НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

Мы родом из детства

28 Июля 2011 г.

alt

 

Мы вновь обращаемся к воспоминаниям иркутянина Николая Потапова, который принёс к нам в редакцию историю своего рода. На этих страницах – судьбы людей, которых он знал и любил, картинки сельской жизни середины прошлого века. Свои письма-воспоминания он адресовал любимой племяннице Анне.

Ты меня спросишь, Аня, откуда я знаю про старую жизнь, когда меня ещё и на свете не было? Да ведь и в моём детстве многое сохранилось из той жизни неизменным. Моя мама так же ставила в печь чугуны, пекла хлеб, так же кричала из кухни, чтобы я покачал кроватку с проснувшейся Валькой, твоей мамой. И я, сонный, шёл и качал. Как-то я перестарался, сильно раскачал кроватку, и Валька из неё выпала. Прибежала мама, шлёпнула меня и успокоила орущую доченьку. А я отправился досыпать. Не знаю, было это связано с тем происшествием или нет, но через некоторое время сестрёнка стала плохо спать и вздрагивать во сне. Мама пригласила нашу дальнюю родственницу, бабку Пимиху, её лечить. Она славилась умением «править» ребятишек. Мама усадила Валюшку на стол, а Пимиха налила в чашку воды, положила туда угольки и стала что-то над водой бормотать. Продолжая шептать, она окунула пальцы в воду и обрызгала кругленькую Валькину головёнку. Так она делала несколько раз и со всех сторон, а сестрёнка внимательно смотрела на неё, поворачивая голову. Рядом была мама, так что Валька хоть и побаивалась, но не плакала. После этого сеанса психотерапии она спала хорошо.

Прозвища

Почти у всех пацанов в деревне были прозвища, на которые никто не обижался, кроме Витальки-Собачины. Его прозвали так из-за отца, который, по слухам, чтобы вылечить туберкулёз, ел мясо собак. Часто прозвища давали по фамилиям: Дёмша – Дёмин, Тапыч – Потапов (так звали нас с братом Виктором, только меня с добавлением «маленький»). Лёнька Блинов – Блин, Лёнька Терпугов – Пук. Были и настоящие прозвища – Окотей, Тяжеловоз, пацана с широким носом и большими ноздрями прозвали Граф Норкин, а его маленькую толстенькую сестру – Кнопка. Помню, как в школе после урока истории про татаро-монгольское иго одну татарочку стали изводить словами: «Сарке Мамая жалко!» Она, бедная, забьётся в угол, как мышка, только вылезет – снова: «Сарке Мамая жалко!» Класс хохочет, молоденькая учительница покраснеет вся, думает – над ней смеются, гонит первого попавшегося под руку из класса. Дети в куче бывают безжалостны.

Школа

В начальной школе весной мы с нашей учительницей Эльвирой Александровной любили ходить на пикники. Местом пикника была Заверняйка – здесь Ока впадала в Ангару, они вместе огибали скалы и катились к порогам. Мы поднимались по южному склону, хорошо прогретому весенним солнцем, и выходили на пологую полянку. Приносили, кто что мог: квас, яйца, шаньги, калачи. Эльвира Александровна брала с собой настоящую скатерть, что было редкостью, и что-нибудь вкусненькое, что было не меньшей редкостью, например, конфеты. Потом начинались игры. Учительница сидела у «стола» с размягчённо-довольным лицом, на котором никто никогда не видел улыбки. В старших классах у нас вёл химию её муж Михаил Ефимович – хороший учитель старой закалки. Был он более мягким по характеру, но у него были свои приёмы, чтобы держать нас в узде. Например, ребятишки не особенно любили дома готовить задания, так он брал хитростью. При объяснении темы он открывал свой портфель и как бы случайно доставал оттуда затрёпанную книжонку – вот, мол, опять перепутал. Нехотя открывал её и читал небольшой абзац интересной приключенческой повести. Потом убирал книжку: надо заниматься, некогда читать. Класс умолял продолжить, клялся, что мы сами дома тему выучим. До сих пор помню рассказ, как одного хорошего парнишку злые люди бросили в колодец, в котором жил крокодил. Но мальчик был не промах – он связал лыком два ножа остриями в разные стороны, и когда крокодил разинул пасть, чтобы его проглотить, вставил в неё своё оружие. Крокодил сдох, а мальчик выплыл по подземному каналу и убежал к своему племени... В следующее занятие Михаил Ефимович проверил, как мы усвоили урок, остался доволен, и чтение продолжалось. На одном уроке получился сбой. Ученик не смог ответить урок, так что Михаилу Ефимовичу пришлось объяснять, а двоечнику мы надавали по полной.

А там – сплошные лагеря…

Если с места нашего школьного пикника, расположенного на пологом южном склоне горы, подняться вверх и пройти вправо, можно увидеть небольшую долину. В 50-х годах там разворачивалось строительство трассы Тайшет – Лена. Основными строителями железнодорожного моста были заключённые. Просуществовал мост недолго, лет десять. Перед разливом Братского водохранилища его разобрали и перевезли в другое место. В посёлке Заярск, где жила наша родня, был лагерный лазарет. В этом лазарете в 1947 году хирург-заключённый (говорили – профессор) сделал отцу операцию, подарил ему ещё полсотни лет жизни. Сам он оперировал, будучи затянут в корсет из-за жесточайшего радикулита. Надо сказать, что в лагерях сидело много знаменитостей: артисты, музыканты, врачи, инженеры. Зона примыкала к северному склону Заверняйки и с горы была видна как на ладони. Субботними вечерами там играл духовой оркестр. Вспоминаю один такой концерт. Часов в девять вечера, когда мы с ребятами уже расположились на склоне, появились музыканты. Они расставили стулья и пюпитры, разложили ноты. Надо тебе сказать, Аня, что мы не были такими уж тёмными людьми: у нас в школе был свой радиоузел, была подборка пластинок, попадалась там и симфоническая музыка, и арии из опер. Наши учителя старались прививать нам вкус к классике. Я многие арии даже знал наизусть, особенно мне нравилась ария князя Игоря, где он, попавший в плен и всеми презираемый, обращается к жене: «Ты одна винить не станешь, сердцем чутким всё поймёшь». В школе на переменках музыку даже включали через радиоузел.

А в зоне тем временем, после небольшой репетиции, начался концерт. И тут я почувствовал, что такое живое исполнение. А ещё понял, что среди зэков были музыканты высочайшего класса. Позднее, взрослым, я старался слушать живую музыку, например, приезжая в командировки в Москву.

Прости, Аня, что я перескакиваю с одного на другое. Воспоминания теснятся в моей голове и просятся на бумагу. Ещё в детстве, помню, я как-то писал ночью школьное сочинение по географии при свете керосиновой лампы и сам себе казался летописцем, который в келье пишет страницы летописи. Так вошёл в образ, что завершая сочинение, в конце приписал «Аминь». Эта вольность мне дорого обошлась. Маму вызывали в школу, а потом и сама учительница пришла к нам, обшарила взглядом углы, видимо, проверяя, не висят ли там иконы. Мама после её ухода только легонько шлёпнула меня по затылку: «Начитался, умник!»

Вот ещё одно из детских воспоминаний.

Крестьянский труд

Помню, как подростком лет 13–14 я косил с отцом и дедом Михайлой. Больше месяца мы жили в шалаше. Покос дали деду, так как у него содержалась лошадь из охотничьего хозяйства. Взрослые договорились накосить там и для нашей живности. Обустроились мы так: в середине луга скосили траву, затем из жердей поставили остов шалаша, накидали на него траву – вот нам и дом. Спали в нём всё на той же высушенной траве. Недалеко от входа соорудили очаг, над которым повесили два котелка: для еды и для чая. Варили обычно похлёбку из картошки, крупы и сала. Кашу тоже варили с салом. Хорошо просоленное и провяленное, оно долго хранится. Сало – продукт калорийный, без него тяжёлую работу не осилить. Чай состоял из травы, листьев и корешков, которые хорошо высушивали.

Рабочий день начинался с рассветом, часов в 5–6 – по росе легче косить. Часов в 8 завтрак – чай с сухарями. Потом косили уже часов до двух. Обедали и отдыхали с 2 до 4 часов и опять косили до темноты. Затем лёгкий ужин и сон. Прокос начинали у реки по направлению к болоту. Впереди шёл отец, потом дед, а я – замыкающим. Если я отставал, и они в конце прокоса меня догоняли на новом круге, то неизменно говорили: «Торопись, пятки обрежу!» Перекуров не было, поэтому к концу дня моё тело болело, как побитое палками. Через 4–5 дней сено подсыхало, его сгребали в валки и ставили копны. Сено гребли только в жаркую погоду, а косили и в небольшой дождь. За месяц мы наставили много копен, а тут случился паводок. Река прибыла метра на два, по ней плыли брёвна и даже строения, упавшие в воду с подмытых берегов. Мы наловили штук 30 брёвен и сделали из них большой плот, на котором соорудили зарод. Мы с дедом, старый и малый, носили копны, а отец ставил зарод. Тут-то я понял, почему крестьяне в старости страдали спиной и к 70 годам уже залезали на печку и грели кости!

Зарод нужно было сплавить по реке до Братска. Брат Витька, который всегда норовил найти уважительную причину, чтобы избежать покоса – на сей раз он поступил на курсы шофёров – всё же прибыл на подмогу. Плот с зародом подцепили к лодке, мы с Витькой налегли на вёсла, отец помогал с кормовым веслом, а дед следил за верёвкой, натягивая или отпуская её. Нужно было пересечь очень быструю в половодье реку. Мы гребли изо всех сил, и плот медленно, по сантиметру, приближался к берегу. На берегу сено возили на дедушкином коне. А из плота потом напилили дров на зиму. Дед и отец были настоящие крестьяне – дельные и умелые. Такие вот мужики были, Аня, в нашем роду.

Твой летописец дядя Николай

  • Расскажите об этом своим друзьям!