и Европе, сейчас живете в Париже, а читать лекции каждую неделю ездите в Лондон. "Глобальные русские" — это определенно про вас. Расскажите, каким образом все так сложилось. — Определение "глобальные русские" я никогда к себе не относила. Но, с другой стороны, мой опыт жизни и работы действительно не ограничен Россией, так что, наверное, меня и можно отнести к глобальным русским. Я закончила Санкт-Петербургский университет, после чего довольно быстро уехала в аспирантуру в США, это было начало 1990-х. В США я провела тринадцать лет, получила степень доктора наук и работала в нескольких американских университетах. Десять лет назад по семейным обстоятельствам я переехала в Париж и буквально через несколько месяцев получила место доцента в Лондонском университете (UCL), где до сих пор и работаю на кафедре русской литературы, в Школе славянских и южно-европейских исследований – одном из подразделений университета. Живу действительно между двумя странами и двумя городами — Парижем и Лондоном. — Надо полагать, у вас есть широкое видение "зарубежных русских". Можете обрисовать, кто эти люди, как и почему они переезжают в США и Европу, есть ли, на ваш взгляд, отличия между русскими в США и русскими в Британии и Франции? — Специально я никогда не выискивала объединения или тусовки русских за границей. Но, поскольку я занимаюсь русистикой, жизнь меня все время связывает с людьми, близкими к русской культуре. Так что определенное видение у меня есть — правда, оно основано главным образом на общении с представителями творческих профессий, исследователями, журналистами. Очень многие мои однокурсники, ровесники, выпускники университетов конца 1980-х так или иначе оказались за рубежом. Порой я сталкиваюсь с ними в совершенно неожиданных местах. Почему люди уезжали в конце 80-х – начале 90-х? Потому что открылись двери, и появилась возможность продолжить образование за рубежом – молодые люди спешили этой возможностью воспользоваться. Что и как складывалось дальше? Наверное, у всех по-разному. Мне, например, сразу предложили работу – преподавание русского языка и литературы на полставки. Это давало возможность учиться и работать. Я знаю, что и многие мои знакомые получали работу, иногда стипендии и гранты, позволявшие продолжать учебу. Это было характерно именно для ситуации в США. Некоторые, конечно, уезжали и в Европу, но, думаю, не в таком количестве. — Не секрет, что в России отношение к тем, кто уехал за границу, весьма непростое – тут и зависть, и неодобрение, и претензии к "оставившим родину". Как вам кажется, такое отношение сознательно насаждается в России, или все же это результат определенного исторического пути, и нужно время, чтобы изжить этот комплекс? Чувствуете ли лично вы настороженное отношение к себе? — Настороженное отношение, естественно, результат определенной идеологии – восприятия Запада как врага. На межличностном уровне я его не чувствую, но официальную установку безусловно ощущаю. Интересно, что хотя я никогда не порывала отношений с Россией и Петербургом, часто там бывала и бываю, мои знакомые постоянно мне говорили, что понять до конца то, что происходит в России, можно только если там живешь. Только это дает правильное видение. А такая вот залетная птица, как я, всех глубин русского духа ощутить не может... Скажем, мой скептицизм по поводу избрания Путина президентом в 2000-м году представлялся некоторым моим знакомым неадекватным — они тогда считали, что это именно тот человек, который нужен России. — А вы считали, что Путин пойдет по пути авторитаризма? — Я была убеждена, что России не нужен президент из КГБ, что это неизбежно приведет к попыткам реставрации СССР по тем или иным линиям. И сейчас именно это и происходит. Мне кажется, что взгляд издалека не менее важен, чем взгляд вблизи. Совмещение разных точек зрения помогает лучше понять происходящее. В этом смысле, живя за рубежом и поддерживая отношения с Россией, получаешь возможность взглянуть на российские реалии и российскую политику не через призму стереотипа, а иначе, под другим углом. — Вы говорили, что занимаетесь исследованием русского послереволюционного зарубежья, прежде всего во Франции. В чем разница между теми эмигрантами и нынешними? — Эмигранты, бежавшие от революции, были навсегда отрезаны от России просто физически. И со временем их представления о России превратились в некий миф. Очень часто жизнь в дореволюционной России принимала в их сознании идеализированный характер, чуть ли не рая. Соответственно, большевики и все советское вообще демонизировалось. Были среди эмигрантов и те, кто в итоге принял революцию и стал идеализировать новую Россию. Мир делился на белое и черное, в этом мире не было никаких полутеней, никакой динамики, никакой эволюции. Люди из современной российской диаспоры имеют возможность часто ездить на родину и свободно общаться с соотечественниками. Конечно, это дает более стереоскопическую картину. — Как вам кажется, сегодняшние русские, живущие за рубежом, в основном сохраняют привязанность и интерес к России, озабоченность ее судьбой? Или они стремятся как можно быстрее ассимилироваться, интегрироваться и смотреть на Россию уже чужими глазами? — В США я встречала немало диссидентов, уехавших в 70-е – начале 80-х, которые до сих пор говорят не Россия, а СССР, не Петербург, а Ленинград и стремятся демонстрировать незаинтересованность в современной России. Мне кажется, это отражение определенной проблемы, комплекса — попытка доказать (самим себе, прежде всего), что когда-то они сделали правильный выбор и ни о чем не жалеют. Хотя многими, уехавшими в те годы, утрата культурной и дружеской среды переживалась весьма тяжело. И, безусловно, они испытывают ностальгию по той неформальности и открытости межличностных отношений, которую не так легко найти на Западе. Попытки закрыться от информации о России, особенно положительной, — это, на мой взгляд, рецидивы пережитой психологической травмы из-за потери связи с привычной культурной средой, образом жизни, определенными формами общения. Что касается более молодых людей, конечно, они сохраняют большой интерес к России и зачастую, пожив на Западе, возвращаются обратно — порой как работники крупных западных корпораций, а иногда и просто так. — Я читала, что внук Брежнева, выросший и получивший прекрасное образование в Лондоне, вернулся в Россию и пошел служить в российскую армию... — Что вы говорите? Я и не знала. Возможно, это был для него "запретный плод", нереализуемая в Лондоне детская мечта... — Не так давно один российский гламурный журнал выпустил номер, целиком посвященный "русскому Лондону", который представлен как третья российская столица. Как вам кажется, Лондон сегодня действительно играет роль столицы русской эмиграции, как когда-то — Париж? — Париж, определенно, уже не столица русской диаспоры, хотя какая-то русская жизнь там по инерции еще идет. Что касается Лондона, вокруг этого очень много мифов. Русская служба "Би-Би-Си" несколько лет назад проводила проект "Русские Лондона". В том числе, они пытались подсчитать, сколько русских в Лондоне. Сделать это оказалось сложно, но в результате все же родилась цифра в 250 тысяч человек. Потом эту цифру опровергали — якобы, меньше. Но на самом деле никто толком не знает. Это, кстати, напоминает мифы довоенного русского Парижа. Тоже были цифры в 400-450 тысяч русских парижан, а на самом деле, как показали исследования, порядка 45 тысяч русских эмигрантов жили в Париже и его окрестностях, около 70 тысяч — во всей Франции. Но концентрация людей ярких и неординарных людей была в русской диаспоре так высока, что французам казалось: русские на каждом шагу. Возможно, в престижных районах Лондона действительно довольно много русских, что и производит впечатление экспансии — для этого достаточно несколько тысяч человек в том или ином районе. — Буквально на днях я обнаружила в бутиках на Кингс Кросс (торговой улице в Челси) надписи на русском "Распродажа". — Ну вот! Раньше такое было только в Хэррродс, а теперь уже и в более демократичных магазинах. Интересная динамика. Только что у меня был семинар со студентами, и они мне сказали, что намечается новый тренд: не бизнес-эмиграция, а банкрот-эмиграция. Говорят, что объявлять себя банкротом выгоднее в Британии, а не в России. Здесь банкрот лучше защищен законом и может больше себе оставить на жизнь. Как сказала мне моя студентка, которая пишет в прессе статьи о балете, первым лондонское банкротство опробовал директор Михайловского театра, а после него пошла целая череда дел о банкротстве из России. — Британская пресса порой ставит меня в тупик. Почему почти любая статья про Россию так или иначе "выруливает" на Путина? У нас огромная страна, в которой чего только не происходит, а тут все начинается и заканчивается президентом. Зачем британская пресса делает из него сакральную фигуру? — Собственно, это мало отличается и от современных российских СМИ. — Вот это-то меня и поражает! — Думаю, существует мнение, что без Путина в России ничего важного произойти не может. Возможно, это сложившийся стереотип, пожалуй, даже заимствованный из российских СМИ. — Выходит, британские СМИ взяли оттуда образ великого Путина и просто поменяли плюс на минус... — А что вы думаете? Может, читателей привлекает именно такая подача? — Школа славянских и южно-европейских исследований в UСL, по-видимому, — один из ведущих специализированных британских центров, изучающих Россию. Здесь ведь даже спецкурс есть — "Изучение России". В чем специфика этого изучения, так сказать, британский концепт ? — Это самый крупный факультет славистики в Британии и один из самых крупных, если не самый крупный в Западной Европе. Раньше наша Школа славянских исследований была независимым университетом, который объединили с UСL чуть больше десяти лет назад. Но и сейчас мы являемся полуавтономной образовательной структурой. У нас не изучают Россию по предметам. Изучается регион Восточной Европы с точки зрения политики, культуры, экономики, языка. — То есть, никакого концепта России у студентов не формируют? — Мы такими категориями не мыслим и единых учебников вводить тоже, надеюсь, не будем. — А кто эти британские студенты, которые приходят к вам изучать Россию? У них прослеживаются русские корни, или они питают интерес к России как к необъятному и непонятному субъекту Евразии? — Во-первых, наш университет — очень престижный, и в одном из наиболее авторитетных рейтингов прошлого года занял шестую позицию, перегнав даже Оксфорд. То есть диплом UСL очень котируется, и в нем заинтересованы те, кто хочет работать в интернациональных финансовых и бизнес-структурах, в структурах ЕС, заниматься политикой и политологией. Безусловно, есть и студенты с русскими корнями, выросшие, как правило, в Лондоне и обладающие смешанной идентичностью. Зачастую они не очень хорошо говорят по-русски, но хотят разобраться в том, что же представляет собой родина их родителей, бабушек и дедушек. Вообще же наши студенты — не только из Британии, с каждым годом все больше приезжают из других стран. Скажем, из Франции, где с университетским образованием дело обстоит не очень хорошо. Много студентов из Польши, Чехии, Словакии. Образование дорогое, но оно дает хороший базис для карьеры. Среди наших выпускников есть высокопоставленные дипломаты общеевропейского масштаба и даже один премьер-министр.
Тэги: |
|